Выбери любимый жанр

Сироты квартала Бельвилль - Кальма Н. - Страница 18


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

18

17. Записки Старого Старожила

Когда, случалось, я читал в романе или повести «улыбка освещала его (ее) лицо», «улыбка делала ее (его) прекрасной», «улыбка совершенно его (ее) преображала», мне это казалось просто фразой, красивой выдумкой автора. Но вот вчера я убедился, что так бывает. Надя Вольпа, по старой привычке, продолжает меня опекать как маленького. Это она заставила меня пойти на советский фильм «Начало».

— Это лучшее, что я видела за последние несколько лет, — сказала она мне. — Там играет актриса, в которой соединились все высокие черты русской женщины.

Я знаю пристрастие Нади Вольпа ко всему советскому и русскому, ее склонность преувеличивать, поэтому поверил не вполне, но все-таки пошел в наше бельвилльское «придворное» кино: маленький зальчик, с бархатными старомодными портьерами и неудобными скользкими стульями, которые тем не менее все бельвилльцы предпочитают даже шикарным кинозалам Елисейских полей.

Я увидел Инну Чурикову, неловкую, некрасивую рабочую девчонку с большим ртом и торчащими зубами, и мгновенно понял, что означает «улыбка, преображающая человека». Улыбаясь своей счастливой любви, Чурикова становилась прекрасней самых красивых женщин, и мужчины-зрители в маленьком зале смотрели на нее влюбленными глазами, затаив дыхание. Ни одна кинозвезда не могла сравниться в эти минуты с Инной Чуриковой, даже Катрин Денёв, даже Б. Б.

По сценарию Инну Чурикову видит в любительском спектакле кинорежиссер, который ищет актрису на роль Жанны д'Арк. Он понимает, что у рабочей девчонки — талант, что именно она ему нужна. В фильме показано, как Чурикова играет Жанну. Думаю, это самые пронзительные кадры. И вдруг, глядя на игру русской актрисы, я понял: Жанна д'Арк потому так удается ей, что в ней те же черты характера, что и в русской женщине: великодушие, самоотдача, беззаветная любовь к своей стране, суровая прямота и вместе с тем чисто бабья жалость к людям, желание им помочь, выручить из беды и для этого пожертвовать даже собственной жизнью.

Человеку в годах, вот хоть и мне, свойственно думать ассоциативно, часто даже после не можешь вспомнить, отчего и по какой ассоциации думаешь ныне о том-то и том-то. Но здесь была ассоциация очень прямая и закономерная.

Я пришел домой с фильма еще не поздно, хотел зайти к Наде, но у нее в окнах не было света. Я все еще был под впечатлением Инны Чуриковой, ее Жанны д'Арк. И тут на моем внутреннем экране, точно мгновенно осветившемся светом памяти, появилась мать Мария — еще одна русская женщина, схожая душой и поступками и с Жанной д'Арк и с Инной Чуриковой.

Я увидел ее такой, какой знал в дни Сопротивления: крупная, высокая фигура в черном монашеском одеянии, крупные, почти мужские руки, которые умели делать и трудную черную работу, и самые тонкие, искусные вышивки. Очень простое, широкое лицо с очками в железной оправе и глазами, которые, казалось, излучали необыкновенный ум, доброжелательность, умение проникнуть в вашу самую потаенную суть.

Я пришел во время оккупации на улицу Лурмель, еще ничего не зная ни о матери Марии, ни о жильцах этого дома. Мне было сказано только, что в этом доме помогают Сопротивлению и я должен переправить из Парижа в провинцию одного советского офицера: он бежал из фашистского лагеря и нашел в этом доме временный приют.

Удивительные люди населяли этот дом! Одинокие, бездомные старики и старухи, еврейские семьи, скрывающиеся от гитлеровцев, задумчивый философ, нуждающийся в спокойном уединении, очень подвижная и моложавая матушка матери Марии, первая ее помощница во всех делах, Юра — совсем еще мальчик — сын матери Марии, — православный священник отец Дмитрий, известный среди гонимых тем, что давал евреям документы о крещении, бежавшие из нацистского плена советские мужчины и женщины… И всем этим пестрым гнездом руководила высокая спокойная женщина в монашеской одежде. В ее комнатку под лестницей люди приходили, чтобы высказать все наболевшее, получить совет, утешение, помощь…

Позже я встречал мать Марию на улицах с тяжело нагруженной тележкой — она возвращалась с Центрального рынка, где торговцы на рассвете отдавали ей или чуть попорченные, или не распроданные за день овощи, фрукты, иногда даже мясо. Все это она везла к себе домой, на улицу Лурмель, чтобы накормить своих подопечных. Это была трудная, мужская работа, но мать Мария знала, что люди должны питаться, что в оккупированном Париже продукты стоят дорого и не по карману ее жильцам, и она впрягалась в лямки нагруженной доверху тележки.

Что я знал об этой удивительной женщине?

Знал, что она родилась в степном Крыму, где-то возле древних скифских курганов на берегу моря, что эти курганы и каменные идолы в степи питали ее воображение с детских лет. Уже с самой ранней юности она писала стихи, серьезные и мудрые не по возрасту, полные символов и высоких мыслей. Судьба привела ее в Петербург, и еще девочкой она пришла к Александру Блоку и стала его другом. (Я читал стихи Блока по-русски, пытался постигнуть их таинственную музыку. Ради одних этих стихов стоило бы научиться русскому языку!) Мать Мария, которую в те далекие времена звали Елизаветой Пиленко, вышла замуж за родовитого русского Кузьмина-Караваева. Человек этот не принял революцию, бежал на юг, где еще действовали отряды белых. Жена ушла от него, но белый поток увлек ее за собой, и с этим потоком она оказалась за границей. Потом были долгие годы скитаний, бед, безденежья, был второй муж, казак, трудолюбивый и добрый, родился сын Юрий, но и с этим мужем она рассталась и только изредка ездила навещать его в маленькую усадьбу под Парижем, где казак разводил овощи. И каждый раз он давал матери Марии для ее подопечных много овощей и фруктов.

Добрые дела, деятельная, широкая помощь людям — это была одна сторона жизни Елизаветы Пиленко. Другая — ее глубоко скрытая, внутренняя жизнь, ее собственный бог. Никто не может знать те пути, которые привели Елизавету Пиленко к ее богу, к монашеству. Она приняла постриг, надела черные одежды, получила имя матери Марии и еще глубже, еще деятельней стала заниматься делами гонимых людей, находящихся в беде, под угрозой смерти. Дом матери Марии, который она приобрела специально для таких, обделенных судьбой, стал вскоре широко известен среди бойцов Сопротивления. Сама Надя Вольпа скрывалась в нем какое-то время от нацистов вместе со всей своей семьей. Много советских людей прошло через этот дом. Надя Вольпа еще недавно вспоминала: «Комнатка под лестницей, какое это было спасительное прибежище! Увидишь внимательные глаза матери, услышишь ее неторопливый, всегда сдержанный голос, и все худое отступает, сглаживается, выходишь умиротворенная, с каким-то особым чистым чувством в душе».

И все-таки в этом доме нашелся предатель. На рассвете пришли гестаповцы. Они сделали обыск в комнатке под лестницей, но, кроме небольшой иконки, ничего не нашли. Они перебрали по очереди всех жильцов. Привели Юрия, привели отца Дмитрия. Не было только хозяйки дома.

— Предупредили! — кричал гестаповец. — Успела удрать!

— Мама, наверное, на рынке, — спокойно сказал Юрий. — У нас кончились овощи, и она отправилась с тележкой просить хозяев.

И тут с улицы раздался женский голос:

— Юра, иди помоги мне! Мне одной не справиться.

Юра кинулся к двери. Сразу несколько рук схватили его.

— Ни с места, — скомандовал жандарм.

Они сами высыпали на улицу и застыли: возле доверху нагруженной корзинами с овощами тележки стояла высокая монахиня. Лямки тележки еще лежали на ее плечах. Увидев полицию, она высвободилась из лямок, сказала просто:

— Зачем пожаловали?

— За вами, матушка, — довольно почтительно сказал старший из жандармов; вид монахини произвел и на него впечатление.

Мать Мария простилась со всеми домашними, нежно поцеловала мать, Юру. Обитатели дома смотрели растерянно — уходила их поддержка, их главная опора, в сущности, все, что их держало в жизни.

Мать Марию увезли в форт Роменвилль — лагерь для самых важных политических. Потом был Компьень — тоже суровый лагерь, потом, последний, Равенсбрюк. В одной из тюрем она встретила тоже заключенного Юру. И те, кто помнил эту встречу, кто видел мать и сына, никогда уже не смог забыть их светлые, полные тихой, блаженной радости лица.

18
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело