Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова. - Кантор Максим Карлович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/53
• Следующая

— Сюжет лихой, спору нет. А чем кончается ваша история?

— Как это — чем? — удивился я. — Тем, что майор Чухонцев его разоблачит и посадит.

— Мне иная концовка мерещится. — И Татарников пустил кольцо желтого дыма.

Как это часто бывало в наших беседах, я вдруг почувствовал, что Татарников знает ответ. Концовка нашей истории ему была ясна! Что-то мелькнуло в его серых глазах, но он не добавил ни единого слова, курил, смотрел мимо нас на книжные полки в коридоре. Гена нервничал, тикали кухонные часы. Надо размочить разговор, бойчей пойдет, подумал я. Я разлил водку, подвинул историку стакан.

— Пример из прошлого дайте! Когда мелкий чиновник большим притворился?

— Врач Бирон управлял Россией, было такое.

— Так-так-так. А еще кто?

— Меньшиков был не знатных кровей, а князем стал.

— Ближе! Сужается круг! Возьмем воришку!

Татарников поднес стакан к губам, но пить не стал, подержал стакан, поставил на стол.

— То, что происходит, трудно квалифицировать как воровство. И это не вполне вымогательство. Я бы квалифицировал это как сбор дани. Вы ищите не преступника, ищите человека, присвоившего себе право мытаря. А кто может себе такое право присвоить?

— Вот именно, кто?

— Когда в отечестве наступают трудные времена, вопрос налогов делается самым важным. Про римского императора Веспасиана, который ввел налоги за пользование уборными, вы, должно быть, слыхали. Его фразу «Деньги не пахнут» повторяют все. Пользуешься отхожим местом — плати! Но вот чего вы, полагаю, не знаете, так это того, что Веспасиан объявил Иудею своей личной собственностью — не государственной, а личной, заметьте. И налоги с Иудеи он взымал исключительно в свой личный карман. Вы вообще представляете себе, что такое налог?

— За то, что живешь в обществе, надо обществу платить! Дороги государство строит, зарплату чиновникам платит, армию содержит. — Это майор Чухонцев сказал.

Гена Чухонцев на службе у государства состоит, и говорит в ответственных случаях разумно и правильно.

— Верно, голубчик, — ответил ему Татарников. — Сбор налогов — это самое важное, что бывает в государственной жизни. Если провинция, или город, или частное лицо уклоняется от податей — тут же становится первым врагом государства, страшнее внешнего врага. Думаете, для чего ходил царь Иоанн на Новгород? Пресечь сепаратизм, голубчики, то есть устранить самостоятельную экономическую политику. Права, свободы, новгородское вече — это слова, такая же туманящая воображение риторика, как борьба за права человека в прошлом столетии. Подлинная причина разгрома Новгорода самая банальная: налоги купцы не так платили! Из шести тысяч купеческих дворов было разрушено пять тысяч — и купцы поняли, что платить надо.

— А я думал, они за свободу боролись, — сказал я.

— Что такое, по-вашему, свобода? Свобода боярина — брать с крепостных, свобода крепостного — уклониться от уплаты. Потому и прижимали бояр при Иване Грозном — чтобы не могли они обирать своих рабов, сам царь намерен этим заняться. Именно царь Иоанн Васильевич упразднил систему так называемых кормлений — и централизовал налоги, чтобы не местные бояре драли с крепостных три шкуры, а он сам, своею собственной дланью шкурки обдирал.

— Сергей Ильич, — прервал я Татарникова, — про царя Иоанна, новгородских купцов и черных полковников нам будет очень интересно как-нибудь послушать. Специально соберемся и послушаем лекцию! Но вернемся, прошу вас, к нашему делу.

Татарников словно не услышал меня. Он продолжал говорить с упрямством и настойчивостью.

