Краснокожий пророк - Кард Орсон Скотт - Страница 14

• Предыдущая
• 14/79
• Следующая

— Дисциплина превыше всего! Каждый должен знать свое место, где и обязан неотлучно пребывать, — иначе начнется хаос.

— Вне всяких сомнений. Но способ наказать его все-таки нашелся. Его повысили до чина генерала и вместе с тем сослали сюда. Не хотели, чтобы он путался под ногами во время итальянской кампании. Его Величество, конечно, не откажется от титула венецианского дожа, но генерала Бонапарта случайно может занести не туда — он захватит Коллегию Кардиналов, и придется королю Карлу становиться папой.

— Ваше чувство юмора переходит всякие границы.

— Фредерик, вы посмотрите на него.

— Я и так на него смотрю.

— Тогда не смотрите на него. Взгляните на кого-нибудь другого. Посмотрите на его офицеров. Вы когда-либо видели, чтобы солдаты так любили своего командира?

Фредерик неохотно оторвал взгляд от генерала-корсиканца и посмотрел на его подчиненных, которые шли следом. Не как толпа придворных — здесь лесть твоему положению не поможет. Скорее, как будто… как будто… Фредерик никак не мог подыскать нужных слов…

— Как будто каждый подчиненный знает — Бонапарт любит и высоко ценит его.

— Проповедовать подобное — несусветная глупость, — резко воскликнул Фредерик. — Низших чинов следует держать в постоянном страхе, чтобы они крепко цеплялись за свое положение.

— Пойдемте поприветствуем его.

— Что за абсурд! Это он должен подойти к нам!

Но Лафайет, как обычно, не стал разделять слово и дело — быстрым шагом он сошел на пристань и преодолел последние несколько ярдов навстречу Бонапарту. Бонапарт резким движением вскинул руку, отдавая честь. Фредерик, однако, ни на секунду не забывал о своем положении в высшем свете и знал, какое положение в нем занимает Бонапарт, так что к нему корсиканец подойдет сам. Может, Бонапарта и сделали генералом, но звание истинного дворянина просто так не дается.

А Лафайет уже расшаркивался:

— Генерал Бонапарт, для нас огромная честь принимать вас здесь. Увы, мы не можем предложить вам удобства Парижа…

— Милорд губернатор, — сказал Бонапарт, тут же перепутав все возможные формы обращения, — я никогда не знал удобств Парижа. Самые счастливые моменты в моей жизни связаны с полем боя.

— Как и в жизни Франции, когда вы выходите на это самое поле. Пойдемте, я представлю вам генерала де Морепа. В Детройте вы будете подчиняться именно ему.

Фредерик ясно расслышал небольшую паузу, которую сделал Лафайет перед словом «подчиняться». «Я все запоминаю, Жильбер, и когда-нибудь поквитаюсь».

Докеры Ирраквы в считанные минуты переправили весь груз с одного судна на другое; не прошло и часа, как баржа пустилась в путь. Естественно, весь первый день Лафайет только и делал, что рассказывал Бонапарту о преимуществах паровой машины Стефенсона. Бонапарт даже выказал некоторую заинтересованность — расспросил о возможностях транспортировки войск, о том, сколько времени займет прокладка рельс следом за наступающей армией и легко ли враг может разрушить эту железную дорогу. Разговор был столь надуман и скучен, что Фредерик никак не мог понять, каким образом Бонапарту удается его поддерживать. Конечно, офицер обязан притворяться, будто на лету схватывает каждое слово губернатора, но Бонапарт слишком уж переигрывал.

Вскоре беседа потекла без участия Фредерика, но тот против этого ничуть не возражал. Он с головой погрузился в собственные мысли, вспомнив ту актрису — как там ее звали? — которая так замечательно исполняла роль… в общем, какую-то роль. Или не актриса она была, а балерина? Этого он не помнил, зато в его памяти четко запечатлелись ее ножки, грациозные, стройные ножки, вот только она наотрез отказалась ехать с ним в Канаду, отвергнув его заверения в чистой и искренней любви. А ведь он обещал построить ей дом намного лучше, чем для собственной жены! О, если бы она поехала с ним! Ну да, она вполне могла умереть от той же лихорадки, от которой умерла его жена, — ну и что? Хотя, может, это все к лучшему. Играет ли она еще на сценах Парижа? Бонапарт, конечно, не ответит на его вопрос, но один из подчиняющихся ему офицеров мог встречаться с ней. Надо бы порасспросить.

Ужинали они, естественно, за губернаторским столом — поскольку на всей барже это был единственный стол. Губернатор Радуга передала свои сожаления по поводу, что не может лично посетить столь почетных французских гостей, но надеется, что ее команда обеспечит им все возможные удобства. Фредерик, растолковавший ее слова весьма однозначно и посчитавший, что еду им будет готовить какой-нибудь краснокожий, уже приготовился к очередному дикарскому кушанью из жестких оленьих хрящей — такое даже олениной не назовешь, — однако вопреки ожиданиям повар оказался французом! Гугенотом, правда, вернее, потомком гугенотов, но на истинных католиков повар зла не держал, поэтому ужин оказался превыше всяких похвал. Кто бы мог подумать — в такой глуши они вкушали настоящий французский ужин! Причем не какой-то там акадийский, который обычно переперчен и насыщен донельзя специями.

За ужином, прикончив все съедобное, что лежало на блюдах, Фредерик честно попытался принять более активное участие в разговоре. Он как можно нагляднее постарался обрисовать Бонапарту ту невозможную военную ситуацию, что сложилась на юго-западе. Перечислил одну за другой все проблемы — неподдающихся дисциплине краснокожих союзников, бесконечный приток иммигрантов.

— Но больше всего хлопот доставляют наши собственные солдаты. Как и всякий низкий класс, они чересчур подвержены предрассудкам. Во всем видят какие-то знамения. Какой-нибудь немец или датчанин нарисует на своей двери оберег, и солдат приходится палкой загонять в этот дом.

Бонапарт отхлебнул глоток кофе (варварский напиток! но, похоже, генерал им наслаждался не меньше коренного обитателя Ирраквы), после чего откинулся на спинку кресла и смерил Фредерика своими спокойными, пронзительными глазами.

— Вы хотите сказать, что вместе с пехотой обыскиваете дома?

Снисходительное отношение Бонапарта не лезло ни в какие рамки, но прежде чем Фредерик успел придумать ответ поязвительнее, в разговор, громко рассмеявшись, вмешался Лафайет:

— Наполеон, — сказал он, — мой дорогой друг, именно такова природа нашего врага в этой войне. Когда самый большой город в округе пятидесяти миль состоит из четырех домов и кузницы, специально дома не обыскивают. Каждый дом — это вражеская крепость.

Лоб Наполеона наморщился:

— Неужели они никогда не собирают свои силы в армии?

— Они не выступали армией с тех пор, как генерал Уэйн разбил вождя Понтиака[12] много лет назад, да и то это была английская армия. Соединенные Штаты обладают лишь несколькими фортами, но все они раскиданы по Гайо.

— Тогда почему эти форты еще стоят?

Лафайет снова усмехнулся:

— Неужели вы не читали отчетов о войне английского короля против восставших Аппалачей?

— Я был занят несколько иными проблемами, — ответил Бонапарт.

— Вы можете не напоминать нам о своих победах в Испании, — встрял Фредерик. — Мы бы сами с радостью участвовали в этой войне, выдайся такая возможность.

— Да неужели? — пробормотал Бонапарт.

— Позвольте, я расскажу вам, — предложил Лафайет, — что случилось с лордом Корнуоллисом[13] и его армией, когда он попытался напасть на столицу Аппалачей город Франклин, что в верховьях реки Теннизи.

— Позвольте лучше мне рассказать, — перебил его Фредерик. — Ваш рассказ, Жильбер, обычно чересчур перегружен излишними подробностями.

Лафайета, похоже, несколько покоробило беспардонное вмешательство Фредерика в разговор, но ведь именно Лафайет в свое время настоял на том, чтобы они обращались друг к другу по именам, как равные по чину. Если б Лафайет пожелал, чтобы к нему относились как к маркизу, он бы сейчас настоял на протоколе.

— Рассказывайте, — кивнул Лафайет.

• Предыдущая
• 14/79
• Следующая