Услышь голос сердца - Карлайл Лиз - Страница 9

• Предыдущая
• 9/75
• Следующая

И еще, конечно, там жила Зоя. Неожиданно Эллиот почувствовал угрызения совести из-за того, что оставил одну свою восьмилетнюю дочь, хотя она, наверное, уже привыкла к этому. Зоя не знала матери. Ее родила одна из многочисленных его любовниц, итальянская танцовщица, которая без малейших угрызений совести оставила Эллиоту грудного младенца и упорхнула на континент, вернувшись к своей беззаботной жизни. А теперь вот Эллиот и сам частенько отсутствовал по несколько дней подряд, и Зоя научилась никогда не задавать вопросов по поводу его отсутствия. Обладая врожденной интуицией, девочка, казалось, знала, что можно, а чего нельзя ожидать. Эллиот и сам тому способствовал, подсознательно держа ребенка на расстоянии от себя. Он просто не знал, как следует себя вести.

Видит Бог, он любил Зою. Любил свою дочь всем сердцем, пусть даже это сердце очерствело. Хотя Марию, ее мать, он не любил. По правде говоря, после истории с Сесили Эллиот не позволял себе любить. Он и понятия не имел, что человеку делать с подобными эмоциями.

Эллиот огляделся вокруг. Спальня, которую отвела для него мисс Стоун, небольшая, но очень уютная, была обставлена старинной мебелью. Снаружи, за сводчатыми окнами, продолжал барабанить по крыше холодный дождь, а здесь, в тепле и уюте, он чувствовал себя отрезанным — нет, защищенным — от всего огромного внешнего мира. Вода в ванне стала остывать, и Эллиот, прервав причудливый полет своих мыслей, резко поднялся, окутывая себя облаком разноцветных брызг мыльной пены.

Столовая в Чатем-Лодже представляла собой просторную комнату, оборудованную всеми необходимыми удобствами для загородного дома знатной семьи. Тем не менее, как и все остальное в хозяйстве Стоунов — Уэйденов, столовая отличалась уютом и по-домашнему теплой атмосферой. Длинный и узкий обеденный стол, украшенный тонкой резьбой, был накрыт добротной льняной скатертью. Его украшала столовая посуда китайского фарфора. Как успел заметить Эллиот, дверь напротив столовой вела в комнату, которая, очевидно, некогда служила столовой для завтрака, но, став слишком маленькой для большой семьи, была превращена в классную комнату. Дверь в глубине комнаты, несомненно, служила входом в студию Эванджелины.

В столовой Эллиота встретили с такой трогательной сердечностью, как встречают старого друга, что согрело его сердце, но одновременно снова вызвало угрызения совести. Как оказалось, все члены семьи ужинали вместе. Такая практика давно вышла из моды, однако Эллиоту она, как ни странно, показалась очаровательной. Эванджелина и миссис Уэйден сидели в разных концах стола, а самые младшие дети, Фредерика и Майкл, по практическим соображениям — по левую сторону от каждой из них. К большому удовольствию Эллиота, его усадили справа от Эванджелины, и он каким-то чудом умудрился благополучно втиснуть свое массивное тело в крошечное полукресло. После того как они уселись, все остальные члены семьи без проблем заняли каждый свое место.

Пока мисс Уэйден читала молитву, Эллиот, опустив голову, молился о своем; о том, чтобы Господь не поразил громом его заблудшую пресвитерианскую душу, хотя она, несомненно, этого заслуживала. Однако кара небесная в очередной раз миновала Эллиота, и он, успокоившись, вместе со всеми произнес «аминь» и принялся мысленно суммировать имевшуюся у него информацию о домочадцах.

Напротив Эллиота сидел Огастес — тот самый двадцатилетний юноша, красивый и обаятельный, который в недалеком будущем обещал стать завзятым щеголем. Его брат Тео был года на три моложе его. Николетта, сестра Эванджелины, ровесница Тео, казалась уравновешенной и очень милой девушкой. Младший из Стоунов, Майкл, типичный английский школьник с льняными волосами и голубыми глазами, обладал кипучей энергией и развитым чувством юмора. Справа от миссис Уэйден сидел Гарлен Стокли, которого Эллиоту представили как воспитателя детей. Это был худой узкоплечий молодой человек, близорукие глаза которого были постоянно прикованы к Эванджелине. «Интересно, кто обычно занимает место справа от хозяйки? « — подумал Эллиот. Тот факт, что ему это было неизвестно, почему-то тревожил его. Сидевшая напротив него маленькая Фредерика д’Авийе робко взглянула на гостя и неожиданно произнесла:

— Сегодня среда.

