Выбери любимый жанр

Сказания Леса Вод - Кард Орсон Скотт - Страница 8


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

8

В ту ночь сновидение опять посетило его. В холодных предрассветных сумерках он проснулся весь в поту, его била нервная дрожь. Мчась сквозь ночь, звезда неумолимо надвигалась на него, в ушах стоял ужасный рев, и рев нарастал, и звезда становилась все больше, вот она превзошла размерами солнце и продолжала увеличиваться, поглощая Джона целиком. От звезды исходил настолько сильный жар, что перехватывало дыхание, а пот лил ручьями до тех пор, пока в теле не осталось ни капли влаги, пока кожа не превратилась в наждак. В это мгновение он проснулся, весь дрожа и задыхаясь. Первое, что он увидел, открыв глаза, были зяблики: усевшись на вылезшем из земли корне, они с интересом следили за проснувшимся человеком.

Он улыбнулся и протянул руку. Птички отскочили, а затем снова приблизились, заигрывая с ним, будто приглашая принять участие в брачном танце. Потом они дружно перепрыгнули ему на руку, и он поднес пташек поближе к себе. Посмотрев на самца, Джон Медник кивнул головой.

Зяблик кивнул в ответ. Джон Медник подмигнул. Подмигнул и зяблик. Тихо усмехнувшись, Джон Медник неожиданно тряхнул рукой, и, сорвавшись с импровизированного насеста, птички полетели прочь, выписывая невероятные, искусные круги и зигзаги вокруг стволов. На их крыльях летел и Джон Медник, переживая то же чувство безумного полета, когда живот скручивает от скорости падения, а при резком подъеме перехватывает дыхание. Так он и летал, кружась и кувыркаясь, все неистовей, все стремительней, до тех пор пока крылья не начало сводить от усталости. За этим последовало несколько минут отдыха — зяблики сидели на ветви, а Тинкер лежал на земле, ощущая усталость и легкую ломоту у лопаток, будто утомлен был он сам, а не птицы. Нелегкие мгновения полета, а затем сладостная боль отдыха. Он улыбнулся и покинул птичье тельце.

Поднявшись, он подобрал свои инструменты — деревянные молотки и формы, котелок для плавки металлов и, самое важное, тонкие полоски жести, из которых он справит почтенной Плотничихе ложку, жене Кузнеца кухонный котел, а Сэмми Брадобрею новую бритву. Кусочки жести были крепко-накрепко привязаны к его одежде и котомке, поэтому постоянно звякали, ударяясь друг о друга, причем настолько громко, что, когда он входил в город, на порогах домов уже ожидали его появления хозяйки, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. «Медник пришел в город», — слышал он их зов издалека и знал, что работа будет. Значит, он нужен. Между Хаксом и Линкири он был единственным медником, единственным на все безбрежные просторы Леса Вод, и у него хватало ума не появляться в одной и той же деревушке дважды в год.

Но сейчас дело близилось к зиме, и Джон Медник возвращался домой. Домой в Вортинг, в крошечную, мало кому известную деревушку, затерянную в лесу, где его жестянки никому не нужны. Вместе с ним в Вортинг приходила магия, зима для живущих там была временем волшебства. Для него же зима неизменно означала сезон страданий.

Джон Медник целый час пробирался сквозь дебри леса, прежде чем решился наконец выйти на дорогу. До города осталось четверть мили пути. Он редко пользовался дорогами, потому что в эти лихие времена на путников нередко нападали лесные грабители, охотящиеся за жалким скарбом неосторожного путешественника. И хотя он был знаком со многими шайками и не раз исполнял для них кое-какую работу по своему ремеслу, он знал, что если разбойники увидят его на дороге, то сначала убьют, а потом уже будут разбираться, кто попался в их сети. И тогда уже не поможет ни имя Джона Медника, лесного бродяги, ни имя Джона Пташки, волшебника, дружащего с певчими птичками.

Кроме того, в лесу встречались и такие уголки, где его вообще не знали. Не раз и не два, звеня своими жестяными одеяниями, он набредал в чащобе на одинокую, заброшенную хижину. Дымок не курился над нею, и следов обитания не было видно — случалось, что люди, жившие в таких домиках, болели и у них просто не оставалось сил, чтобы натаскать хворосту. Не раз на него набрасывались обитатели хижин — умирающая старуха слабой рукой сжимала нож, шестилетний мальчик пытался поднять топор, чтобы защитить мечущихся в лихорадке родителей. И тогда Джон Медник что-то тихо шептал, улыбаясь, и выпорхнувшие из-за его спины зяблики мирно усаживались у изголовья больных. Когда же он уходил, люди, как правило, спали мирным, счастливым сном, а в камине весело потрескивал огонь.

