Сестра звезды - Жаринова Елена - Страница 3

Наши уроки длились четыре часа в день, а потом нас предоставляли самим себе, присматривая издалека. Мы любили играть в воздушный мяч на лужайке у самого забора. Старшие сестры любовались на нас, отдыхая на скамейках вокруг лужайки, и одобрительными возгласами сопровождали каждый ловкий бросок мяча. В жаркие дни мы плескались в бассейне с чистой водой. Иногда наши игры становились шумными, мы могли даже подраться из-за какой-нибудь игрушки, и тогда сестры терпеливо разнимали нас и никогда не ругали, а предлагали новую забаву, в которой места хватало всем. Одним словом, нам ничего не запрещали, кроме одного: выходить за пределы забора. Однако нам не сложно было выполнять этот запрет: что могло быть за стеной такого, чего не было у нас в храме?

Скоро я узнала, что все мы — маленькие сестры Келлион — должны овладеть множеством искусств и наук, чтобы со временем достичь совершенства, отпущенного на долю каждой из нас. В тот год, когда мы станем девушками, Келлион сама спустится с небес, чтобы дать нам имена, которые будем знать только мы и она. Это будет очень красивый обряд, в нем примут участие восемь девушек. Мы будем тянуть жребий из огромного сосуда, и та счастливица, которая вытянет волшебный камень Келлион, отправится на встречу со своей звездной сестрой. Конечно, объясняли нам старшие сестры, жребий падет только на самую усердную и талантливую, и потому мы старательно выполняли свои уроки, мечтая о чудесном путешествии к звездам.

Когда нам исполнилось десять лет, к занятиям музыкой и танцами прибавились уроки истории, философии, литературы и математики. Летом мы расстилали циновки на лужайке, читали вслух и обсуждали книги древних мудрецов, а зимой нам зажигали огромный камин в библиотеке и отдавали в наше распоряжение бесконечные полки со свитками и манускриптами. Я обожала эти зимние вечера, когда так ясен был свет нашей божественной сестры, а магические знаки на разных языках дарили мне радость познания.

Наблюдая за жизнью старших сестер, мы видели, что наше учение — лишь начало служения Келлион. После посвящения у каждой из нас будут свои обязанности в храме. Мы будем готовить пищу и шить одежду, вести летопись и учить младших сестер. Те из нас, в ком обнаружатся особые дарования, будут проводить время за созданием картин и скульптур, вышивок золотом и жемчугом, чтобы посвятить свои творения Келлион. А те, кто удостоится особого доверия всех сестер, станут управлять жизнью в храме.

Однако особое восхищение вызывали в нас сестры-искательницы. Именно они совершали самую важную миссию: отправлялись в далекий, опасный и, конечно, полный приключений путь за новыми сестрами Келлион. Именно они вдруг спускались прямо с небес во двор храма, держа на руках маленьких девочек с такими же голубыми глазами, как у всех нас. Искательниц готовили особенно тщательно — они в совершенстве владели оружием и знали секреты волшебства.

Мы с подругами мечтали стать искательницами и вместе бродить по дорогам мира. Мы ждали, когда же наконец появится знак на наших одеждах и мы примем великое посвящение, а потом наступит экзамен, который определит, на каком поприще нам предстоит служить Келлион. Однако каждая из нас втайне, со страхом и надеждой думала о том, что будет, если жребий выпадет именно ей…

К тринадцати годам из ребенка я превратилась в девушку — мое тело, развитое постоянными физическими упражнениями и танцами, ничем не отличалось от тела взрослой женщины; разум успешно перерабатывал сведения, почерпнутые из книг. Что же касается моей души, то ей еще только предстояло пробудиться. Непреходящая восторженность, готовность созерцать и творить красоту, — чувство, в котором находились все обитательницы храма, было, как я теперь понимаю, всего лишь следствием воспитания. А воспитывали нас не только старшие сестры, но и сам храм.

