Святослав - Каргалов Вадим Викторович - Страница 10

Княжичу Святославу врезался в детскую память горестный плач киевлян по Игорю. И древлянских послов он тоже запомнил, потому что необычными показались мальчику люди в лохматых шапках, с большими желтыми бляхами на длиннополых кожаных кафтанах, громкоголосые и неуклюжие. Запомнились презрительные и недоброжелательные взгляды, которые они кидали на него, княжича, обычно окруженного лаской и почтительным вниманием. Святославу было одновременно и страшно и обидно, и он сжимал дрожавшими пальцами рукоятку своего маленького меча. Кто-то из послов отчетливо произнес:

"Волчонок!" Недовольно загудели киевские бояре и мужи, но Ольга смирила их строгим взглядом и продолжала говорить с послами князя Мала доброжелательно, как будто не расслышав обидного слова…

А вот как древлянских послов закапывали живыми в землю и жгли в огне, Святослав не мог потом припомнить, как ни старался. Отроки пробегали по гриднице с обнаженными мечами — это было. И шум был железнозвонкий на дворе, будто бились две рати. Но когда княжич Святослав подбежал к оконцу, только какие-то пыльные тела лежали посередине двора. Может, то и были древлянские послы?

Кормилец Асмуд после рассказывал, что Ольга ходила с дружиной в древлянские земли и многих древлян побила, мстя за мужа своего. Но все это миновало княжича. Видно, щадила его мать, не пожелала приобщать к кровавой мести.

Прошли годы…

О том, что пора сбить хазарский замок с волжских ворот торговли с Востоком, говорили уже давно. И не только в свободе торговли было дело.

Великое движение киевских князей на дальние окраины славянских земель замедлилось, споткнувшись на вятичском пороге. Вятичи, населявшие лесистое междуречье Оки и Волги, продолжали платить дань хазарам, и, чтобы поставить их под власть стольного Киева, необходимо было скинуть с них хазарское ярмо. Дорога в вятичскую землю пролегала через хазарскую столицу Итиль…

Для людей, населявших соседние с Хазарией земли, Итиль был жестоким городом.

Сюда их приводили в оковах и на невольничьих рынках продавали, как скот, иудейским и мусульманским купцам.

Сюда на скрипучих двухколесных телегах и в перегруженных, осевших в воду до края бортов, вместительных судах привозили дани, собранные с подвластных хазарам народов безжалостными тадунами.[21]

Отсюда приходили хищные ватаги хазарских всадников и, прокравшись по оврагам и долинам степных речек, обрушивались огнем и мечом на беззащитные земледельческие поселения.

Опасность, угрожавшая со стороны Итиля, казалась соседям вечной и неизбывной, и только немногие, самые мудрые, догадывались, что сама Хазария больна, тяжело больна, а награбленное чужое богатство придавало ей лишь внешний блеск, но не исцеляло внутренние недуги.

Потом, после гибели Хазарии, люди станут гадать, когда она покатилась к упадку, будут искать причины внутри и вне ее.

Может, упадок Хазарии начался в восьмом столетии, когда на нее обрушилось арабское нашествие? Каган, правитель Хазарии, склонился перед грозной чужеземной силой, принял из рук халифа урезанную власть, отдал себя под защиту наемной гвардии мусульман-арсиев…

Может быть, ослабляющий удар Хазария получила не извне, а изнутри, в девятом столетии, когда против кагана-мусульманина подняли мятеж хазарские беки? Могучий и честолюбивый бек Обадий тогда объявил себя царем, а каган превратился в почитаемого чернью, но безвластного затворника кирпичного дворца в городе Итиле. Царь Обадий насаждал в Хазарии иудейскую веру, которая еще больше разъединяла людей и привела к кровопролитной междоусобной войне.

Может, именно новая вера сыграла роковую роль в судьбе Хазарии?

Иудаизм — религия работорговцев, ростовщиков и сектантов-фанатиков — подорвал военную мощь державы, основанную на родовом единстве кочевых орд, разрушил связи Хазарии с великими христианскими и мусульманскими странами.

Религиозная нетерпимость иудеев, вылившаяся в бессмысленные и жестокие преследования христиан, оттолкнула от Хазарии даже ее старого и заинтересованного союзника — Византийскую империю. Восхищенные послания единоверцев — "иерусалимских изгнанников", рассеявшихся по всей Европе, тешили самолюбие хазарских царей, но не заменяли дружбы и доверия соседей.