Просыпались они здоровыми и полными сил и вскоре забывали Джона Медника, чьего имени никогда и не знали.

Однако каждая мать, укрывая ночью спящего младенца, нет-нет да поминала добрым словом ласковые руки врачевателя.

И каждый мужчина, любуясь поутру женой, чьи веки все еще смыкал сон, думал о водящем дружбу с птичками великане, который, коснувшись ее, позволил жить ее красоте.

***

Сэмми Брадобрей выглянул из окна своей цирюльни, расположенной на главной площади, и увидел солнечные зайчики, отбрасываемые блестящей жестью Джона Медника. Он тут же поспешил обратно к креслу, где с лицом, покрытым мыльной пеной, сидел Мартин Трактирщик, ожидающий бритья.

— Медник пришел в город.

Мартин Трактирщик резко выпрямился:

— Вот проклятие, а мальчишка один в гостинице.

— Да ладно, все равно уже поздно. Он только что вошел туда. — Сэмми попробовал пальцем бритву. — Ну, как пожелаете: вернетесь домой гладко выбритым или побежите с колючей щетиной на лице, а, мастер Мартин?

Мартин хрюкнул и опустился обратно на место:

— Давай побыстрее, Сэмми, или это обойдется тебе дороже, чем те жалкие два пенса, что ты намереваешься с меня стрясти.

Сэмми провел бритвой по подбородку Мартина:

— Никак не пойму, почему вы так не любите его, Мартин. Ну да, он человек холодный, нелюдимый…

— Если вообще человек…

— Он ваш брат, мастер Мартин.

— Ложь, наглая ложь. — Из-под остатков мыльной пены проглянул гневный багрянец, которым покрылись щеки Мартина. — Да, его отец и мой отец были двоюродными братьями, и только. Из уважения к родителю я позволяю ему бесплатно жить в гостинице, не более того.

Правя лезвие, Сэмми покачал головой:

— Тогда почему же, мастер Мартин, у вашего сына Амоса его глаза?

Мартин Трактирщик соскочил с кресла и в ярости напустился на маленького брадобрея:

— У моего сына Амоса мои глаза, Сэмми, они голубые, как и у меня, как и у его матери. Давай сюда полотенце.

Он небрежно смахнул пену, пропустив несколько клочков, в том числе и тот, что примостился на самом кончике носа, придавая лицу Мартина глупейшее выражение. Сэмми сдерживал улыбку, пока хозяин гостиницы не выскочил из цирюльни. Но стоило только двери хлопнуть, как брадобрей разразился хохотом, от которого сотрясалось его толстое брюхо.

— Голубые, говоришь, как у меня, говоришь… — Сэмми плюхнулся на кресло, все еще хранящее тепло Мартина Трактирщика. Так он хихикал и потел, пока не заснул.

***

Амос, сын Мартина, сидел на высокой табуретке в гостиной и учился ведению дел — это означало, что еще часа два-три ему придется листать конторскую книгу отца и мечтать об улице. Другое дело сидеть здесь зимой, когда в камине потрескивают поленья, а посетители пьют, распевают веселые песни и танцуют, чтобы согреться. А ведь хорошей погоды осталось не так много — пара-другая деньков, за которыми последуют холодные ливни. Затем наступит зима и выпадет глубокий снег, так что до самой оттепели ему не купаться в реке. Как же ему сейчас хотелось содрать с себя одежду и опрометью мчаться к Западной реке. Но вместо этого он продолжал листать страницы в конторской книге.

Странное позвякивание отвлекло мальчика от этого нудного занятия. Он поднял глаза и увидел высокого мужчину, стоящего в дверном проеме среди солнечных лучей. Это был Джон Медник, зимний обитатель южной башни, человек, о котором никто не говорит, но которого все знают. Конечно, Амос испугался, как испугался бы на его месте каждый из жителей Вортинга. Страх ледяной рукой сжал сердце мальчишки, поскольку впервые в жизни ему пришлось столкнуться с Медником лицом к лицу, и могучая рука отца не опустилась на плечо, чтобы успокоить и подбодрить.

8
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело