Один маленький грех - Карлайл Лиз - Страница 42

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая

— Откройте, — сказал он. — Пожалуйста.

Эсме с любопытством открыла. Внутри оказалась переливающаяся нитка отличного жемчуга. Она подняла ее за застежку и обомлела. Застежка была золотой, с изысканным орнаментом и инкрустирована шестью бриллиантами. Жемчужины были прекрасно подобраны и крупнее, чем те, которых она лишилась.

— Какая красота! — прошептала она. — Но я не могу принять от вас такой подарок.

— Это не подарок, — возразил он. — Это возмещение. Конечно, ничто не заменит вам того жемчуга, который оставила вам ваша мать, но это лучшее, что я смог раздобыть в спешке.

— Он очень хорош.

Аласдэр улыбнулся немного грустно.

— Я хотел вручить его вам, Эсме, на следующее утро после того случая. Но когда я вернулся домой от ювелира, там уже была леди Таттон, и все очень быстро покатилось к черту. Я не вспоминал о нем до тех пор… пока не увидел вас прошлым вечером. На шее у вас ничего не было, и я подумал… Впрочем, не важно. В любом случае жемчуг ваш. Эсме почувствовала, как горят ее щеки.

— О, я не могу! — настаивала она, закрывая коробочку и отодвигая ее от себя. — Благодарю вас. Но я совершенно уверена — тетя Ровена скажет, что это неприлично.

Его глаза сердито блеснули.

— А я совершенно уверен, что это не так. Возьмите его, Эсме. Пожалуйста. Я хочу, чтобы жемчуг был вашим. Кроме того, кто будет знать, что это не жемчуг вашей матери? Одна нить жемчуга похожа на другую.

Широко раскрыв глаза, она покачала головой.

— Я буду знать, — отвечала она. — И еще я знаю, что вы очень много заплатили за них. Жемчужины прекрасные и очень хорошо подобраны.

— И они ваши, — твердо сказал он.

Эсме положила коробочку к себе на колени.

— Тогда я оставлю их для Сорчи.

— Как хотите, — с неудовольствием сказал он.

— Аласдэр, пожалуйста, — откликнулась Эсме. — Давайте не будем ссориться.

Он сухо кивнул и снова стал смотреть на Сорчу, которая выкладывала из кубиков круг вокруг раздетой куклы.

Эсме снова открыла коробочку и уставилась на жемчужины, стараясь удержать слезы, от которых глазам стало горячо. Почему подарок заставил ее чувствовать себя несчастной? Тяжело лежал он на ее ладони, тяжело было на сердце. И это все, что их теперь будет связывать? Минуты напряженных встреч? Осторожные слова? Совместная забота о малышке, которая дорога обоим? Но этого так мало. Так мало.

Она закрыла коробочку и взяла себя в руки.

— Надеюсь, Уэллингз и остальные слуги в добром здравии?

— С ними все в порядке, — отвечал он.

— А что миссис Кросби? — продолжала она, и голос ее не дрогнул. — Надеюсь, она совсем оправилась?

Он не отрывал взгляда от Сорчи.

— Я не видел ее последние день-два, — отвечал он. — Но, кажется, она чувствует себя намного лучше. У нее хороший цвет лица. Она набирает вес.

— Рада слышать это, — искренне сказала она. — Я удивилась, увидев вас вчера у леди Грейвнел. Вам понравилось, как вы провели вечер?

— Не особенно, — ответил он. — А вам?

— Я нахожу, что леди Грейвнел очень гостеприимна, — сказала Эсме. — Я признательна ей за приглашение.

Он наконец перевел взгляд на нее. Глаза у него были холодными и непроницаемыми.

— Похоже, вас всюду приглашают, — заметил он. — Мне кажется, леди Таттон слишком торопится.

— Тетя действительно хочет, чтобы я больше бывала в обществе, — согласилась она. — Она хочет, чтобы я «повращалась», Бог знает, что она подразумевает под этим.

Он снова как-то странно улыбнулся.

— Я думаю, вы знаете, что это значит. Это значит, что она действительно намерена выдать вас замуж.

— Да, ведь именно этим занимаются в Лондоне? — холодно заметила Эсме. — Одно семейство оценивает другое, как на Таттерсоллз, а затем находят удачную партию.

Его глаза были полузакрыты, рот скривился в сардонической усмешке.

— Да, я слышал об этом, — отвечал он. — Но столь достойные джентльмены редко появляются в тех кругах, где я бываю. По крайней мере вы двое очень украсили это скучное время года в Мейфэре.

Эсме прищурилась.

— Ладно, Аласдэр! — наконец выпалила она. — Какое вам дело до того, что мы сжигаем мосты? Вы не испытываете никакого уважения к обществу. Еще бы, вы ведь даже не живете здесь! Да, тетя Ровена хочет видеть меня счастливой, а для нее это означает замужество.

Он какое-то время недоверчиво смотрел на нее.

— А что это значит для вас, Эсме? — спросил он, понизив голос. — Мне просто любопытно, видите ли. И это мое дело, потому что за кого бы вы ни вышли замуж, этот человек сделается частью жизни Сорчи.

Эсме хотелось оспорить его логику, стереть насмешливую улыбку с его губ, но она не могла найти подходящих фраз. Она вскочила со своего кресла и нервно заходила по комнате.

— Вы знаете, что я никогда не выйду замуж за человека, который не испытывал бы симпатии к Сорче, — сказала она с тихой яростью. — После того, через что я прошла, не смейте предполагать что-нибудь другое.

Аласдэр, конечно, встал, как только она поднялась. Теперь он стоял рядом с креслом, большой и молчаливый, глядя, как она приближается к нему. Это не был прежний красивый и обворожительный bon vivant[4]. У него были суровые и усталые глаза. Твердый рот, плотно сжатые челюсти. Наконец он склонил голову:

— Мои извинения.

Слишком рассерженная, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, она повернулась и снова заходила по комнате.

— Да, я считаю — мне следует выйти замуж, — продолжала она. — Вы сами говорили мне это, если помните.

— Следует? — повторил Аласдэр, игнорируя ее замечание. — Это звучит зловеще.

Она сложила руки на груди и смотрела в окно невидящими глазами.

— Я имею в виду, что хочу определиться, — отвечала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Я не хочу походить на свою мать. Мне не нужны волнения и драмы. Аласдэр, я хочу жить своей жизнью, иметь свою семью. Я хочу быть частью чего-то, чего у меня никогда не было. Как вы не понимаете?

Наконец-то он, кажется, слушал ее, а не изливал собственное разочарование.

— Хотел бы я понять, — тихо сказал он.

Не отворачиваясь от окна, Эсме продолжала:

— Я всегда жила в чьем-то доме. В чьей-то жизни. Я всегда жила под покровительством одного или другого отчима, меня терпели, а иногда даже испытывали ко мне привязанность, но все же я никогда по-настоящему не была частью чего-то. Вы понятия не имеете, Аласдэр, что это такое. Чувствуешь себя пятым колесом у кареты. Пыльным углом в комнате, которую не используют. И я до смерти устала от этого.

— Я сожалею. — Слова прозвучали так близко, что она вздрогнула.

Эсме приложила пальцы к губам, чтобы не сказать что-нибудь еще более жалобное и глупое. Она чувствовала тепло, исходящее от его тела, — он теперь стоял позади нее. Она замерла, когда он положил руку ей на плечо. Его рука была тяжелой и теплой, она давала покой и утешение, хотя она знала, что ей не следует принимать утешение от него.

— Я сожалею, — снова сказал он. — Может быть, Эсме, я понимаю больше, чем выдумаете.

Она коротко и горько рассмеялась.

— Позвольте мне усомниться в этом. Он долго молчал.

— Эсме, можно чувствовать себя лишним, даже живя собственной жизнью, мне это доподлинно известно, — наконец произнес он. — А жить в таком месте, где вы сейчас находитесь, значит быть частью чего-то.

Она подняла голову и теперь видела его смутное отражение в окне.

— Что вы хотите сказать?

Он пожал плечами и уставился в пол.

— Не знаю, — сказал он. — Я вдруг вспомнил свое детство в Шотландии. Временами мне кажется, что я никогда не чувствовал себя там своим.

— Но у вас были дом и семья.

— О, будьте уверены, — признал он. — Но чувство принадлежности к семье не такое простое, как вам представляется, Эсме. Оно… оно гораздо сложнее. И это чертовски трудно объяснить.

— Хотела бы я понять, — настаивала она, повторяя его слова.

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая