Засекреченное счастье - Иванова Вера - Страница 21

• Предыдущая
• 21/23
• Следующая

Влюбленные поняли – сейчас разлучат. Сейчас их невероятно яркому, но короткому счастью придет конец. И тогда они решили, в одном последнем и отчаянном усилии:

– Давай убежим!

Со стороны это выглядело трогательно и нелепо – перебинтованный парень и хромая девочка, взявшись за руки, вдруг рванулись из круга взрослых в безумной надежде убежать, ускользнуть, раствориться в темноте. Конечно же, Юля тут же споткнулась, упала, и тогда Рома подхватил ее на руки и, сгибаясь под тяжестью ноши, побежал прямо в темный спасительный лес. В какой-то момент показалось, что у них получится и они действительно исчезнут, потеряются в густой темноте...

...Но высокий силуэт вырос на пути у Ромы, и усталый, глухой голос Юлиного отца произнес:

– Все, ребята. Хватит. Кончай.

И тут же рядом вырос силуэт отца Ромы.

– Да, ребята, поиграли и хватит.

Ромка все еще не отпускал Юлю, а она все еще цеплялась руками за его шею, но было ясно – у них не получилось.

– Иди в машину, дочка, – скомандовал Петр Васильевич.

Но Юля все еще медлила, не в силах оторваться от Ромы.

– Сын, нам пора.

Это были уже другие голоса – любящих и усталых родителей. И дети подчинились. Юля оторвалась от Ромы, и теперь они стояли рядом, держась за руки.

– Ты вот что, парень, – Петр Васильевич говорил медленно и глухо. – Извини, что так вышло. Я не знал, что это не твоя картинка испортила мою стенку.

– Да ладно, – буркнул Рома, хотя в душе ему было приятно это извинение.

– И супругу мою тоже извини. Женщины все так близко к сердцу принимают...

С трудом, будто разрывая живое мясо, Юля высвободила руку из Роминой ладони и подошла к отцу.

– И ты, Юля, извини нас, – подал голос Игорь Борисович. – Надеюсь, ты не обиделась на нашу маму. Она такая вспыльчивая! Но и отходчивая. Наговорит в сердцах невесть чего, а потом сама же и переживает.

– Да я ничего и не слышала, – честно ответила Юля. Прижимаясь к отцу, она все еще не могла оторвать глаз от Ромы.

– Вы вот что, ребята, попрощайтесь, – казалось, слова даются Юлиному отцу с трудом. – Юля сейчас уезжает...

– Уезжаю? Куда? – всполошилась девочка.

– За границу. В Германию. Мы с матерью решили, что так будет лучше... Нам всем надо взять перерыв и отдохнуть после того, что произошло. И не спорь, пожалуйста, я прошу! – словно пресекая возражения, Петр Васильевич потянулся к карману рубашки – туда, где держал сердечные таблетки.

Этот красноречивый жест остановил Юлю и охладил Рому. С опущенными глазами, спокойные, словно мертвые, они подошли друг к другу и почти безучастно чмокнули в щечку. А потом разбрелись к своим машинам.

Невероятную любовную историю Костя Елочкин выслушал с горящими глазами. В какой-то момент он поймал себя на том, что забыл, кто он и чем занимается: ему было просто интересно слушать об этих удивительных приключениях. Похоже, те же чувства испытывали и усатый пожилой водитель, и лохматый, средних лет оператор, который за все время, пока ребята, перебивая друг друга, выкладывали все новые и новые подробности, так и не расчехлил камеру.

– Ну, жесть! Бывает же! – только и мог периодически выдыхать Костя.

– Да, – вздохнул водитель. – Со стороны посмотреть – ребят жалко. А вот если бы моя младшая вдруг решила не пойми с кем гулять – своими бы руками придушил гада.

– Все вы такие, взрослые, – вздохнула Эмма. – Вроде бы и любите нас, а как дойдет до нормальной жизни – придушить готовы.

– Это ты по молодости, дочка, возмущаешься. А как своими детками обзаведешься, мысли другие в голове появятся. Любовь любовью, а если хочешь с человеком жизнь прожить, смотри, насколько он тебе подходит. Одного вы поля ягоды – уживетесь, а нет – так ничего путного и не выйдет. Поверь. Это – жизнь, и никуда от нее не денешься.