— Да, так оно и есть, — согласился Эллиот, радуясь тому, что, видимо, понравился ребенку, но не поняв, однако, почему она это сказала. Его растерянность не осталась незамеченной, и последовало разъяснение.

— По средам мы говорим за ужином только по-немецки, — сказала девочка, тяжело вздохнув. — А я очень плохо говорю по-немецки. В четверг мы говорим по-итальянски. Итальянский я знаю хорошо. — Она снова опустила взгляд.

Эванджелина, передававшая корзинку с хлебом, застыла на мгновение, но потом собралась с мыслями и спокойно сказала:

— Сегодня сделаем исключение, Фредерика. У нас гость, и мы будем говорить только по-английски.

Эллиот понял, что Эванджелина, догадываясь, что он не говорит ни по-немецки, ни по-итальянски, любезно помогла ему достойно выйти из щекотливого положения.

Для человека постороннего общение за столом являло собой пример четко отлаженного механизма взаимодействия всех членов этой группы. Дети, кроме Гаса, беспрекословно подчинялись указаниям как Эванджелины, так и миссис Уэйден, причем эти леди явно относились друг к другу с большим уважением и искренней любовью. Этот факт особенно удивил Эллиота, потому что он, по собственному богатому опыту общения с женщинами, знал, что они существа ревнивые, стремящиеся быть единоличными властительницами в пределах своей территории.

Пока младшие дети доедали суп, Эванджелина предложила каждому назвать свою тему для дискуссии. По традиции они обсуждали за ужином текущие события. Разброс тем был необычайно широк: от недавнего приступа желчно-каменной болезни у принца-регента, заинтересовавшего миссис Уэйдеи, до привлекшего внимание Николетты последнего прибавления в королевском семействе. Хотя король Георг III был слишком болен, чтобы понять важность этого события, Господь благословил его новорожденной внучкой. На сей раз — разнообразия ради — законнорожденной. По поводу будущего новорожденной принцессы мнения разделились. Женская часть присутствующих единодушно решила, что безнравственным великим герцогам следовало бы оказать Англии любезность и умереть, не оставив наследников, с тем чтобы трон наконец перешел к женщине.

А когда миссис Уэйден заговорщическим тоном добавила, что, как написала ей из Лондона дорогая леди Блэнд, ходят слухи, будто принц-регент не позволил назвать новорожденную наследницу Георгианой, а выбрал для нее имя Александрина-Виктория в соответствии с традициями дома Саксен-Кобург, все присутствующие за столом единодушно решили оказать поддержку восшествию на трон новой леди Александрины-Виктории.

Такой энтузиазм, а также резкие замечания, посыпавшиеся со всех сторон, заставили Эллиота испытать на мгновение жалость к великим герцогам, пусть даже они действительно были никчемными бездельниками. Но он сразу же забыл о них, потому что настала очередь Тео, который принялся красочно описывать жуткие злодеяния разбойника, державшего в страхе всю округу, которого в конце концов поймали и повесили на прошлой неделе. Тео обрисовал картину казни в мельчайших подробностях, которые узнал от слуги Крейна. Его мать, со стуком поставив на стоп бокал с вином, взмолилась наконец, заставив его остановиться, и передала слово Николетге.

Искоса взглянув на старшую сестру, Николетта сказала с озорной улыбкой:

— Я предлагаю обсудить, кто из наших гостей, сидевших за этим столом в последнее время, красивее: мистер Робертс или судья Эллоуз.

Сидевшая рядом с Эллиотом Эванджелина тихо охнула.

— Что за вздор ты предлагаешь, Ник! — сказал Тео. — Нам, мужчинам, это совсем не интересно.

— Я за мистера Робертса, — тоненьким голоском сказала Фредерика.

— Я согласен, — заявил Майкл, — у судьи лысина на макушке.

— Дети, дети, — раздался голос миссис Уэйден. — Вы совсем не умеете себя вести. Мистеру Робертсу едва ли интересно…

• Предыдущая
• 9/75
• Следующая