— Царь сам устанавливает, какие налоги возьмет и на что истратит, — ему видна общая картина событий. Он знает, что из церковных колоколов он будет лить пушки, из подушного налога построит крепости, а из прогрессивного отремонтирует царские палаты. Народ не прекословит — несет, что прикажут. Но царю и императору всегда мало! Мало! И денег мало, и власти тоже не хватает! Чего много — это людей, а денег всегда в обрез! Он богат, баснословно богат, у него есть все, он забрал уже последнее. Но он знает свой народ! Он хорошо его изучил! Он уверен, что у людишек есть подкожные резервы, которые можно изъять, всегда найдется, где еще можно пошарить! Надо знать, где надавить, и деньги будут! Можно цену на водку приподнять, можно налог на отхожие места ввести, можно учинить продразверстку — есть методы! Пойти по домам с приставом и трясти обывателей, трясти!

— Вроде как комиссары ходили в двадцатые, да? — Что комиссары? Сам царь Иоанн Васильевич лично на дыбы вздергивал, сам царь Петр сек до смерти, дело-то государственное! Вот и наш герой — уж не знаю, кого вы в виду имеете, не интересуюсь даже знать — он сам сел в машину и поехал по своему городу. Время-то трудное, кризис на дворе! Беда пришла в отечество, акции упали! Приходится самому, самому все делать! Положиться решительно не на кого, а народ — это такая бессознательная бестия, все норовит утаить, припрятать…

— Неужели вы считаете?.. — Гена Чухонцев даже договорить фразу не сумел, поперхнулся.

— Так что же тут считать, голубчик? Все яснее ясного. Экономики в нашей стране нет, промышленности нет, образования и науки тоже теперь нет. Зато чего у нас много — это ресурсов.

— Нефть… — мечтательно сказал Чухонцев.

При слове «нефть» у русского человека всегда глаза закатываются и рот немного приоткрывается. Почему так, непонятно.

— Нефть, руда, газ. И еще люди. Люди — тоже ресурс. Их можно послать на войну, можно использовать на выборах, можно бесконечно доить. За каждым присмотреть надо. Вы свои налоги регулярно платите или засунули в наволочку пару червонцев? Все до последнего отдали царюбатюшке или решили толику заначить?

— Ну, — сказал Гена уныло, — если так рассуждать…

— Именно так и рассуждает государство. Государство не отдаст свои ресурсы — просто потому, что больше у государства ничего нет. И людской ресурс тоже не отдаст. Само шкуру спустит. Это важное занятие начальник посреднику не доверит. Все налоги уже ввели — или еще один можно? Например, налог на страх? Поедет начальство — напугает и самолично дань соберет. С каждого двора, с каждой квартиры.

— Третье лицо в государстве! — Гена выдохнул. — Он с самим президентом и премьером рядом фотографируется! Он… — На Гену было жалко смотреть. — Не верю!

— Именно потому, что третье лицо в государстве, ему надо делом заниматься.

— Так ведь он же… он же добрый! Он детей любит, музеям помогает, зачем ему?

— Конечно, добрый. Он детей любит, ему по чину положено детей любить, — и налоги собирает, это ему тоже по чину положено. Чин у него такой. Понимаете, голубчики, ирония нашей истории состоит в том, что самозванцев не бывает, — потому что страх настоящий. Реальность — это именно страх.

— Думаете? — и слова застревают во рту.

— Думаю.

— Народ его любит, — сказал майор Чухонцев растерянно. — У нас народ разборчивый. Уж если народ человека любит, значит, человек хороший.

— Любовь разная бывает. — Сергей Ильич пригубил рюмку и щелкнул пультом старенького телевизора. Во весь экран мы увидели чиновную щеку с румяным засосом, оставленным Надеждой. — Вот оно, свидетельство народной любви. Вам довольно?

Он поставил рюмку на стол.

— Не хочется мне пить.

Мы с Геной смотрели на экран, смотрели на Сергея Ильича Татарникова, и почему-то водку пить нам в тот день действительно не хотелось. Не было настроения.

• Предыдущая
• 39/53
• Следующая