Седьмой сын - Кард Орсон Скотт - Страница 37

• Предыдущая
• 37/62
• Следующая

– Но янки и роялисты не превратились от этого в американцев. И война не прекратилась, потому что Аппалачи по-прежнему сражаются с королем.

– На самом деле все эти люди давно стали американцами, Элвин. Вспомни историю Джорджа Вашингтона. Когда-то он был лордом Потомакским и возглавлял огромную армию короля Роберта, направляющуюся расправиться с жалкими осколками отряда, который возглавлял Бен Арнольд 34. Никто не сомневался в победе Вашингтона – его роялисты с легкостью захватили бы маленькую крепость, подписав смертный приговор восстанию Тома Джефферсона, призвавшему горы стать свободными. Но во время войны с Францией лорд Потомакский сражался плечом к плечу с этими горцами. И Том Джефферсон когда-то был его другом. Сердце Вашингтона разрывалось, когда он думал об исходе завтрашней битвы. Кто такой король Роберт, чтобы во славу ему проливалось столько крови? Восставшие всего лишь хотели получить во владение по клочку земли. Они не желали, чтобы над ними сидели королевские ставленники-бароны и обдирали их как липку налогами. По сути дела, они были такими же рабами, как и чернокожие, гнущие спины в Королевских Колониях. В ночь перед боем Вашингтон не сомкнул глаз.

– Он молился, – кивнул Элвин.

– Так утверждает Троуэр, – резко произнес Сказитель. – Но точно никто не знает. Когда он на следующее утро обратился к войскам с речью, он даже не упомянул о молитве. Говорил он о слове, сотворенном Беном Франклином. Он написал королю послание, в котором снимал с себя полномочия главнокомандующего и отказывался от своих земельных владений и титулов. И подписался он не как «лорд Потомакский», а как «Джордж Вашингтон». Поднявшись рано утром, он встал перед облаченными в голубые мундиры солдатами короля и рассказал им о своем решении. Он сказал, что они вольны выбирать: либо подчиниться офицерам и ринуться в бой, либо встать на защиту великой «Декларации Свободы». «Выбор за вами, – сказал он. – Что же касается меня, то…»

Элвин наизусть выучил эти слова – их знали даже маленькие дети. Но сейчас он впервые осознал их великое значение и, не в силах сдержаться, выкрикнул:

– «Мой американский клинок не прольет ни капли американской крови!»

– Затем, когда его армия большей частью перешла на сторону восставших Аппалачей, забрав с собой ружья и порох, обоз и припасы, Джордж приказал старшему офицеру из тех, что сохранили преданность королю, арестовать его. «Я преступил данную королю клятву, – сказал он. – Как бы ни были высоки цели, которыми я руководствовался, клятва все же нарушена. И я заплачу цену за свое предательство». И он заплатил, заплатил сполна – почувствовав, как меч отделяет голову от тела. Решение королевского двора было единодушным, но разве обвиняли Вашингтона обычные люди?

– Никогда, – покачал головой Элвин.

– И сколько побед одержали с тех пор королевские войска в войне с Аппалачами?

– Ни одной.

– Люди, собравшиеся в тот день на поле боя у реки Шенандоа, не являлись гражданами Соединенных Штатов. Ни один из них не подпадал под действие «Американского Соглашения». Но когда Джордж Вашингтон заговорил об американских клинках и американской крови, солдаты вспомнили, что их объединяет. А теперь ответь мне, Элвин-младший, так ли уж не прав был старик Бен, когда сказал, что самое великое его творение заключено в одном слове?

Элвин, конечно, ответил бы, но они как раз подошли к крыльцу дома. Стоило им подняться по ступенькам, как дверь от резкого толчка распахнулась, и на пороге возникла мама. Увидев ее лицо, Элвин понял, что на этот раз ему грозит нешуточная беда. И самое главное – он сам был виноват.

– Я хотел пойти в церковь, ма!

– Многие души стремятся попасть на небеса, – ответила она, – но туда не попадают.

– Это полностью моя вина, тетушка Вера, – вступился Сказитель.

– Сомневаюсь, – отрезала она.

– Мы заговорились, и, боюсь, мальчик совсем забыл, куда мы идем.

– Он от рождения страдает забывчивостью. – Мама не сводила пылающих глаз с лица Элвина. – Пошел по стопам отца. В церковь его можно затащить только силком, сам он никогда не пойдет, и если не приколотить его ноги гвоздями к полу – оглянуться не успеешь, как сбежит. Ему уже десять лет, а он ненавидит Господа – я и в самом деле начинаю жалеть, что родила его на свет.

Эти слова ужалили Элвина-младшего в самое сердце.

– Не стоило этого говорить, – произнес Сказитель.

Голос его прозвучал очень тихо, и мама наконец оторвала взгляд от Элвина, внимательно поглядев на старика.

– Правду говоря, я никогда так не думала, – в конце концов призналась она.

– Прости меня, мам, – сказал Элвин-младший.

– Иди в дом, – приказала она. – Я ушла из церкви, чтобы разыскать тебя, но возвращаться теперь поздно, мы не успеем.

– Мы о стольком поговорили, мам, – начал рассказывать Элвин. – О моих снах, о Бене Франклине, о…

– Сейчас мне хочется услышать лишь одно, – перебила мама, – как ты распеваешь псалмы. Раз ты не пошел в церковь, будешь сидеть со мной на кухне и петь псалмы, пока я готовлю обед.

Так что Элвину еще долго не пришлось увидеть фразу, которую написал в книге Сказителя старик Бен. Он работал и распевал церковные гимны до самого обеда, а после еды папа, старшие братья и Сказитель уселись обсуждать завтрашний день. Завтра они собирались отправиться в каменоломню за жерновом для мельницы.

– Вот на какие беспокойства я иду ради тебя, – упрекнул папа Сказителя.

– Все делаю ради того, чтобы тебе лучше с нами жилось.

– О жернове я ни разу не просил.

– Дня не проходит, чтобы ты не пожаловался, мол, как жаль, что в такой замечательной мельнице хранится сено, когда местные жители не отказались бы от хорошей муки.

– Если не ошибаюсь, я упомянул это только однажды.

– Ну, может, и так, – согласился папа. – Но теперь каждый Божий день я вспоминаю о жернове.

– Наверное, ты просто жалеешь, что там, куда ты меня швырнул, не оказалось камня побольше.

– И вовсе он не жалеет об этом! – закричал Кэлли. – Потому что ты бы тогда умер!

В ответ Сказитель лишь улыбнулся, и папа тоже расплылся в улыбке. После чего они продолжили обсуждать детали предстоящей работы. А затем на воскресный ужин пожаловали братья с женами, племянниками и племянницами. Детишки насели на Сказителя, выпрашивая спеть «Смешную песенку». Не в силах противиться уговорам. Сказитель спел ее столько раз, что Элвин готов был заорать благим матом, услышав снова дружный припев «Ха-ха, хи-хи».

Наконец, после ужина племянники и племянницы были уведены домой, и Сказитель достал свою книгу.

– А я все гадал, открываешь ли ты ее когда-нибудь, – сказал папа.

– Я просто ждал подходящего момента. – И Сказитель рассказал, как люди записывают в нее самое важное событие в своей жизни.

– Надеюсь, меня ты не будешь просить написать в ней что-нибудь, – нахмурился папа.

– Я бы тебе и не позволил этого. Ты еще не рассказал мне свою историю.

– Голос Сказителя вдруг смягчился. – Хотя, может быть, ты пока не совершил самого важного в жизни поступка.

Папа чуть-чуть сердито – а может, испуганно – взглянул на него. Как бы то ни было, не в силах совладать с любопытством, он встал и подошел к Сказителю.

– Ну-ка, покажи мне, чего там такого важного содержится.

– А ты читать умеешь? – поинтересовался Сказитель.

– К твоему сведению, до женитьбы я получил образование янки в Массачусетсе. Уже потом я осел мельником в Западном Гемпшире и много позже переселился сюда. Конечно, может, мое образование ни в какое сравнение не идет с лондонским, которым хвалишься ты, но, могу поспорить, нет такого слова, которое я не смог бы прочитать, разве что на латыни оно будет написано.

Сказитель не ответил. Он открыл книгу, и папа прочел вслух первое предложение.

– «За свою жизнь я создал только одно – американцев». – Папа недоуменно поглядел на Сказителя. – И кто ж такое написал?

• Предыдущая
• 37/62
• Следующая