Путь к Порогу - Корнилов Антон - Страница 38

• Предыдущая
• 38/86
• Следующая

Чернота сгустилась. И полностью поглотила весь мир, и самого Кая в придачу.

До конца своих дней не помнил Кай, что произошло дальше в тот день. А в деревне говорили всякое. Много оказалось очевидцев произошедшего.

Сали припоминала, что солнце еще на вершину небосвода не взобралось, а уж Кай вернулся из леса в «Золотую кобылу». Говорила, что шел он, тряся головой, без мешка, без силков и, уж конечно, без добычи. И руки странно растопыривал перед собой — будто то ли обнять хотел кого-то, то ли схватить. Служанка харчевни, естественно, удивилась: чего это такое происходит? Уж не на ведьму ли пацан нарвался в лесу? Окликнула его, даже метлой шлепнула по затылку, когда он, не поглядев на нее, мимо прошел. Кай не отозвался. Будто и не услышал, и не почувствовал ничего. Она за ним хотела пойти, да тут Шарли ее окликнула — надо было кур щипать. А после курятника закрутилась и уж думать забыла про сироту-приблуду.

А Лыбка рассказала, что зашла на кухню воды испить, а там Кай сидит и здоровенный кухонный нож, которым туши разделывают перед варкой, на точильном камне точит. Ну точит и точит, делов-то. Она мимо него пошла, да, видать, не протиснулась толстой задницей, начала кричать: чего, мол, раскорячился на всю кухню! А Кай, говорит, как зыркнет на нее, а глаза у него, точно у быка, кровью налитые, страшенные. Она и выскочила из кухни, от греха подальше. И сколько ее впоследствии ни спрашивали, ничего, кроме повторений об этих страшенных бычьих глазах, от бестолковой бабы добиться не могли.

А Шарли, которая в тот день стряпала, как обычно, на кухне Кая не видела. Точильный камень — да, валялся прямо посреди кухни, она еще споткнулась об него, а Кая не было. Видать, наточил нож да и спрятался куда-то. До поры до времени.

А вот Кривой Ян и Бад Сухорукий о том дне много чего могли порассказать. Они как раз с утренней рыбалки в «Золотую кобылу» пришли. С уловом им тогда повезло, да так, что обменяли они свою рыбу на пару медных монет, да еще по кружке пива досталось обоим. Так вот сидели они, потягивая пиво и размышляя на тему: вернуться ли в деревню, где можно приобрести у Рабки кувшин-другой крепкого самогона, но есть опасность нарваться на собственных супружниц, или же шикануть и спустить весь заработок на пиво? В трапезной еще торговец, направлявшийся в Мари, жрал цельного гуся, а двое его слуг развлекались игрой в кости. Вот что Кривой Ян рассказывал:

— Мы только по второй кружке взяли, как вваливается в трапезную этот парнишка, сын Карла — Сэм. Малость его пошатывало еще, это я помню. Вваливается, озирается по сторонам и, не здороваясь ни с кем, проходит прямо за стойку, где Лыбка стояла. Лыбку он подзатыльником наградил, а сам нацедил себе кружку пива. Только из-за стойки вышел, как вдруг дверь чулана, где дорожные плащи на ночь запирают, распахивается. И пацан этот выходит. В руках — нож здоровенный! Выходит и прямиком идет к Сэму. Тот рот распахнул, кружку выронил… А этот щенок, ни слова ни говоря, как начал свой нож прямо в рожу Сэма пихать! Тут мы все обалдели. Сэм орет, визжит, на колени упал, крутится собачкой, уползти пытается, рожу локтями прикрывает, а этот… как его?.. Кай… вокруг него вьется и все норовит в рожу ударить. Кровища брызжет!.. Сами видели: не только пол и стойка — стена в кровавых пятнах была, а та стена шагах в пяти от них. Даже на потолке следы потом обнаружили! Торговец первым опамятовался. Крикнул своим слугам, а те — здоровенные такие лбы, они ж не просто на посылках, они еще охраняли его, на дорогах-то глухих мало ли чего случиться может… Да! Так вот слуги кинулись на мальчишку: один его схватил, второй Сэма оттаскивает в сторону. Сэм уж не визжал, сразу в руках слуги обмяк. А рожа у него… Это уж не человечья рожа была. Это какая-то красная маска — кожа и мясо свисали ошметьями, не поймешь, где глаза, где нос… Кай сразу нож выпустил и вроде на мгновение… как деревянный стал. Тут уж и мы с Бадом подоспели. Ну начали руки пацану крутить, Бад ему еще врезал разок — правильно, надо ж такое сотворить! Вот тут-то и началось. Как оно там дальше было, я не упомню. Последнее, что помню: слуга торговца пацана за одну руку держит, Бад за вторую, а я сзади это… шею ему обхватил, чтоб, значит, не вырывался. Тут… как будто потолок на меня рухнул. В себя я пришел, уж когда все кончено было. А нос мой — вот, гляньте! — до сих пор на сторону смотрит…