Готовящиеся к посвящению продолжали свое обучение по особому распорядку. В величественных залах храма мы ежедневно изучали произведения искусства, созданные руками сестер Келлион. Некоторым из этих вещей были многие сотни лет, их творили наши далекие предшественницы. Эта древность поражала меня: я понимала, что если мне суждено будет создать что-нибудь столь же прекрасное, то мое творение переживет меня и будет восхищать новые поколения юных сестер, которые спустя еще сотни и сотни лет будут так же, как мы сейчас, благоговейно ступать по мраморным полам храма.

Однако живописные полотна, статуи из мрамора или алебастра приносили мне чувство какой-то неудовлетворенности. Яркие, чистые краски, изысканные линии — все это было совершенно, однако лишено чего-то важного. Впервые я задумалась об этом, разглядывая портрет одной из сестер. Он был написан совсем недавно, и я хорошо знала ту, с кого его рисовали. Сходство было полным; казалось, что длинные ресницы сейчас моргнут, а золотистые волосы всколыхнутся от ветра. И тем не менее портрет казался безжизненным. Я попыталась поговорить об этом со своими подругами, но они не поняли, что я имею в виду. Я спросила одну из сестер-наставниц, но та лишь назначила мне лишний урок, чтобы я научилась ценить прекрасное.

Такое же чувство будили во мне танцы, которые мы разучивали, чтобы посвятить их Келлион. Эти занятия были для меня самыми любимыми. Когда звучала музыка, когда к высокому потолку поднимался благоухающий дым курений и я делала первое движение руками, мне казалось, что мое тело обретает крылья. Пространство храма словно расширялось, раздвигалось, становилось безмерным. Танцуя для Келлион, я испытывала страстную, восторженную любовь к своей недосягаемой сестре и хотела поделиться этим чувством с другими. Но музыка смолкала, и тогда чаще всего наставница начинала отчитывать меня за неточность движений и приводила в пример выверенные взмахи ногами и повороты на носках некоторых моих подруг. А мне казалось скучным это расчетливое искусство.

Одним словом, я не была примерной ученицей. Однако, несмотря на это, мне никогда не приходило в голову, что жизнь моя могла сложиться по-другому. Старые книги рассказывали о том мире, который оставался за стенами храма Келлион. Он был погружен во тьму, и люди, населяющие его, тратили драгоценное время жизни на борьбу за существование. Их не осенял и отблеск того прекрасного голубого света, которым лучилось небо с наступлением зимы. Они никогда не поднимали голову кверху. Их тела были грязны, а одежды грубы.

Так говорили старые книги. Однако в храме были книги только определенного толка. Все они были написаны учеными. Мудрецы писали о разных народах, языках, городах; о животных и растениях, человеческих обычаях и легендах. К тринадцати годам я была уверена, что знаю о внешнем мире все, и если мне повезет стать искательницей, то я сумею применить эти знания. Но иногда мне хотелось увидеть, сверкают ли льдины под северным солнцем страны Морох и действительно ли вода в Золотом море напоминает расплавленное золото. Такие мысли пугали меня: неужели я чего-то не понимаю и Келлион не захочет признать меня своей сестрой? Я мечтала о любви и, будучи не в силах подарить ее кому-нибудь из близких, обращала свое чувство к далекой звезде…

Вскоре я убедилась, что по праву нахожусь в храме. В конце лета все мы, готовящиеся к посвящению, должны были пройти обряд, который навсегда соединил бы нас с чудесной звездной силой Келлион.

Около полуночи мы тихо проследовали за старшей сестрой по пустынным коридорам храма. Мы спустились по винтовой лестнице в подземелье. Здесь нам ни разу не приходилось бывать. Когда пламя факела выхватывало шершавый камень стен, местами поросших мхом, а наши легкие шаги гулким эхом раздавались, повторялись и троекратно усиливались вокруг, я чувствовала одновременно любопытство и страх. Про подземелья храма я слышала много историй; ходили слухи, что где-то здесь лежат несметные сокровища — волшебные сапфиры, хранящие силу Келлион. Поговаривали так же, что сестры-искательницы совершают здесь таинства, до которых не допускают остальных. Я не любила подобные разговоры, так как мое уважение к тайнам, которые хранил храм Келлион, было сильнее любопытства.