Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 12

— И прекратите наконец строить из себя невинную овечку!

— Эрте?

— Что это такое, я вас спрашиваю?! — Он потряс в воздухе над столом листами бумаги, скреплёнными печатным шнуром Цепи внутреннего надзора. — Как всё это понимать?!

Принявший изысканно-скучающую позу рядом со столом управителя худощавый мужчина в чёрном камзоле с бронзовым медальоном на груди поморщился и коснулся правого уха, словно проверяя, осталось ли оно в целости и сохранности после того, как приняло в себя визг Лаолли.

— Думаю, эрте, нужно сначала поставить в известность, а потом уже спрашивать.

— В известность?! А то он ничего не знает! Может, это и вовсе всем нам приснилось?

Бронзовозвенник Малой цепи внутреннего надзора сделал глубокий вдох и продолжил как ни в чём не бывало, словно управитель перестал существовать на этом свете ещё минуту назад:

— Сопроводитель Мори, прошлой ночью вы находились в составе патруля городской стражи.

Вопроса во фразе не чувствовалось, но на всякий случай я кивнул:

— Да, эрте.

— И как проходило патрулирование?

— Как ему и следовало, эрте. Если и случилось что-то невместное, мне о том неизвестно.

Надзорный вздохнул ещё глубже:

— Во время патрулирования вы отлучались примерно на четверть часа. По какой причине?

— По нужде, эрте.

Конечно, он мог начать рассуждать, что человек может и потерпеть, а вот служба никогда не терпит, или вспомнить, что сопроводители легко могут сдерживать все свои потребности, в том числе и естественные, но, видно, Бронзовому звену не хотелось терять драгоценное время попусту.

— А у Цепи надзора есть другие сведения. — Он забрал у Лаолли листки и прочитал, позёвывая: — Здесь указано, что под предлогом справления нужды вы отстали от патруля, задержавшись в доме Уса Мерте со-Веента, известного городской страже собирателя милостыни. Упомянутым Усом были получены тяжкие побои, результатом коих стали множественные переломы всех конечностей, настолько значительные, что, учитывая возраст пострадавшего, по заверению лекаря, заживут они уже только после смерти.

Собственно, на это я и рассчитывал, правда, бил по суставам, а не по костям. Сынок расстарался уже после моего ухода? Проявил, так сказать, любовь к отцу, а потом поспешил настрочить донос?

— Вы видели, как пострадавший получал побои?

Стойте-ка. Меня не обвиняют? Ерунда какая-то.

— Эрте?

Надзорный ласково улыбнулся:

— Да, я вполне догадываюсь, что и как происходило на том дворе, особенно учитывая характер ранений, оставшихся в глубине плоти, можете не сомневаться. И да, я не называю вашего имени в обвинении, потому что единственный возможный свидетель заявляет, что ничего не видел и не слышал, хотя даже соседи уверяют: крика было много. Но бумага, она, знаете ли… — Пальцы Бронзового звена любовно коснулись багряного обреза листа. — Она всегда требует принятия мер.

— Чего же вы хотите от меня?

— Признания. Искреннего и незамедлительного. Возможно, тут же найдутся обстоятельства, смягчающие вашу вину, и наказание, которое непременно воспоследует, куда же без него, окажется вовсе не обременительным ни для вас, ни для вашей службы.

Не голос, а патока. Почти просящий. А вот взгляд Лаолли явственно приказывает. И ведь нет разницы, как поступить. Буду отпираться — только наживу трудностей больше имеющихся, и о месте служки можно будет забыть, как о предрассветном сне. Сознаюсь — самое страшное, что получу, это отстранение от службы на несколько дней, а потом, в зависимости от памятливости начальства, Ведущих похуже да поутомительнее. Зато во втором случае поступлю в полном соответствии с желанием управителя, и на чести Сопроводительного крыла не останется ни малейшего пятнышка. Вот только зачтётся ли мне послушание? Нет? Да и Бож с ним. Только если не признаюсь, не смогу узнать имя доносчика, а оно дорогого стоит.

