Краснокожий пророк - Кард Орсон Скотт - Страница 73

• Предыдущая
• 73/79
• Следующая

— Это мне ни о чем не говорит.

— Это говорит о том, что ты получишь свою битву, — возразила Бекка. — Это говорит о том, что, благодаря тебе, в мире прольется больше крови, прибавится еще страданий.

— Но о победе — ничего, — промолвил Такумсе.

— Как всегда.

Элвин подумал, а что будет, если к концу истончившейся, закончившейся ниточки привязать новую и спасти чью-нибудь жизнь. Он поискал глазами катушки, от которых отходили нити, но ничего не обнаружил. Туго натянутые нити, как будто на них висело нечто очень тяжелое, скрывались позади ткацкого станка. Но пола они не касались. Но и не обрывались. Элвин приподнялся на цыпочки — нет ни катушек, ни мотков. Он заглянул еще дальше и увидел пустоту — нити исчезли. Они появлялись из ниоткуда, и обычным человеческим глазом было не разглядеть, где и как они начинаются.

Но Элвин умел смотреть и другими глазами, своим внутренним зрением, при помощи которого он проникал в крошечные клетки человеческого тела и холодные внутренние течения камня. Он вгляделся в одну из нитей и проник внутрь нее — проследил ее форму, увидел, как сплетаются волокна, цепляясь друг за друга, чтобы создать единое целое. Теперь ему оставалось лишь следовать по этой ниточке. Что он и сделал. Она увела его за собой далеко в пустоту и наконец закончилась — если посмотреть обыкновенным глазом, она исчезала гораздо раньше. Но какую бы душу эта нить ни означала, человека, которого она представляла, впереди ждала долгая, хорошая жизнь, прежде чем придет время его смерти.

Всем нитям был конец, который наступал со смертью человека. Когда же рождался ребенок, на свет каким-то образом появлялась новая нить. Еще одна нить, возникающая из ниоткуда.

— И это будет продолжаться бесконечно, — вновь заговорила Бекка. — Я постарею и умру, но холст и дальше будет ткаться.

— А вы свою нить нашли?

— Нет, — ответила она. — Я и не хочу ее искать.

— А я бы посмотрел на свою. Очень хочется узнать, сколько лет мне еще осталось.

— Много, — вдруг сказал Такумсе. — Или мало. Куда важнее, как ты распорядишься оставшимися годами.

— Но не менее важно, сколько именно я проживу, — возразил Элвин. — И не спорь, потому что ты сам считаешь также.

Бекка рассмеялась.

— Мисс Бекка, — повернулся Элвин, — а зачем тогда вы ткете, раз не можете влиять на ход вещей?

Она пожала плечами:

— Это работа. У каждого своя работа, и мое дело — ткать.

— Вы могли бы выйти отсюда и начать ткать для людей — одежду, например.

— Чтобы ее носили и снашивали, — улыбнулась она. — Нет, Элвин, я не могу выйти отсюда.

— Вы хотите сказать, что должны все время сидеть здесь?

— Да, я все свое время провожу здесь, — подтвердила она. — В этой комнате, за своим станком.

— Однажды я умолял тебя пойти со мной, — сказал Исаак.

— А я однажды умоляла тебя остаться, — улыбнулась она ему.

— Я не могу провести жизнь там, где земля мертва.

— А я не могу ни на мгновение оторваться от своего холста. В тебе живет земля, Исаак, а во мне — души людей Америки. Но я по-прежнему люблю тебя. Даже сейчас.

Элвин почувствовал, что он здесь лишний. Они словно забыли о его присутствии в комнате, хотя он только что разговаривал с ними. Наконец до него дошло, что Такумсе и Бекка, может быть, хотят побыть наедине. Поэтому он отошел в сторонку и снова принялся рассматривать холст. На этот раз он решил найти его другой конец. Элвин глазами проследил, куда ведет холст, — осмотрел стены, куски, свешивающиеся с крюков, рулоны.

Но другого конца материи так и не нашел. Скорее всего он где-то что-то просмотрел, запутался, потому что вскоре ткань привела его обратно к станку. Но он не сдавался. Изменив направление, он снова стал отслеживать, куда идет ткань, но очень скоро опять вернулся на прежнее место. Как некоторое время назад он не смог отыскать, откуда берутся новые нити, точно так же сейчас Элвин не мог понять, куда подевалось начало холста.