– От такой жизни можно и сбежать куда подальше, – усмехнулся Вася. – Это уже и не жизнь вовсе. Никакого свежего воздуха! Неужели вы свою молодость не помните? Или всегда были такими правильными? И никогда не ошибались?

– Молодость... Эх, молодость... – Водитель мечтательно вздохнул и, задумавшись, вынул из кармана сигарету. – Не возражаете? – обратился он к пассажирам и, когда те кивнули, закурил. – Было, все было. И ошибались, и влюблялись, и из-за девчонок дрались, и пили, и курили... Да что там говорить, как тогда смолить начал – так до сих пор бросить не могу. Отец, как узнал, все отучить пытался. За ремень даже брался! И ничего. Он меня – ремнем, а я – от злости еще больше дымлю. А вот если бы знать, какая это зараза, – он сердито посмотрел на сигарету, – так никогда б и не начинал!

– У меня отец тоже не может бросить, – с пониманием кивнула Эмма. – Сколько ни бьюсь с ним – ни в какую! Сигареты прячу, условия ставлю – ничего не помогает. Максимум неделю без никотина продержится, а потом – снова. И что это у вас за поколение такое слабовольное?

– Это у нас-то слабовольное? – возмутился водитель. – Да мы... Да вы... Поживите с наше, тогда посмотрим, какими вы будете!

Спор «отцов и детей» продолжался всю дорогу.

Взрослые вспоминали молодость и читали «малолеткам» нотации, те пререкались и спорили, в общем, все веселились, как могли. Один лишь Костя не участвовал в общей беседе. Услышанная история вдохновила его. Он почувствовал, что это как раз тот материал, который он искал – вечная тема, интересная всем. И подросткам – потому что это о них, и взрослым – потому что это об их детях и об их молодости. Если это выстроить по-умному, глубоко, то можно выйти на такие потрясающие обобщения, которые вообще никого не оставят равнодушным. Поднять глобальные проблемы: отцы и дети, богатые и бедные, черные и белые... Да такой материальчик и на «ТЭФИ» потянет!

Он принялся продумывать сюжет будущего репортажа, и вскоре вся озвученная драматическая коллизия стояла перед его глазами. Не хватало одного – хеппи-энда. В том, что он обязательно должен быть, Костя не сомневался. Он был из оптимистов и ждал от жизни большого праздника. И, в конце концов, должно же было хоть что-то измениться к лучшему со времен Ромео и Джульетты!

Вот за этим-то хеппи-эндом они и мчались, рассекая ночь светом фар.

Поездка в аэропорт проходила в гробовом молчании. Всю дорогу Юля, застыв, смотрела в одну точку. На спидометре было почти двести, но девочка не замечала скорости. Она думала только о том, что через несколько часов окажется в другой стране. И тогда уже они с Ромой точно никогда не увидятся: любая разлука представлялась бесконечной. Она не могла прожить без него и часа, даже неделя казалась огромным сроком, что уж говорить про два-три месяца... Эти дни, недели, месяцы растворялись где-то в тумане мрачного будущего, от которого было нечего ждать. Отчаяние росло вместе с болью – сначала ноющей, тупой, а потом невыносимой. Нужно было что-то сделать с этой болью, как-то усмирить ее. Если бы она могла, она бы сейчас кричала, ломала и крушила что-нибудь, била посуду, кусалась и выла. Юля и делала это – только в душе. Но внешне девочка оставалась спокойной и безучастной. Лишь только ногти с такой силой впились в ладони, что из-под них даже показалась кровь.

Мама словно не замечала состояния дочери. В салоне было темно, а может, Наталье Анатольевне просто не хотелось ничего замечать. Она была довольна – дочку удалось «уломать», оттащить от этого настырного, прилипчивого парня, и это главное.

– Гюнтер пригласил тебя пожить у него до конца лета, – как ни в чем не бывало щебетала она. – Правда здорово? Он покажет тебе Германию, увидишь Баварские замки. Это такое чудо!

Ах, мама, мама! Знала бы ты, что Баварские замки – это последнее, что сейчас хотела увидеть Юля. Для нее эта поездка – как ссылка. Да она предпочла бы оказаться в тюрьме, но только вместе с Ромой!

– Отец оформил визу за два часа. Представляешь? Гюнтер помог, у него связи в посольстве.

• Предыдущая
• 21/23
• Следующая