Книгоедство - Етоев Александр Васильевич - Страница 60

По сути вся философия изобретений содержится в одной-единственной русской народной сказке про дурака Емелю. Ведь и вправду, чем не мечта любого изобретателя – создать такое универсальное средство, которое и греет, и кормит, и везет куда хозяин прикажет

Поэтому – да здравствует Лень, не было бы которой, так и сидело бы до сих пор замершее в развитии человечество в какой-нибудь вонючей пещере, выковыривало из дуплистых зубов остатки позавчерашней пищи и ежилось бы от страха, услышав, как по низкому небу пролетает марсианский корабль

Открываем собрание писем Константина Леонтьева (К Леонтьев Избранные письма. СПб: Пушкинский фонд, 1993) и в письме под № 19 от 19 апреля 1867 года читаем:

Сегодня в предместии Кынк танцевал под турецкую музыку с гречанками, несмотря на фанатизм кынкских мусульман. А сейчас еду к m-me Блонт (как хочется поставить здесь многозначительное многоточие и оборвать цитату. – А. Е) читать громко Милля. Завтра доканчиваю почту и танцую еще в другом предместье с недурными девицами (руки у них только толсты и грубы); а на днях у меня собрание болгар для совещания об отпоре пропаганде…

Совершенно замечательное письмо, особенно место про «читать громко», толстые и грубые руки и про отпор пропаганде. Завершается же письмо следующей классической фразой: «Все бы это и службу самую отдал бы за возможность писать»

В молодые годы Леонтьев развивал в себе талант беллетриста и делал большие ставки на свою литературную будущность Не надеясь на справедливую оценку своих сочинений в кругу соотечественников, он отсылает свои работы (романы «В своем краю» и «Исповедь мужа» в собственном переводе на французский) Просперу Мериме, сопровождая их пояснительными письмами.

Мериме в ответных письмах тактично отмечает недостатки присланных Леонтьевым сочинений, возвращая их автору, в письме же Тургеневу сообщает следующее:

…Некий г-н Леонтьев, приславший мне роман «В своем краю», а также «Исповедь мужа» (все это пришло из Адрианополя) Герой последнего – некий господин, который живет в Крыму, женат и украшен рогами Он весьма огорчен, когда его жена бежит с любовником. Мне это непонятно Я вполне откровенно ответил ему, что не симпатизирую рогоносцам, даже добровольным.

И в другом письме тому же Тургеневу:

Г-н Леонтьев, о котором, кажется, я вам писал, пишет мне из Адрианополя и благодарит за критику, хотя и не принимает ее, ибо говорит, что «будущее за ним».

В плане литературном, на фоне таких монументальных фигур, как Достоевский, Толстой, да хотя бы тот же Тургенев, проза Леонтьева, несмотря на множественные ее достоинства, все же не дотягивала до классики.

Зато в плане философском и политическом Константин Леонтьев действительно представляется, особенно с высоты дня сегодняшнего, человеком, который, может быть, единственный верным взглядом озирал Россию, видел все ее светотени, противоречия и практически знал «что делать», в отличие от стоголосого хора либерально-демократических словоблудов, ввергших в результате страну в братоубийственную красно-белую мясорубку

1. Первый русский поэт – это Пушкин, второй – Лермонтов Так постановили партия и правительство во время празднования столетия со дня пушкинской смерти в 1937 году. Третьим поэтом почему-то не назначили никого, хотя за звание третьего бились многие из тогда творивших: и Щипачев, и Скокорев, и Домушников, и молодой Сергей Михалков. Не догадывались они в то время, что высокое звание великого присуждается только тем поэтам, кто трагически распрощался с жизнью Как у Высоцкого в песне: «Кто кончил жизнь трагически» и т. д А если бы и догадывались, то вряд ли отдали свою драгоценную жизнь в обмен на нерукотворный памятник.

Мне обидно, что к имени «Петербург» пристало единственное определение «Пушкинский». Ведь и Лермонтов как-никак ходил по нашим благословенным плитам и вдыхал чахоточный аромат золотой петербургской осени. Только вот почему-то – «Пушкинский».

На бывшей Благовещенской площади – ныне она площадь Труда – угловой дом с Галерной улицей принадлежал во времена Лермонтова некоему господину Вонлярлятскому. Кто он был и чем занимался, история об этом умалчивает, вспоминают о нем единственно в связи с происшествием, имевшем место быть во времена оные на Кавказе. Упомянутый господин Вонлярлятский представился Лермонтову, и то ли поэт не расслышал, то ли не совсем понял, но зачем-то переспросил: «Простите, Вонляр… какой?»

Этот редкий исторический анекдот я рассказываю исключительно справедливости ради А то все «пушкинские места», да «пушкинские». Надо что-то и о лермонтовских местах людям знать.

Кстати, при советской власти Лермонтов считался таким же диссидентским поэтом, как, к примеру, Иосиф Бродский Одного моего знакомого забрали прямо в ленинградском трамвае 14-го маршрута за то, что он спьяну прочитал вслух пассажирам знаменитое лермонтовское:

И хрен он смог доказать товарищам из Большого дома, что стихи написаны не в XX веке

2. Михаил Юрьевич Лермонтов во всех смыслах был человек неудобный Как для государства, так и для общества Везде, где бы он ни появлялся, он умел наживать врагов. Отсутствие общественной мимикрии – свойство опасное во все времена, а в Николаевской России особенно Трудно установить точно, убил ли Лермонтова царизм марионеточными руками Мартынова, или Лермонтов сам подставился под пулю туповатого отставного майора. Скорее всего, второе Но при косвенном участии первого Общество одобрило смерть поэта Даже до знаменитой фразы, приписываемой Николаю Первому: «Собаке собачья смерть!», большинство тогдашнего общества высказывалось об убитом крайне негативно

«От него в Пятигорске никому прохода не было Поэт, поэт! Эка штука! Всяк себя поэтом назовет, чтобы другим неприятность наносить…» – вспоминал о Лермонтове пятигорский священник о. Василий, отказавшийся отпевать поэта и даже написавший донос на другого батюшку, согласившегося его отпеть.

По записям П. А. Висковатого, Лермонтова в Пятигорске иначе как «ядовитой гадиной» не называли А небольшой кружок остроумцев, собиравшихся вокруг поэта, называли «лермонтовской бандой» Складывается ощущение, что поэт сознательно лез на рожон Что-то в этом есть от русской рулетки – испытывать терпение общества до последнего В этом смысле Лермонтов прямая противоположность Пушкина Тот тянулся к людям, хотел единения с миром, свои колкости и поэтические удары компенсировал раскаянием, пусть и поздним Помирился с государем, завел дом, семью У Лермонтова – сплошной разрыв. Печоринское неприятие мира. Желание заглянуть в бездну Смерть И – поздняя посмертная слава

Лесков – явление в литературе мало сказать, что редкое, – уникальное. Как Пушкин в свое время создал особое, «пушкинское», направление в отечественной словесности, так и Лесков более чем полвека спустя дал нашей литературе свое, «лесковское», направление. В чем же они сходятся и чем различаются эти два направления? Пушкин сделал литературу народной, это вроде понятно всем. Он лишил ее карамзинской пафосности и его же излишней слезоточивости, избавил стихи и прозу от велеречивых оборотов Жуковского, ввел в дело простонародные словечки и выражения. И прочее, и тому подобное. То есть, сознательно избавившись от всего, по его разумению, лишнего, Пушкин дал в своем творчестве образцы кристально ясного слога и умышленной простоты выражения глубоких мыслей Графически Пушкин – это прямая линия провода высокого напряжения, стрелой летящая над землей.

Лесков графически – это ломаная линия верхушек деревьев стоящего за рекой леса. Он сознательно, как Пушкин изымал лишнее, прививал это лишнее к своему литературному стилю. Избыточная образность. Избыточная фантастичность деталей – вспомним, хотя бы, коллективное хождение по веревке, протянутой над рекой, в «Запечатленном ангеле» или того же хрестоматийного «Левшу» Даже ненависть и издевка – и те у него избыточные, какими мы видим их в «Соборянах», в «На ножах», в (слабом) романе «Некуда»