Эгоистичным и опасным для самой Хазарии было внимание далеких единоверцев.

Не в силах оказать даже малейшую реальную помощь Хазарии, заморские иудеи использовали сам факт существования этого "остатка Израилева" для самоутверждения, для опровержения неопровергаемого упрека: "У каждого народа есть царства, а у вас нет на земле и следа!" Эти "иерусалимские изгнанники" писали в Хазарию: "Когда мы услышали про хазарского царя, о силе его государства и множестве войска, мы внезапно обрадовались и подняли голову. А если вести о нем усилятся, этим увеличится и наша слава". Ответные послания хазарского царя, в которых он, не задумываясь над последствиями, объявлял своими владениями давно не принадлежавшие хазарам соседние земли "на четыре месяца пути вокруг", порождали еще большее недоверие к хазарам. Опасная игра, в которую корыстно вовлекали Хазарию зарубежные единоверцы…

А может, конец могущества Хазарии наступил позднее, в десятом столетии, когда начали таять, как весенний снег, огромные хазарские владения? Сколь многим владели правители Хазарии, и сколь мало осталось у них к середине столетия. Крымские готы перешли под власть Византии, и в приморских городах полуострова стояли византийские гарнизоны. Степи между Волгой и Доном заняли печенеги, и кочевать там для хазар стало опасно, как в чужой стране. С востока наступали кочевники-гузы, и раскосые всадники на лохматых лошадках показывались возле самой Волги, в низовьях которой располагались коренные хазарские области. Глухо волновались булгары, давнишние данники хазар, и втайне готовились к мятежам. Одно за другим отказывались от уплаты дани славянские племена, и только вятичи с неохотой посылали еще свою нещедрую дань мехами и медом. Надолго ли?

Владения Хазарии сжимались, как сохнувшая кожа, и в конце концов под номинальной властью кагана остался небольшой треугольник степей между низовьями Волги и Дона да немногие города в предгорьях Северного Кавказа.

Жалкие остатки прежнего могущества…

А может, все перечисленное не причина, а лишь следствие упадка Хазарии? Может, настоящая причина в другом — в самой сущности этого государства-грабителя, государства-паразита?

Хазария не создавала богатство, а лишь присваивала чужое, не ею созданное. Хазары кормились и одевались за счет других народов, изнуряя их данями и разбойничьими набегами. В городе Итиле пересекались торговые пути, но самим хазарам нечего было предложить иноземным купцам, кроме рабов да белужьего клея. На рынках Итиля продавались булгарские соболя, русские бобры и лисицы, мордовский мед, хорезмские ткани, персидская посуда и оружие. Из рук в руки переходили серебряные монеты с непонятными хазарам надписями.

Чужое, все чужое…

Поток иноземных товаров, проходивший через Хазарию, не приносил благосостояния ее народу, оставлял по себе единственный след — торговую десятину в казне царя. Хазария походила на огромную таможенную заставу, перегородившую торговые пути с Запада на Восток, на преступное сообщество сборщиков пошлин и алчных грабителей.

В городе Итиле жили мусульмане, иудеи, христиане, язычники, неизвестно какой веры и какого племени пришельцы из дальних стран, привлеченные обманчивым блеском богатства, которое текло мимо, не задерживаясь в Хазарии. Люди жили рядом, но не вместе — каждый по своей вере и по своим обычаям. Мусульманские мечети соседствовали с христианскими храмами и синагогами, а на окраинах города язычники приносили жертвы своим деревянным и каменным идолам. Даже судьи были разные: отдельно для мусульман, отдельно для иудеев, отдельно для язычников. Отдельными были базары, бани, кладбища. Как будто стены Итиля замкнули в свое кольцо несколько разных городов, и жители их понимали друг друга не лучше, чем пришельцев из дальних стран. А для коренных хазар, кочевников и скотоводов, город Итиль был только местом временного обитания. С наступлением весны они уходили со своими юртами и стадами в степи, на знаменитые Черные земли в долине реки Маныча, а когда там выгорала под летним солнцем трава, кочевали дальше по кругу: на Дон, с Дона на Волгу, сначала вверх, потом вниз, и так до осени. Странный, непонятный, пропитанный взаимной ненавистью город…