Орел расправляет крылья - Злотников Роман Валерьевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/81
• Следующая

Но и без того дорога, выстроенная за три года посошной ратью под руководством Антонио Калдиери и еще двух инженеров-ломбардцев, сманенных моими агентами, которые вынуждены были убраться из Венеции в Ломбардию сразу после того, как раскрылась их роль в организации побега с Мурано мастеров-стеклодувов, способствовала увеличению товаропотока. Корабли загружались в торговых факториях, устроенных «Персидским торговым товариством» в Реште и Астрабаде, потом шли через Каспий до Астрахани, затем поднимались по Волге до Царицына-городка, где вследствие этого образовался довольно большой торг, вызвавший бурный рост города. А там те товары, что предназначались для поставки в Англию, Голландию, Францию, Швецию, Польшу и города Ганзы, короче, на север Европы, следовали далее по Волге на Нижний Новгород и Ярославль. Ну а та часть товаров, что предназначалась для экспорта в Турцию и южные страны, перегружалась на возы и по отличной дороге, на насыпи, с мостами, двигалась к Дону, до хутора Избяного, коий ныне разросся до села Избянского. Там товары вновь перегружались на корабли и по Черному морю доставлялись в Истамбул, Трапезунд, Варну, Бургас, а также по Днепру, Южному Бугу, Днестру и Дунаю в Речь Посполитую и на юг Священной Римской империи.

Впрочем, для торговли с последними двумя государствами мои «гости государевы» образовали торговые товариства с крымскими греками и евреями, числящимися подданными османов, поскольку на сквозную торговлю иноземными купцами Высокий диван смотрел косо. Но это было мне только на руку, так как привязывало Крым к России лучше любого завоевания. Уже сейчас почти четверть уменьшившегося во времена Южной войны и до сих пор пока не восстановившегося населения крымских городов так или иначе кормилась с русских торговых маршрутов, и, судя по росту оборота, число таковых должно было увеличиться. Да что там греки и евреи, бей и начальник гарнизона самой сильной турецкой крепости Крыма – Керчи кормился с того, что обеспечивал беспрепятственный проход и даже конвоирование подчиненными ему военными кораблями караванов русских купеческих судов, которые бесперебойно поставляла азовская верфь. Кстати, вследствие того что на корабли под русским флагом не нападали запорожцы, существенная часть турецких купцов также перешла на доставку товаров по внутренним черноморским каботажным маршрутам на русских судах. Любое изменение статус-кво вызвало бы не только существенное падение доходов султанской казны, но и могучий всплеск недовольства подданных султана, проживающих по берегам Черного моря. Тем более что никаких формальных оснований для этого не было, поскольку все пункты договора соблюдались мною неукоснительно и постоянно пасущиеся в Азове турецкие купцы, а также керченский бей исправно докладывали султану, что никаких военных кораблей русский царь на азовских верфях не строит. А вот торговые суда азовские верфи строили со скоростью четыре штуки в год. На них работало почти сорок в основном голландских корабельных инженеров и мастеров и уже почти тысяча русских мастеров и рабочих. В полтора раза больше, чем на астраханских верфях, и в два с лишним раза чем на архангельских. Кстати, могли бы строить и больше, но темпы строительства кораблей сдерживал небольшой пока объем подготовленной древесины, а также производственные мощности еще весьма слабых канатных и парусиновых мануфактур. Так что мною, как соседом, турки могли быть удовлетворены куда больше, чем кем бы то ни было еще – от персов до австрияков. Все остальные были куда как беспокойнее… Случись королю Сигизмунду как-нибудь извернуться и убедить сейм выделить деньги на войну со мной, мне было чем и как его встретить. Но воевать не хотелось. Ну совершенно ни к селу ни к городу была эта война…

Так, например, я наконец-то всерьез озаботился программой заселения Сибири. Вот уже третий год с каждой сотни дворов черносошного населения избирался один крестьянский двор, который переселялся на год на мой полный кошт в Белкинскую вотчину. После того как сразу по окончании голода вотчинники во главе с Шуйским вывезли из моей вотчины десять тысяч душ крестьян из числа тех, кого они назвали беглыми и за кого смогли заплатить, у меня в Белкино осталась почти тысяча пустых крестьянских дворов. Они содержались старостами в полном порядке, их регулярно выметали, меняли на крышах солому, а зимой раз в три дня протапливали избы. А после того как я озаботился программой заселения Сибири, старостам было велено построить в деревнях и селах еще по два крестьянских двора к каждому имеющемуся пустому. Так что для моих целей пустых изб пока было вполне достаточно. Так вот, эти самые будущие переселенцы по осени, после окончания уборки урожая, объявлялись в Белкинской вотчине, где и жили целый год, осваивая самую передовую на тот момент агротехнику и простейшие приемы селекции, которые мои вотчинные крестьяне под руководством уже заматеревшего и совершенно обрусевшего, но все такого же неугомонного Виниуса уже освоили.

Данный подготовительный период был необходим, и вы бы со мной немедленно согласились, если бы видели, кого мне выделяли общины. Как правило, это были либо совсем юные, только-только ожененные парочки, либо такая нищета, которой на прежнем месте ничего путного все равно не светило. А тут они отъедались, осваивались, а на следующий год, посеяв озимые для нового набора переселенцев, отправлялись по первопутку – с хлебом, семенами и твердой уверенностью, что на месте они получат от государя коней (из того табуна, что перегнали башкиры после Южной войны) и кое-какой струмент для обустройства, ну там топор, плуг, пилу, лопаты и так далее, а также все шансы на новую и успешную (по крестьянским меркам, конечно) жизнь. Причем уже первый год такой относительно сытой жизни сразу же начал приносить свои плоды, так как в путь многие бабы отправлялись уже на сносях. Общее число ежегодных переселенцев составляло всего-то около восьми – десяти тысяч человек, десятая часть которых, в основном дети, к тому же гибла за время пути, но, учитывая, что большинство добравшихся находилось в самом начале детородного периода, можно было ожидать, что заселение Сибири пойдет куда более энергично, чем в моем старом варианте истории. Ведь кроме таких организованных переселенцев были еще и неорганизованные… Кроме того, я запустил программу военной реформы. Собрав максимальное количество сведений о том, какие войска нынче считаются самыми-самыми, я решил перестраивать пехоту по голландскому образцу, а конницу по польскому, но с примесью немецкого. Во-первых, следовало создать в русской армии тяжелую кавалерию, которой у нее давненько не было. Почитай, со времен едва ли не Дмитрия Донского. Да и то, что тогда считалось тяжелой кавалерией, ныне, во времена цельнокованых лат и огнестрельного оружия, таковой уже считаться не могло… Основным образцом для ее создания я решил избрать польских гусар. А создавать своих собственных гусар, коих решено было назвать по европейскому образцу кирасирами (ну так мне было привычнее, тем более, насколько я помнил, кирасирские полки в большинстве армий существовали аж до Крымской войны), я решил из своего холопского полка. Полк был поделен на четыре части, по три сотни в каждой, которые должны были составить основу четырех новых кирасирских полков. И сейчас тульские бронные мастерские были загружены заказом на изготовление кирасирских доспехов, представлявших собой просто изрядно облегченный вариант обычных рыцарских лат, без стальных башмаков, поножей, перчаток и с облегченной каской вместо шлема с забралом. Этот доспех, кроме каски, полностью повторял защитное снаряжение польских гусар, правда заметно усовершенствованное в бронной розмысловой избе как с защитной, так и с функциональной и с технологической точки зрения.

Дело в том, что в это время не существовало такого понятия, как номенклатура материалов. Любой предмет – от доспеха до телеги, – как правило, изготавливался из материала одного и того же сортамента, чохом. Другой материал или сорт металла допускался только в качестве отделки. Розмыслы же бронной избы (ну с моей подачи, естественно, впрочем, лишь в виде общей идеи, ибо конкретики я не знал абсолютно) дотумкали до изготовления доспехов из набора разного по качеству металла. Скажем, кираса, наплечники и элементы усиления каски изготавливались из дорогой и качественной стали, полученной путем повторной переплавки в печах с воздуходувными механизмами с водяным приводом металла, полученного в свою очередь в печах, устроенных по типу тех, что Аким подсмотрел в Шеффилде, а остальные элементы – из более дешевого металла. Кроме того, для изготовления наборных элементов доспеха начал применяться метод горячей штамповки с последующей холодной проковкой. Но все равно доспех выходил в копеечку. Даже при массовом производстве с учетом широкого использования вальцов и молотов на водяном приводе себестоимость одного кирасирского доспеха доходила до пятнадцати рублей. Зато эта кираса с десяти шагов держала мушкетную пулю в двух случаях из трех…Каска же была разработана в бронной розмысловой избе полностью заново и представляла собой эдакий модифицированный вариант римского шлема (Третий Рим как-никак), изготовленный в основном из кожи, с высоким гребнем, выполняющим как декоративную, так и защитную роль. Принятый на вооружение вариант был третьим. Первые два я забраковал, поскольку получившиеся варианты, хоть и были чрезвычайно технологичными и функциональными, но выглядели уж больно непотребно. Для защиты же ног сапожники изготовили нечто весьма напоминающее еще пока неизвестные в этом мире ботфорты. Причем они получились, вероятно, лучше тех, что были придуманы французами. Как выяснилось, русские считались весьма искусными в обработке и выделке кожи и изделий из нее, и на всяких там французов, немцев и итальянцев с испанцами местные кожемяки смотрели с бо-ольшим пренебрежением. Сказать бы это кому в мое время, когда вся наша национальная обувная промышленность накрылась медным тазом…

• Предыдущая
• 16/81
• Следующая