Бад Сухорукий хоть и в памяти был, но ничего толком сказать не мог. По его словам, в мальчишку будто злой дух вселился. Вроде и пацан, от горшка два вершка, а как крутанулся, так и посыпались взрослые мужики в разные стороны. У самого Бада здоровая рука в суставе так вывернулась, что только Кагара сумела ее из-за спины вывести и в нормальное положение поставить. А слугам торговца — и первому, и второму — еще пуще досталось. У первого два ребра хрустнули и нога подломилась, аж осколок кости наружу вылез. А второй и вовсе встать не смог, так на телеге его из «Золотой кобылы» и увозили. А он еще горючими слезами заливался и все твердил о том, что пацан ему хребет хотел вырвать — мало-мало не вырвал, но повредил основательно — ноги у мужика едва шевелились. А сам торговец не дрался, нет. Он под стол спрятался. А Лыбка во двор вылетела как пробка из бутылки — во дворе-то как раз мужики из Лысых Холмов телегу разгружали. Их Марал послал десяток мешков кукурузной муки Жирному Карлу отвезти.

— Вот точно так же и в ту ночь было, — неизменно добавлял шепотом Бад в конце своего рассказа, — когда мы Танка хотели на поле голым пустить. Еще бы силенок щенку побольше, и живыми мы бы не ушли…

Мужики подоспели, когда все было кончено. Трое валялись посреди опрокинутых столов, корчась и воя. Кривой Ян лежал как мертвый. А в луже крови, рядом со стойкой, закрыв изуродованное лицо окровавленными руками, скрючился бесчувственный Сэм. Такова кровавая лужа была, что, когда парня поднимали, один из мужиков поскользнулся и грохнулся на пол. А Кай стоял посреди трапезы, ссутулившись, поводил невидящими глазами вокруг, точно не помнил, что произошло и как он здесь оказался. Окровавленный нож валялся у его ног. Мальчика повалили, стали вязать веревками — он не сопротивлялся. И не говорил ничего. Тут на крики спустился со второго этажа харчевни сам Жирный Карл, прилегший после сытного обеда вздремнуть. Кая, связанного, отволокли и бросили в погреб, на крышку которого для пущей безопасности водрузили здоровенный камень. А Жирный Карл лично кинулся в Лысые Холмы за Кагарой — даже коня не оседлал, так без седла и скакал.

Уже ночью того же дня видела Лыбка, как спускался Карл в погреб. Пробыл он там около часа и вышел, тяжело дыша и устало потряхивая здоровенными волосатыми кулаками, костяшки которых были сбиты.

Наутро созвали судебный сход.

Из деревни на телеге, запряженной могучим рыжим мерином, приехал Марал. Сам староста правил, а в телеге на охапке кукурузных листьев сидел старикашка Наги, да валялся, как обычно пьяненький, графский мытарь господин Симон. Мужики, те пятеро, что вязали Кая, уже ожидали во дворе харчевни. Еще несколько человек деревенских топтались у ворот — весть о произошедшем молниеносно разнеслась по Лысым Холмам. Но Карл распорядился, кроме свидетелей, никого не пускать. Бада Сухорукого и Кривого Яна не было. Они отлеживались в деревне в своих хижинах. Не было и торговца. Жирный Карл, поразмыслив, отправил его ранним утром, наградив немалым кошелем серебра и наказом: чтобы тот никому ничего никогда…

Мужиков оставили во дворе, а старосту, жреца и мытаря Карл первым делом отвел наверх, в ту комнату, где в постели, обложенный подушками, лежал Сэм. Голова парня была плотно обмотана чистыми тряпками, открытым оставался лишь правый глаз — вытаращенный и слезящийся. Тут же находилась и Кагара, она собирала расставленные по углам комнаты медные плошки, в которых еще курился серый пепел. Под потолком комнаты влажно поблескивали, перекатываясь, волны какого-то странно плотного дыма. Дряхлый подслеповатый Наги начал тревожно принюхиваться, а господин Симон сморщил нос и полез за пазуху за глиняной фляжкой.

• Предыдущая
• 38/86
• Следующая