Святослав - Каргалов Вадим Викторович - Страница 7

Князь Игорь вздохнул с облегчением, проводив Хельгу и Свенельда.

Разве мог тогда знать киевский князь, что именно в хвалынском походе завяжется первый узелок древлянской трагедии, погубившей его самого?

На смену военным заботам пришли заботы мирные, посольские, требовавшие не стремительности и безрассудной храбрости, но, наоборот, мудрого терпения и предусмотрительности. Война венчается миром, но недобрый мир чреват новой войной. А добрый мир строить нелегко.

В Киев без обычной пышности приехало немногочисленное греческое посольство — обговорить предварительные условия мира. Посольство возглавлял патриций Феофан, три года назад погубивший своими огненными триерами русский флот. Феофан был живым напоминанием об опасности, которая подстерегает руссов в случае нового похода. Намек императора Романа был понятен: Византия не боится войны, хотя и предлагает мир. Но войны не хотела и Русь. Переговоры шли успешно.

Перед отъездом греческие послы изъявили желание, чтобы князь Игорь самолично подтвердил хартию о мире. В посольской горнице по этому случаю собрались немногие избранные люди: сам Игорь, княгиня Ольга, бояре, которые должны были поехать вместе с послами в Константинополь.

Кормилец[16] Асмуд вынес на руках княжича Святослава. Мальчик был в полном княжеском одеянии: в багряном плаще-корзно, в круглой шапке с опушкой из горностая, в красных сафьяновых сапожках; на шее тускло поблескивала золотая цепь — знак высшего достоинства; к наборному серебряному поясу подвешен прямой меч. Все было точно таким же, как у самого князя Игоря, но будто игрушечным — княжичу Святославу пошел лишь третий год.

Греческие послы многозначительно переглянулись: им ли, познавшим кровавые интриги императорского двора, было не понять, что законный и единственный наследник означает устойчивость государственного порядка?

Принимая послов вместе с сыном и намеренно обрядив мальчика в полное княжеское одеяние, Игорь явно подчеркивал, что ему есть кому передать власть, что на Руси не предвидится гибельной внутренней смуты.

Еще раз переглянулись греческие послы, когда князь Игорь объявил имена своих послов к императору. От малолетнего княжича был назначен отдельный посол и назван был сразу за послом самого князя. Князь Игорь как бы указывал место княжича: рядом с собой.

Обратили внимание послы и на княгиню Ольгу.

Жены и любовницы императоров неоднократно властвовали в Византии и над своими мужьями, и над всей империей, проливая крови больше, чем самые свирепые полководцы. По всему видно, что киевская княгиня относилась к таким властным женам, и, наверное, не случайно князь Игорь то и дело оглядывается на нее, будто ища одобрения своим словам. К тому же киевский князь немолод, а княгиня в самом расцвете женской силы…

Патриций Феофан слушал князя невнимательно. Каждое слово хартии было ему знакомо по прежнему сиденью с русскими посольскими вельможами. Теперь патриций просто присматривался к княжеской семье, пытаясь разгадать, почему хмурится сам князь; какие мысли скрываются за чистым, без морщин, высоким лбом русской княгини; чего можно ожидать в будущем от наследника киевского престола, вот этого мальчика в красном княжеском корзно, смирно сидящего на руках у бородатого воина, судя по обличью, варяга…

На вид княжич был здоров, крепок, несуетлив, глаза спокойные, и в них уже читалась гордая уверенность, свойственная прирожденным властелинам.

Да, много любопытного и многозначительного подметил патриций Феофан.

Будет о чем рассказывать по возвращении императору Роману.

Но вот прочитаны и одобрены все статьи хартии. Князь Игорь заканчивает прием послов торжественными словами:

— Посылаю мужей своих к Роману, Константину и Стефану, великим царям греческим,[17] чтобы возобновить старый мир и заключить союз с царями и со всеми людьми греческими на все годы, пока сияет солнце и вся земля стоит.