Служба приучает сопроводителей к присутствию надёжной стены за спиной. Со временем это стало казаться мне ошибочным, даже опасным, но если в плотном строю тебя локтями то и дело задевают соглядатаи и стукачи… Быть одному против всех, может, не так уж и плохо.

— Да, я избил того попрошайку.

Надзорный удовлетворённо кивнул:

— Замечательно. Ваше признание будет занесено в дело сразу по окончании нашего разговора.

— Я могу задать вопрос?

— Разумеется.

— Кто меня обвинил?

Пальцы бронзовозвенника пробежались по столу:

— Пострадавший.

— Вряд ли он мог это сделать, потому что, если правильно помню, его челюсть также была повреждена.

— Да, надо признать, состояние достопочтенного Уса не позволяло делать какие-либо заявления, — нервно улыбнулся Надзорный.

— Тогда кто же взял на себя труд ему помочь?

Он ответил, хотя и безо всякого желания, а лишь подчиняясь неписаному закону: «Среди своих чужие всегда занимают последнее место в очереди на снисхождение».

— Тот, кто знал о вашей отлучке, сопроводитель.

Что ж, круг поиска сузился до приемлемого размера. Но так просто меня восвояси не отпустили.

— А теперь, если позволите, я тоже спрошу. Почему вы это сделали? Потому, что не получили желаемого?

И ведь ему интересно. Неподдельно и искренне. Наверное, Бронзовое звено даже не понимает, за что ещё можно поднять на человека палку, кроме как за звонкие монеты.

— Мне не понравилось, как он обращается с собаками.

— С собаками?

— Он калечит их, чтобы использовать для попрошайничества. А я решил, что человеческие страдания вызовут у прохожих не меньшую жалость.

Глаза Надзорного удивлённо округлились:

— Вы хотели защитить собак?

— Да, эрте. А вы считаете, что это дело…

— Благое и праведное, — тоном, не принимающим возражений, заявили у меня за спиной.

— Какая честь для нас, сиятельная эрте! — Лаолли резво выскочил из-за стола и согнулся в непривычном для моего взора поклоне.

Надзорный тоже поклонился, пусть и не столь подобострастно. Собственно, с прямой спиной из трёх мужчин остался один я, хотя бы потому, что, поворачиваясь, кланяться весьма неудобно, а посмотреть, кто вдруг выступил на одной стороне со мной, хотелось.

Да, такой поддержке позавидовали бы многие! И потому, что женщина, переступившая порог кабинета, обладала внушительными формами, будучи при этом чуть ли не на голову выше меня, и потому, что на её изумрудно-чёрном камзоле посверкивало золотое звено Малой цепи охранения.

— Эрте Майим, чем обязаны вашему появлению? — с некоторым, впрочем тщательно смиряемым, неудовольствием осведомился Надзорный.

— Я всегда присоединяюсь к беседе, если речь заходит о тварях бессловесных, — ответила женщина, нежно поглаживая крохотную кудлатую собачонку, уютно устроившуюся на сгибе мощного локтя.

— Да, собственно, беседа уже закончена… Признание получено, и дело будет закрыто, как только все показания лягут на бумагу.

— Молодой человек оказался настолько смел и решителен, что вступился за несчастных животных. В этом не нужно признаваться, об этом нужно говорить открыто и гордо.

— Блистательная эрте… — Бронзовому звену явно не нравился поворот событий, но протестовать не позволяло ужасающее несоответствие чинов.

— Наказания заслуживает тот, кто проходит мимо страждущих, не так ли?

Женщина спустила собачку на стол, и та, ни мгновения не думая, выпустила струю прямо на строчки доноса, которые тут же начали расплываться: то ли моча оказалась слишком едкой, то ли чернила в Цепи надзора немилосердно сильно разбавляли.

Лаолли вытаращил глаза, глотая возмущение, Надзорный же, видимо вполне привычный к подобным выходкам вышестоящих Звеньев, пусть и другой Цепи, осторожно взял изгаженные листки и под противный лай собачонки отправил загубленный донос в камин.

Золотозвенная великанша забрала свою любимицу и удалилась, не снисходя ни до объяснений, ни до прощания, оставив всех нас примерно в том же положении, что и в начале разговора, вот только предмета для продолжения беседы больше не было.