Выбери любимый жанр

Алые погоны - Изюмский Борис Васильевич - Страница 7


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

7

— Ни за что, Виктор Николаевич! Меня один раз позвал к себе в гости наш председатель колхоза — Степан Иванович Борзов — он еще с папой дружил, они и в партизанах вместе были… И спрашивает Степан Иванович:

— «Небось вы там, в Суворовском, часто деретесь, друг дружке носы квасите?» Ну, конечно, Виктор Николаевич, без этого ж невозможно обойтись… Только рукава не закатываем, а то долго откатывать, если, кто застанет. Но разве я скажу на стороне что-нибудь плохое об училище! Наоборот, я только самое хорошее рассказываю: о том, что есть у нас свой сад, конюшни, гараж, что мы учимся на пианино играть и на скрипке, иностранные языки изучаем, стреляем боевыми патронами. Я стрелял боевыми патронами! — с гордостью воскликнул Илюша, сконфузился и умолк.

… Вечером Виктор Николаевич повел Кошелева в училище.

— Почему ты, Илюша в последнее время бываешь таким грустным? — спросил дорогой Веденкин.

— Тетя Фрося очень заболела… — глухо ответил Кошелев. — Она у меня одна на всем свете… Ее мама любила… и я очень… Недавно тетя Фрося приезжала… Привезла бо-о-льшущий кулек гостинцев—36 конфет и 24 пряника… Я сам посчитал, как раз хватило по одному прянику и полторы конфеты на каждого в нашем отделении…

Оставив Илюшу в роте, Виктор Николаевич задумчиво возвращался домой. Где-то в темноте проскрипели полозьями сани. Крепчал мороз. Звезды, похожие на зеленоватые снежинки, осыпали небо.

В стороне депо, в густой тьме, вспыхивали огни электросварки. Они походили на зарницы от далеких разрывов снарядов, Веденкин вспомнил, как в прошлую зиму, вот в такую же морозную ночь, сидел он в окопе с солдатами полка, где был агитатором, и, приятно обжигая пальцы цыгаркой, глубоко затягиваясь, передал ее соседу — пулеметчику Корень. Справа от окопа урчал цепным псом танк: немцы всю ночь то заводили, то глушили мотор. Провыла собака в деревне. Взметнулась ракета и, отсырело дымя, приковыливая, пошла к земле, волоча перебитый хвост. На востоке, над большим городом, лежащим далеко позади наших окопов, закружили светляки зениток, и, как сейчас, выхватывая из темноты куски неба, вспыхивали бесшумные взрывы. А наутро, во время атаки, его ранило в грудь осколком снаряда, навылет. Ничего, все обошлось… Даже хрипов нет… Но казалось: между той ночью и этой легли годы, долгие, как ожидание атаки в промерзшем окопе.

«А ведь настанет время, — подумал Веденкин, и от этой мысли стало тепло, — придет ко мне вот такой Илюша, попросит: „Виктор Николаевич, дайте рекомендацию в партию“. Поручусь, как за сына… И в нем будет продолжение меня самого, он завершит то, что я не успел сделать».

… Илюша Кошелев в это время, уложив на тумбочке китель и брюки, нырнул под одеяло, свернулся калачиком. Пред глазами проплыли: Надюша, приветливо помахивая рукой; сестрица Даша, Виктор Николаевич в синем свитере… Густой туман стал заволакивать их лица. Илюша подумал об учителе: «Я за него в огонь и в воду… тетя Фрося…» — и, счастливо улыбаясь, уснул.

ГЛАВА III

Глубинное течение

Отделение, показавшееся Боканову в первый день его знакомства с ним таким одноликим, на самом деле было очень разнохарактерным. Год совместной жизни объединил ребят лишь первой непрочной связью, раскрыл слабости и достоинства каждого, настоящей же дружбы еще не принес. Любили левофлангового — безобидного балагура Павлика Снопкова; уважение вызывал талант Андрея Суркова, который умел хорошо рисовать; Геннадия Пашкова, генеральского сына, изнеженного и заносчивого, сразу прозвали «Осман-Пашой». Его недолюбливали, хотя считали лучшим рассказчиком приключенческих повестей и рассказов. Особым было отношение к Савве Братушкину — над ним, правда, подтрунивали: «задавака», «форсун», но склонны были снисходительно видеть в его слабости не гонор, как у Пашкова, а лихость.

Стремление обратить на себя внимание принимало у Саввы уморительные формы, а порой доставляло ему даже неприятности. При игре в футбол, желая сам забить мяч, Братушкин часто получал от судьи штрафные за авсайд, так как находился на запретном поле или нарочито прихрамывал. В прошлую зиму — бесснежную и морозную — Савва до тех пор не опускал на прогулках наушников шапки, пока не отморозил ухо.

Расписывался он с выкрутасами, облакоподобными росчерками, в скобках поясняя печатными буквами — Братушкин. А при ходьбе вне строя — правой ногой, казалось, ввинчивал что-то в пол и немного раскачивался по-матросски.

Старшим в отделении был грудастый, квадратный Василий Лыков, большой любитель покушать и поспать. В перемену он, вобрав короткую шею в плечи и немного склонив на бок голову с белой отметиной, чуть повыше уха, — разминал мускулы приемами бокса и, оттопырив мясистые губы, наносил, удары невидимому противнику. В парте у этого «дитяти» была спрятана двухпудовая гиря, которую он на свободе, играючи, подбрасывал и ловил на лету.

В первые месяцы пребывания в училище Лыков пытался установить в классе «режим кулака»: подговорил одноклассников не писать контрольную работу по математике, терроризовал Пашкова, отнимал у соседей по парте резинки, тетради. Преподаватели только удивлялись обилию «чрезвычайных происшествий» в этом отделении, но не подозревали, что все они — дело рук Лыкова, которого офицеры называли между собой ласково — «Василек». Он казался добродушным: светлые навыкате глаза, походка вразвалочку, манера держать руки так, словно подмышками у него по арбузу. Все прояснилось неожиданно. Класс сам решил «свергнуть иго». В два часа ночи в спальне состоялось тайное совещание (не обошлось без тычков Васильку). Лыков с тех пор утихомирился и через полгода был снова признан старшим отделения, но теперь он никогда не пускал в ход кулаки.

Василий рос в крестьянской семье, где его рано приучили к бережливости и хозяйской расчетливости. Придя в училище, он первое время собирал в бане, обмылки и складывал их в мешочек — «мамке передать». Пользуясь положением старшего отделения, Василий выбирал себе самые лучшие, по его мнению, ботинки, заставляя других долго ждать, самый лучший кусок пирога, самую лучшую койку в спальне. В каждое дело Василий старался внести хозяйственную основательность. Даже парта его имела дверцу с замочком, расписание под стеклом, а позади, на стене, Лыков аккуратно прикрепил газетный лист бумаги, чтобы не пачкаться о стену.

Он любил «поражать» кого-нибудь своей силой. Подойдет к Савве Братушкину и, согнув руку так, что под гимнастеркой вздуваются твердые шары, предложит, будто подарок делает:

— Попробуй…

Савва ткнет пальцем в бицепсы, потискает их руками и с некоторой завистью скажет: — Ничего…

Лыкова, видно, эта оценка не удовлетворяет. Взяв Братушкина за ремень, он, не спрашивая его согласия, сообщает:

— А вот я тебя приподниму, — и, понатужившись, действительно отрывает его от пола.

За одной партой сидят Семен Гербов — спокойный, рассудительный юноша с продолговатым лицом и сухощавый, смуглый, с резким вырезом ноздрей, Володя Ковалев — быстрый, прямой, вспыльчивый.

Дружба у Володи с Семеном началась со второго дня прибытия в училище. Они приехали одними из первых. В коридорах было пусто и тоскливо, — совсем не так, как рисовалось в воображении, когда ехали сюда. По неуютным, необжитым комнатам бродили одинокие фигуры в самой разнообразной одежде. В списке сначала поставили рядом Гербова и Ковалева, потом расстояние между ними с каждым днем росло, заполнялось новыми фамилиями, но дружба крепла. Началась она так. На второй день новой жизни Василий Лыков, увидя в библиотеке, в руках у Ковалева, «Таинственный остров» Жюль Верна, выхватил книгу и заявил библиотекарше: «Эту я читать буду». Вызывающе надвинулся выпяченной грудью на Володю. Тогда подошел Семен, — он был таким же широкогрудым, как Лыков, но чуть выше его, — протиснулся боком между спорщиками, спокойно вытащил книгу у оторопевшего Василия и веско сказал ему, возвращая через плечо книгу Ковалеву: «Он прочтет, тогда тебе передаст».

7
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело