Один маленький грех - Карлайл Лиз - Страница 50

• Предыдущая
• 50/67
• Следующая

Но разве это тот случай? Эсме всего на четырнадцать лет моложе его. У нее есть наследство. Она не настолько молода, чтобы годиться ему в дочери. Ну, не совсем. И Эсме, кажется, не имеет ничего против ухаживаний Куина, которому почти тридцать. Тридцать представляется подходящим возрастом. Тридцать шесть — нет. Почему? Всего шесть-семь лет разницы. Какое это может иметь значение? Почему его это так пугает?

Из-за Сорчи. Из-за того, как она появилась на свет или, точнее сказать, от кого. Как-то неправильно желать уложить в постель дочь леди Ачанолт, если подумать, что произошло между ним и этой самой леди, пусть он и не помнит, что там было. Боже мой, если бы он сделал ей ребенка, а затем женился на ней, как порядочный человек, это положило бы конец всему. Церковь навсегда запретила бы ему брак с Эсме. Она считалась бы его дочерью, как Сорча.

Но ему не требовался церковный запрет. Он отказался от Эсме без давления со стороны церкви. Он отказался даже обсуждать с ней ее судьбу. Она пришла к нему за советом, а он практически рассмеялся ей в лицо. Он думал, так лучше для нее — если они разорвут все связи; острое лезвие режет лучше. Он так и сделал. Это был его выбор, напомнил он себе; проходя через темный Сент-Джеймсский парк.

И вот появился Куин. И если Эсме на самом деле серьезно относится к такой перспективе, Аласдэру предстоит остаток жизни представлять себе Эсме в постели своего друга. Постели ее мужа. Он все время видел их вместе.

Он хотел, чтобы она вышла замуж: Чем скорее, тем лучше. Он зашел настолько далеко, что остерегал ее от охотников за приданым, таких, как Сматерз, и невоспитанных наглецов, таких, как Ноуэлл, — нельзя сказать, чтобы она была благодарна ему за это.

Господи, скорей бы закончился этот вечер. Он поспешил на Грейт-Куин-стрит. Ему отчаянно захотелось оказаться дома, в атмосфере мира и спокойствия, и выпить стаканчик виски или два, или шесть. Но этому намерению не суждено было сбыться. Он услышал пронзительные вопли Сорчи еще прежде, чем взялся за дверной молоток.

Уэллингз открыл ему дверь.

— Ужасно, сэр, — зачастил дворецкий. — Маленькую мисс уже минут десять никак не удается успокоить.

Аласдэр прошел наверх и увидел, что Лидия в ночном чепце расхаживает по комнате с Сорчей на руках, а ребенок вырывается, истошно кричит и уже задыхается. Лидия, у которой еще болело запястье, выбивалась из сил.

— Ужасно, сэр, — сказала Лидия между воплями. — Может быть, это колики? Она проснулась в таком состоянии, и я не знаю, чего ждать дальше.

Аласдэр протянул к Сорче руки.

— Сорча, миленькая, — произнес он, заглянув в обезумевшие глаза малышки. — Что с тобой? Иди ко мне, озорница.

Девочка требовательно протянула ручки.

— Мей! — выкрикнула она. Лицо у нее покраснело и опухло, из носа капало, как из крана. Она перебралась к нему на руки и демонстративно повернулась спиной к Лидии. — Мей! Хочу к Мей. Сейчас!

Он посмотрел на Лидию.

— Она хочет к мисс Гамильтон, как я поняла, — почти извиняющимся тоном сказала Лидия. — Она начала кричать, как только проснулась.

Теперь Аласдэр начал расхаживать по детской, ритмично похлопывая Сорчу по спине.

— Лидия, не могли бы вы спуститься вниз и согреть молоко? — мягко сказал он. — И попросите кого-нибудь другого принести молоко наверх, вашему запястью нужен покой. Я побуду здесь.

Сорча уже успокаивалась. Лидия присела в реверансе.

— Да, сэр, как пожелаете, — сказала она. — Но… она запачкала ваш чудесный фрак.

Аласдэр посмотрел вниз и увидел, что лацкан запачкан слезами и кое-чем похуже.

— Ладно, — вздохнул он, — мне этот фрак никогда не нравился. Лидия, согрейте побольше молока для нас троих. Похоже, ночь будет ужасно длинной.

Лидия снова присела и быстро вышла.

Так что с виски ничего не вышло. Вместо него будет теплое молоко в детской. И странно — Аласдэру было все равно. Его беспокоила Сорча, которая все еще шмыгала носом. Девочка была мокрой и горячей, как ему показалось, от страха и приступа гнева со слезами, а не потому, что заболела. Но он не был до конца уверен в этом. Он подошел к окну и приоткрыл створки. Холодный ночной воздух ворвался в комнату, ветер шевелил то, что осталось от его волос.

Сорча как будто успокоилась. Она прислонилась своей припухшей щечкой к его груди, и ее рыдания сменились редкими вздрагиваниями. Аласдэр постоял, вглядываясь в темные улицы Вестминстера, вдыхая свежий ночной воздух и опасаясь, не простудит ли он ребенка. Может начаться пневмония. Может быть, малышка уже заболела. Господи, где же Эсме, когда она так нужна здесь?

Нет ее. Он сам отослал ее прочь, помоги им всем Господь. И пока он стоял, ощущая, как дрожит Сорча, как разрывается его собственное сердце, он внезапно с ужасом понял, что, возможно, совершил самую большую ошибку в своей жизни.

— Мей, — хныкала Сорча, положив крошечный кулачок на лацкан его фрака. — Я хочу Мей.

Аласдэр наклонился и поцеловал ее в лобик.

— Я знаю, моя миленькая, — шептал он. — Я знаю. И боюсь, моя маленькая озорница, что я тоже хочу Мей.

На следующий день, когда Эсме сидела в гостиной для утренних приемов, уложив ногу на скамеечку, быстро вошла взволнованная тетя и сказала, что к ним с визитом явились лорд и леди Уинвуд.

— Гринвуд вот-вот проводит их сюда, — сказала она, оглядывая комнату тревожным взглядом. — Не думаю, что тебе следует переходить в большую гостиную. Здесь вполне прилично, как ты думаешь?

Эсме улыбнулась и отложила в сторону свое рукоделие.

— Здесь красиво и уютно, тетя Ровена, — сказала она. — Напрасно вы так беспокоитесь.

И вот уже леди Уинвуд гордо прошествовала по комнате, наклонилась и поцеловала Эсме в щечку.

— Моя бедная девочка! — сказала она. — Надеюсь, вы не очень страдаете.

Эсме широко раскрыла глаза.

— Мадам, я вовсе не страдаю, — сказала она. — Я немного прихрамываю, но к концу недели буду в состоянии танцевать джигу.

Леди Уинвуд выпрямилась, но не убрала руку со спинки кресла, на котором сидела Эсме.

— Какая милая и мужественная девочка! — объявила она, прижимая вторую руку к сердцу. — Уинвуд, не правда ли, она вела себя очень мужественно? И так спокойна, так хорошо выглядит после того, что нам довелось пережить вчера!

Лорд Уинвуд попытался увести мать к креслу.

— Разыскивая вас, я испортил свои вечерние туфли — вот все, что мне довелось пережить, — сказал он. — А сейчас, если мы собираемся присесть, нельзя ли попросить леди Тат-тон распорядиться подать нам по чашечке кофе?

Леди Таттон не надо было упрашивать, кофе тут же появился. Вначале, конечно же, зашел разговор о пожаре в театре: кто где был, во что одет, что сказал, что делал. Но скоро леди Уинвуд постаралась уйти от этой темы и взглянула на леди Таттон с притворным простодушием.

— Полно, это теперь уже в прошлом, — сказала она. — Ровена, может быть, мне удастся уговорить вас показать мне ваш сад?

— Мой сад? — удивилась леди Таттон. — Но, Гвендолин, сейчас ноябрь.

— Меня интересуют луковичные растения, цветущие весной, — быстро нашлась леди Уинвук — Я хотела бы видеть, как ваш садовник укрывает их на зиму. Все знают, что у вас лучшие в городе желтые нарциссы. Мои не идут ни в какое сравнение! Я уверена, что все дело в том, как они переносят зиму.

— Хорошо… — Леди Таттон медленно поднялась. — Я только переменю туфли.

— Превосходная мысль! — Леди Уинвуд вскочила и схватила свою сумочку. — Я помогу вам.

Эсме в немом изумлении взирала на эту сцену и, как только дверь закрылась, взглянула на лорда Уинвуда. Он неловко согнулся в своем кресле и зажал нос в тщетной попытке не рассмеяться.

— Мисс Гамильтон, — наконец сказал он, когда к нему вернулось самообладание, — полагаю, вы поняли, почему нас оставили одних.

Она ошеломленно улыбалась.

— Я больше ничего не понимаю, лорд Уинвуд.

• Предыдущая
• 50/67
• Следующая