Он снова повернулся к Такумсе и Бекке. О чем бы они там ни шептались, разговор их явно подошел к концу. Такумсе, склонив голову, сидел со скрещенными ногами на полу. Бекка нежно гладила его по волосам.

— Судя по всему, этот холст старше самого дома, — сказал Элвин.

Бекка не ответила.

— Его, наверное, ткали всегда.

— Этот холст ткут с тех самых пор, как люди научились ткать.

— Но не на этом станке. Он-то почти новый, — подметил Элвин.

— Время от времени станки меняются. Вокруг старого строится новый. Этим занимаются наши мужчины.

— Похоже, этот холст даже старше первых поселений в Америке, — произнес Элвин.

— Когда-то он был частью большего холста. Но однажды, мы тогда еще жили на нашей родине, мы увидели, что целая группа нитей сворачивает в сторону и движется к краю ткани. Мой прапрапрапрапрапрадедушка построил новый ткацкий станок. Нужные нити у нас уже были. Они отошли от старого холста, и с того самого места мы продолжили ткать. Ты и сам можешь заметить, что наш холст по-прежнему соединен со своим прародителем.

— Только он находится здесь.

— Он одновременно и здесь, и там. Не пытайся понять это, Элвин. Я давным-давно отчаялась разобраться. Но разве не здорово знать, что все жизненные нити сплетаются в один огромный холст?

— А кто будет ткать холст для краснокожих, которые ушли с Тенскватавой? — спросил Элвин. — Их нити свернули в сторону и исчезли с ткани.

— Это уже не твое дело, — пожурила Бекка. — Скажем так, был построен еще один станок, который увезли на запад.

— Но Такумсе сказал, что больше ни один бледнолицый не пересечет реку, направляясь на запад. И то же самое сказал Пророк.

Такумсе медленно повернулся. Теперь он, сидя на полу, смотрел на Элвина.

— Элвин, — сказал он, — ты всего лишь маленький мальчик.

— А я была всего лишь маленькой девочкой, — напомнила ему Бекка, — когда полюбила тебя. — Она обернулась на Элвина. — Станок на запад повезла моя дочь. Ей было позволено идти туда, потому что она белая только наполовину. — Бекка снова взъерошила волосы Такумсе. — Исаак — мой муж. Моя дочь Виза — его дочь.

— Манатава, — произнес Такумсе.

— Некоторое время я считала, что Исаак предпочтет остаться здесь и жить с нами. Но когда я увидела, что его нить движется в сторону от наших, хотя его тело остается по-прежнему рядом, то поняла, что он уйдет к своему народу. Я поняла, почему он пришел к нам, пришел один, из лесной чащи. Его гнала жажда, жажда куда большая, нежели та, которую испытывает краснокожий, жаждущий песни живого леса, куда большая, чем та, которая терзает кузнеца, тянущегося к горячему, расплавленному железу, намного более великая, чем та, которая ведет перевертыша к сердцу земли. Эта жажда привела Такумсе в наш дом. В те времена за станком еще сидела моя мать. Я научила Такумсе читать и писать; он перерыл всю библиотеку моего отца и прочел все книги, что смог отыскать в этой долине. Тогда мы заказали новые книги в Филадельфии, и он все прочел. После чего избрал себе имя — имя человека, который написал «Начала»[24]. Когда же мы повзрослели, он женился на мне. Я родила ребенка. Он ушел. Когда Визе исполнилось три годика, он вернулся, построил станок и забрал ее на запад, за горы, к своему народу.

— И вы отпустили собственную дочь?

— Точно так же одна из моих прабабок, сидевшая за старым ткацким станком, отпустила свою дочь за океаны, в эту страну, дав ей в наследство новый станок. Вместе с ней уехал и отец, который должен был заботиться о ней… Да, я отпустила свою дочь. — Бекка печально улыбнулась Элвину. — У всех нас есть своя работа, но у каждой работы есть своя цена. К тому времени, как Исаак забрал нашу дочь, я уже сидела в этой комнате. Все, что случилось, пошло только на благо.

— Вы даже не спросили у него, как живется вашей дочери там, куда он ее забрал! Вы ведь даже не спросили…

— А мне и не нужно спрашивать, — ответила Бекка. — Никто не может причинить зло хранителям станка.

• Предыдущая
• 73/79
• Следующая