А кто из русской стороны замыслит нарушить мир, то пусть не имеет помощи от бога Перуна, пусть переломится меч его и не защитится он собственным щитом, и будет рабом на всю свою загробную жизнь!

Напутствуемые этой клятвой, греческие и русские послы вместе покинули горницу. "Какие страшные кары обрушит на греков русский князь за вероломство, если даже на своих людей он готов возложить земное и небесное проклятие? — думал патриций Феофан. — Нужно посоветовать императору быть осторожным хотя бы первое время, пока руссы будут особенно бдительно следить за соблюдением договора…"

У порога Феофан обернулся и еще раз окинул взглядом княжеское семейство. И снова его поразили холодные, не по-детски серьезные глаза Святослава. Почудилось что-то знакомое, уже увиденное.

Медленно спускаясь по ступеням парадного крыльца, Феофан наконец догадался: точно такие же холодные синие глаза были у княгини Ольги…

Греческое посольство возвратилось в Киев в середине зимы. Император Роман одобрил все статьи договора и велел написать их на двух хартиях, одна из которых была скреплена крестом и его царским именем, а другая именами русских послов, и поклялся истинно соблюдать все, что в хартиях написано.

Снова патриций Феофан стоял в посольской горнице перед князем Игорем, выслушивал вопросы и отвечал на них от имени императора Романа.

— Скажи, что приказал передать царь?

— Император Роман, обрадованный миром, хочет иметь дружбу и любовь с князем руссов. Твои послы приводили к присяге императора, а нас прислали привести к присяге Русь.

И сказал на это князь Игорь:

— Да будет так…

На следующее утро Игорь, княжич Святослав, бояре и мужи старейшей дружины, старцы градские и прочие лепшие люди пришли вместе с греческими послами на капище, к идолу Перуна. Ровным, почти бездымным пламенем горел жертвенный костер. Князь Игорь положил на землю обнаженный меч и щит.

Следом за ним сложили на землю оружие прочие мужи. И княжич Святослав опустил свой маленький детский меч рядом с отцовским мечом, вместе со всеми повторил слова клятвы. Волхвы окропили мечи кровью жертвенных животных. Это была первая кровь на мече Святослава…

Как будто благословляя священную клятву, сквозь свинцовые тучи проглянуло солнце, раздвинуло до бесконечности снежную равнину по ту сторону Днепра, выцветило в яркие краски зубчатую стену Великого бора.

Ослепительно вспыхнула позолота на грозном лике Перуна.

Волхвы восславили богов, подаривших людям благоприятный знак.

Потом князь Игорь и Святослав посетили церковь святого Ильи, что стояла над ручьем в конце Пасынчей беседы, чтобы своим присутствием скрепить клятву христиан — варягов, венгров и иных пришлых воинов, которых было немало в дружине. Среди своих тоже оказались христиане, таившиеся до времени.

Темные лики греческих богов сурово глядели на притихшего Святослава.

Униженно склоняя простоволосые головы, христиане-дружинники целовали большой серебряный крест, который им протягивал тучный муж в черном одеянии — христианский волхв Григорий. В храме было сумрачно, тесно, смрадно от горящих свечей и ладана. После озаренного солнцем капища христианский храм показался Святославу мрачной зловонной пещерой.

Это детское впечатление, этот разительный контраст между просторным небом над идолом Перуна и могильной теснотой дома христианского бога преследовали Святослава долгие годы, превращаясь в стойкое неприятие греческой веры, которая, как ему казалось, так же стесняет душу человека, как киевский храм святого Ильи — тело его…

Отбыли греческие послы, задаренные сверх всякой меры мехами, воском, рабами и серебром. Строение мира было завершено. А вскоре и сам Игорь уехал из Киева на полюдье, запоздав из-за переговоров с греками против обычного срока на два месяца. Уезжая, строго наказал немедля прислать гонца, если будут какие-нибудь вести с Хвалынского моря, от Хельгу и Свенельда.