Тень Эндера - Кард Орсон Скотт - Страница 49

• Предыдущая
• 49/109
• Следующая

Но иногда она вздымала свой допуск как мясницкий топор, чтобы пробиться сквозь толпы тюремщиков и офицеров службы безопасности, которые, увидев ее совершенно невероятный допуск, позволяющий ей знать-все-что-угодно, кидались тут же, чтобы узнать, не глупая ли это подделка. И тогда на них орало такое большое начальство, что чиновничья мелочь до конца жизни жалела, что не отнеслась к сестре Карлотте как к самому Господу Богу.

И вот наконец она сидела лицом к лицу с отцом Боба.

Или, если точнее, с человеком, который был ему почти что отцом.

— Я хочу поговорить с вами о вашем предприятии в Роттердаме, — сказала она.

Он кисло поглядел на нее.

— Я уже сообщил обо всем. Именно поэтому я еще жив, хотя и не уверен, что сделал верный выбор.

— Мне сказали, что вы были настоящим фонтаном сведений, — сказала сестра Карлотта без всякого сочувствия. — Я никак не ожидала, что все это выйдет на поверхность с такой скоростью.

— Идите к дьяволу! — ответил он, — поворачиваясь к ней спиной.

На нее это не подействовало.

— Доктор Волеску, материалы вашего дела говорят, что у вас было двадцать три ребенка на «ферме» по производству органов для пересадки в Роттердаме.

Он промолчал.

— И это очевидная ложь.

Молчание.

— И как ни странно, я знаю, что эта ложь не ваша. Ибо мне известно, что это была вовсе не «ферма» по производству органов для пересадки и что причина того, что вы не мертвы, заключается в том, что вы согласились признаться в организации этой фермы в обмен на то, что никогда не станете ни с кем обсуждать вопрос, что вы делали там на самом деле.

Он медленно повернулся к ней лицом, вернее, боком, чтобы иметь возможность бросить на нее косой взгляд.

— Покажите мне еще раз тот допуск, который вы пытались вручить мне, когда пришли.

Она показала. Он долго и тщательно рассматривал допуск.

— Что вам известно? — спросил он.

— Я знаю, что ваше настоящее преступление состояло в продолжении исследований, которые только что были запрещены. У вас же к этому времени уже имелись оплодотворенные яйцеклетки, подвергнутые определенным очень деликатным воздействиям. Вы повернули ключ Антона. Вы хотели, чтоб дети родились. Вы хотели узнать, какими они станут.

— Если вы все это знаете, то зачем пришли ко мне? Все это есть в документах, которые вы, видимо, читали.

— Ничего подобного, — ответила сестра Карлотга. — Я не охотница до исповедей и меня не интересует наука. Я хочу знать о детях.

— Они мертвы, — ответил он. — Мы убили их всех, когда узнали, что за нами следят. — Он посмотрел на нее с горечью. — Да, это массовое убийство детей. Двадцать три убитых. Так как государство не пожелало признать, что такие дети действительно существовали, то меня не стали обвинять в убийстве. Но Бог меня осудил. Он еще предъявит мне свои обвинения. Вы поэтому здесь? Это он дал вам такой высокий допуск?

— И вы еще способны на подобные шутки? Все, что я хочу знать, это то, какую информацию вам удалось собрать в результате эксперимента.

— Ничего я не узнал. Времени не хватило. Это были еще младенцы.

— Они были у вас почти год. Они развивались. Все работы, сделанные после открытия Антона, носили теоретический характер. Вы же наблюдали развитие детей.

Медленная улыбка проступила на его лице.

— Повторяете историю с нацистскими врачами-преступниками? Презираете меня за то, что я сделал, но хотите знать результаты исследований.

— Вы следили за их ростом, за их физическим развитием, за интеллектуальным прогрессом.

— Мы как раз только собирались приступить к исследованию интеллектуального развития. Проект не финансировался извне. Так что все, что у нас было, — большая теплая комната и предметы для обеспечения жизнедеятельности.

— Тогда расскажите об их телах. Их моторика?

— Маленькие, — ответил он. — Родились крошечными, росли медленно. Все мельче и легче нормы.

— Но очень умные?

— Рано начали ползать. Издавали звуки, предшествующие произнесению слов, куда раньше нормальных детей. Я их редко видел. Не мог рисковать разоблачением.

— Ваш прогноз?

— Прогноз?

— Да, их будущее? Каким оно вам представлялось?

— Смерть. Это удел всех. К чему эта болтовня?

— Если бы вы их не убили, доктор Волеску, что случилось бы с ними?

— Они, разумеется, продолжали бы расти.

— А потом?

— Потом не бывает «потом». Росли бы.

Она помолчала, пытаясь усвоить полученную информацию.

— Все верно, сестра. Вы правильно понимаете. Они росли медленно, но росли. Это обеспечил ключ Антона. Он хранил их. Развивался мозг. Череп увеличивался в размерах, темя не зарастало. Удлинялись руки и ноги.

— Так что, когда они достигли бы роста взрослого человека…

— Такого понятия не существует. Есть рост к моменту смерти. Все время расти нельзя. Есть причина, по которой природа установила механизм, контролирующий рост долгоживущих особей. Нельзя расти все время, поскольку некоторые органы выходят из строя. Обычно это сердце.

Описание этих последствий вызвало у сестры Карлотты страх.

— А какова скорость роста? Я хочу спросить — у детей?

Когда они достигнут нормального для их возраста роста?

— По моим представлениям, у них было бы два периода ускоренного роста. Один — перед началом периода половой зрелости. Они обогнали бы своих «нормальных» сверстников.

Потом к двадцати годам они стали бы гигантами. И умерли бы, наверняка не дожив до двадцати пяти. Вы представляете себе, какими огромными они могли бы стать? Их убийство можно рассматривать как акт милосердия.

— Я сомневаюсь, что кто-нибудь из них проголосовал бы за то, что у него отняли двадцать лет жизни.

— Они не узнали, что с ними происходит. Я же не чудовище. Мы их усыпили. Они умерли во сне. Тела сожгли.

— А что с половой зрелостью? Они бы успели созреть?

— Это то, чего мы никогда не узнаем, верно?

Сестра Карлотта встала, чтобы уйти.

— Значит, он все же выжил? — спросил Волеску.

— Кто?

— Тот, которого мы потеряли. Тот, чьего тела не нашли.

Я насчитал двадцать два тела, когда мы их сжигали.

— Раз вы поклонялись Молоху, доктор Волеску, то рассчитывать на ответ вы не можете. Но один из них был спасен Богом.

— Скажите, каков он? — Глаза на лице Волеску горели голодным огнем.

— Вам известно, что это мальчик?

— Они все мальчики.

— А что вы сделали с девочками? Выбросили?

— А как вы думаете, где я взял гены? Я имплантировал свою собственную ДНК в неоплодотворенное яйцо.

— Господи Боже мой, неужели же это были ваши собственные дети-близнецы?

— Я не такой монстр, как вы полагаете, — сказал Волеску. — Я пробудил зародыши к жизни, так как хотел знать, какими они станут. Убивать их было большим горем.

— И все же вы на это пошли ради спасения собственной жизни?

— Я боялся. И у меня родилась мысль. Это же копии.;

Уничтожить копии — не значит убить.

— Их души и тела принадлежали им.

— А вы думаете, государство оставило бы их в живых? Вы думаете, они бы уцелели? Хоть кто-нибудь из них?

— ; — Вы не заслужили радости иметь сына, — сказала сестра Карлотта.

— Но он у меня есть! Есть! — Он расхохотался. — Тогда как вы, мисс Карлотта, возлюбленная невеста невидимого Господа, скольких детей имеете вы?

— Может, они и были копиями, Волеску, но и мертвые они стоят больше, нежели оригинал.

Он продолжал хохотать все время, пока она шла по коридору, но смех был вымученным. Она знала — такой смех маскирует горе. Но это не было горе потери, горе раскаяния. Это была печаль проклятой души.

Боб. Благодарение Господу, думала она, ты не знаешь своего отца. И не узнаешь никогда. Ты совсем не похож на него.

Ты гораздо человечнее.

Но где— то на самых задворках мозга шевелилось сомнение: разве она уверена, что у Боба больше жалости, больше человечности? А вдруг у него такое же ледяное сердце, как у этого человека? Не способное к жалости? Может, у него только ума больше?

• Предыдущая
• 49/109
• Следующая