NEXT-3: Дюбин снимает маску - Карасик Аркадий - Страница 33

• Предыдущая
• 33/48
• Следующая

— С чего это ты так щедро разбрасываешься своим временем? Не жалко?

— Времени не жалеют, его берегут, — назидательно ответил Лавр, глядя на Федечку поверх очков. — А чем еще прикажешь заниматься отставнику-бездельнику? Звонить сыну как-то образование не позволяет — вдруг оторву его от государственных дел. Боязно. Вот я и захотел издали поглядеть — со щитом ты выйдешь после бизнессборища или тебя на щите вынесут. Гляжу — не под щитом, на своих двоих. Победитель…

— Вынесли не меня, пап...

Нелепую гибель Белугина Федечка переживал по своему: искренне жалел веселого предпенсионера и досадовал по поводу потери важного свидетеля.

— Кого? — будто выстрелил Лавр. Глаза налились расплавленным свинцом, лицо затвердело. — Кого вынесли?

— Белугина. Мин херц Петра Алексеевича. Говорят — несчастный случай. Поскользнулся, мол, бедолага, упал и... уже не поднялся...

— Где?

— На складе. В седьмом холодильнике. Надо же так изнесчаститься, чтобы голову себе проломить, да еще в двух местах сразу.

Лавр снял очки, снова надел. Пальцы рук мелко подрагивали. Кроме указательного, который хищно согнулся, готовый нажать на спусковой крючок оружия.

— Ой-ей-ешеньки... Я же с ним, с Петром перед этим беседовал. Торопился он. Сказал — срочно вызывают в седьмой холодильник. Накаркал...

Короткая пауза, Молчание над гробом невинно убиенного.

— Ну и что ты решил?

— Плохо все, пап. Уводить буду денежки из «Империи». Тухлым запашком потянуло.

— Забодали бедного мальчика?

— Дело не в этом. Сам могу кого угодно забодать. Если неизвестно чьи капризы превращаются в принцип работы, следует немедля рвать когти. В переводе — вытаскивать акции и сбрасывать их к чертям собачьим.

— Чьи капризы?

Федечка понимал, что сейчас сделает отцу больно. Очень больно! Но остановиться уже не мог — словно бес подталкивал его в спину, дергал за язык.

— Не догадываешься? Капризы любимой твоей Оленьки, капризы моего любимого Ванечки. Видите ли, этого он не хочет, того не желает! Именно с «хочу-не хочу» и начинается конец бизнесу.

Лавру действительно было больно слушать сына. До того больно, что он незаметно сунул под язык таблетку спасительного валидола.

— Наверно, они — ни ухом, ни рылом. Их просто подставили...

— А Хомченко на что? Или его тоже подставили? Не верю!... Про Ольгу Сергеевну точно не знаю — одни догадки. А вот Иван... Будто специально, назло. Дирижирует, поджав губки, ораторию под названием «А на-ка, выкуси!». Часть первая — ъя здесь хозяин". Вот и пусть Кирсановы хозяйничают. Только как бы их доверенное лицо не обобрало наивных доверителей до костей!

То, что сын не уверен об участии Ольги в афере, немного приободрило Лавра. Догадки к делу не пришьешь, на прокурорский стол не положишь. Сейчас главное — убедить самолюбивого мальца, предостеречь от неосмотрительных поступков.

— Погоди, Федька, не дергайся. Охолонь.

— А я вовсе и не дергаюсь! Передо мной недвусмысленно открыли дверь. Даже демонстративно. Хорошо еще — не врезали поджопник. Я послушно вышел и теперь закрываю ее с другой стороны. Без криков браво и оваций. Мин херц правильно говорил: играть в фишки — это еще не дело. Надо строить свою империю.

Лавр покачал головой. Ему было и смешно и горько выслушивать амбициозные планы сосунка, построенные на хлипком фундаменте обиды. Что он против матерого хищника — Мамы? Мигом обломают едва отросшие рога и отправят на свалку. Но как убедить парня в опасности и полной бесперспективности задуманного?

— Надо ли впадать в крайность? История учит: все империи и царства — на крови. К примеру, супермаркет — сколько алых ручейков вытекло из него. Последняя — мин херца Петра Белугина. Подумай, сынок.

— Думано-передумано. Строиться в Москве не собираюсь — сработаю в провинции. Там намного проще, чище и понятней.

Дурачек мой, дурачек, с жалостью и сердечной болью подумал Лавр, глядя на вз"ерошенного, кукарекающего петушка. Сейчас в России таким, как он, обламывают неотросшие крылья, подрывают, отстреливают...

— Чисто говоришь? Ой ли?

— Поживем — увидим. Попробую — ой или не ой.

— Окимовск?

— Да.

— Вотчина Мамы?

— Никаких мам и пап — моя вотчина! Пошли, батя, засиделись.

Лавр жестом остановил сына.

— Погоди. Последний раз прошу, очень прошу. Хочешь, встану на колени? Не надо туда лезть. Именно туда — не надо. Поезжай строить свою империю на Урал, в Сибирь, к черту на кулички, но только не в Окимовск.

Знал, сын не послушается, будет попрежнему кукарекать, но не просить, не предупредить о грозящей ему опасности Лавр не мог. Ибо помнил жесткое предупреждение Мамыкина, его кровожадные взгляды.

— Извини, пап, но лучше занимайся ремонтом квартиры или ремонтируй здоровье. Суставы там или желудок. Сам разберусь со своими проблемами.

— Спасибо, сынок, за заботу. Я ведь и вправду не настолько здоров и силен, чтобы держать у тебя за спиной тылы. Остается только советовать.

— Да кто ж тебя просит держать какие-то тылы? Прости, какая-то паранойя! Всегда я сам вел свои дела, а тут — поразительное сердобольство! Мания преследования! Будто я покусился на нефтяные поля Петрлиума. Еще раз прости, но это тебя ни с какой стороны не касается.

— Касается-не касается — сплошная демагогия, — разозлился Лавр. — Можешь ты хотя бы один раз без базара подчиниться отцу?

— Сейчас — не могу. Не тот расклад.

— Смотри, Федя, всерьез посоримся!

— Если у тебя имеется такое желание — давай! Ссорься! Пойми, пап, у меня нет другого выхода, нет других вариантов движения вперед! Остановлюсь — придется торговать в электричках кроссвордами, карандашами и будильниками.

—Тоже не выйдет — электрички забиты полтавской мафией.

— Тогда — губная гармошка и кепка возле ног. Подайте ради Христа убогому.

— Езжай в Швецию!

— Сам езжай! — огрызнулся Федечка. — Домой?

— Поехал бы — машина осталась на даче.

— Моя припаркована к тротуару в двух шагах отсюда. Садись, подвезу. Только не бухти про кровавые реки и мозговые берега. Надоело!

— Спасибо, доберусь на такси, — грустно отказался Лавр, поняв, что сердечная беседа так и не состоялась, каждый остался при своих интересах. — Быстрей и безопасней.

— Ну, и ветер в спину!

— Свою научись прикрывать! И то, что пониже спины!

— Хватит советов и рекомендаций! Сыт по горло. Достали до самых печенок! Раньше — Белугин, теперь — ты. Обрыдло!

Проводив сына жалеющим взглядом, Лавр остановил такси, опустился на заднее сидение. Нелегкая беседа с Федечкой доконала его. Сердце билось с перебоями. в голове — туман. В руке подрагивает записная книжка, фамилии, имена, номера телефонов путаются в сознании.

Надо, срочно надо отыскать среди старых дружанов надежного человека, который защитил бы Федечку. Мультяха свалил за бугор. Горилла — умный и сильный мужик лежит на кладбище, застрелили во время стрелки. Мастак умер своей смертью — инфаркт. Геракл скурвился...

— Господи, кому же позвонить? — вслух спросил он сам у себя.

— Попробуйте в службу спасения, — не поворачиваясь, посоветовал таксист. Будто проник в сознание пассажира. — Помогают.

А что, идея! Только обратиться не к спасателям — к Богу.

— Не имеет смысла. Опоздают...

Кто не опоздает? Только он и Санчо. Два ствола против десятка мамыкинских, две постаревших головы, четыре немощных кулака. Вот и все, чем он располагает. Но сдаватья нельзя! Западло! Лавр выкручивался из более сложных и опасных ситуаций, всегда выходил из них победителем. Оставляя лоскутки окровавленной шкуры, со свинцом в теле, но — победителем.

Правда, за предательский выстрел в спину отомстил не он — верный «оруженосец». Догнал киллера и таранил его машину. Слава Богу, остался живым, отделался переломами и ушибами. А Дюбеля свезли на кладбище, откуда он благополучно выбрался.

Еще один противник! Не много ли?

И все же, как не крути, придется навестить вотчину Мамы, покопаться в его вонючей утробе. Как это поется в старой песне, смелого пуля боится, смелого штык не берет…

• Предыдущая
• 33/48
• Следующая