Взять живым! - Карпов Владимир Васильевич - Страница 64

• Предыдущая
• 64/121
• Следующая

Василий стал пояснять:

– Сначала я бы вон в ту балочку спустился. Она хоть и дугой, не напрямую к немецкому переднему краю идет, но зато не простреливается. Потом из балки к траншее пополз. Разрезал бы проволоку.

– Чем?

– Ножницы есть специальные.

– А где их взять?

– В роте нет, они у саперов бывают.

– А без ножниц можно?

Ромашкин улыбнулся:

– Можно и без ножниц: палку под нижнюю нить проволоки подставил и ползи, потом под другую тоже палку и опять вперед.

– А шарабан у тебя вариг! – похвалил Петр Иванович, удаляясь и радуясь находчивости разведчика.

Тут Ромашкин спохватился:

– Уж не собираетесь ли вы без меня идти? Смотрите, дело опасное, без опыта засыпетесь в два счета.

– Ты же не хочешь нам помочь, – обиженно сказал Петр Иванович.

– Не могу. И вам не советую.

Подошли Мясник и Вовка.

– Ух и воняет! Дайте закурить, – сказал Никола.

– Вот и ты завтра будешь так же вонять, – спокойно ответил Петр Иванович. Мясник злобно зыркнул на него исподлобья, но ничего не сказал.

Ромашкин пошел по траншее, чтобы посмотреть на левый фланг, за ним, скучая, шагал Вовка.

– Безжалостный человек ваш Червонный, – сказал Ромашкин, думая о его последних словах.

– У него все со смыслом – учти. Он ни одного слова зря не говорит. Башковитый мужик. Вот, к примеру, ты его несколько дней знаешь. Ну-ка быстро вспомни, как его фамилия?

Ромашкин стал припоминать, но фамилию назвать не смог.

– Вот видишь. Это он специально подобрал. Даже липовую фамилию его не сразу ухватишь! Профессор в нашем деле.

Когда вернулись с фланга, Червонный все еще курил с Николой.

– Это у тебя ордена были? – спросил Мясник, показывая на дырки в гимнастерке.

– Ордена. Красного Знамени, две Красных Звезды и еще медали.

– Силен.

Иван Петрович прищурил глаз:

– А вот скажи, Школьник, почему тебе за мокрое дело орден давали, а Мяснику – вышку?

– Не понял.

– Он спрашивает, – перевел Вовка, – почему тебе за убитых фрицев ордена, а Николе за убийство расстрел?

Ромашкину не понравилось, что Червонный так настойчиво зовет его Школьником, понимал – и в этом разговоре он хитрит, судя по вопросу, хочет столкнуть его с Мясником. Но зачем ему это, Василий уловить не мог. Все же не хотелось выглядеть в глазах Петра Ивановича и его друзей действительно школьником, и Василий ответил как полагалось взрослому человеку, да к тому же еще и офицеру:

– А ты сам неужели не понимаешь, какая разница?

Червонный, несмотря на самоуверенность, все же на секунду отвел глаза от прямого взгляда Ромашкина, но тут же невозмутимо продолжал:

– Если спрашиваю, значит, не понимаю. Растолкуй, ты же офицер.

«И это он неспроста, – подумал Василий, – что-то замышляет, старый волк».

– Я врагов убивал, тех, кто пришел грабить нашу землю. Я своей жизнью рисковал, защищая Родину. Народ дал мне особые знаки отличия, чтобы показать меня всем: вот, смотрите и уважайте этого человека, он отстоял вашу свободу и благополучие. А Никола… – Ромашкин взглянул на хмурого Мясника, подумал: «Зачем я буду кривить душой, осторожничать и угодничать перед этими людьми, нечего мне их бояться», – и высказал то, что считал правильным: – А Никола убивал тех же советских людей, которых убивают фашисты.

– Стало быть, он фашистам помогал, те бьют с фронта, а Мясник в спину? – усмехаясь и пристально глядя на Николу, спросил Петр Иванович.

– Выходит, так, – согласился Ромашкин, наблюдая, как недобрые огоньки замелькали в глазах Мясника. Вдруг Червонный сам прервал возникшую натянутость и свел все на шутку:

– Ну, Школьник, если бы ты прокурором был, век не видать нам свободы! Но, слава богу, ты штрафник, и, может быть, завтра, а то и раньше немцы прострелят твою умную голову.

Шутка получилась зловещей, никто не смеялся. Молча разошлись в разные стороны.

«Что это, угроза? Почему вдруг так резко изменилось отношение Червонного? Чем я обидел его? Отказался в поиск идти? Нет, что-то не то. Не хватало еще, чтоб завтра в атаке эти подонки мне пулю в затылок пустили…»

Во время ужина Ромашкин не пошел в блиндаж, где находились штрафники, он сел в стрелковой ячейке, закусил всухомятку. С тоской вспомнил своих замечательных ребят. Наверное, сейчас готовятся на очередное задание. Поведет Рогатин. Саша Пролеткин, как всегда, подшучивает над ним. Голощапов обязательно чем-нибудь недоволен. Шовкопляс что-нибудь рассказывает на своей певучей украинской мове. А старшина Жмаченко, как сердобольная хозяйка, кормит разведчиков ужином и проверяет, у всех ли достаточно гранат и патронов к автоматам. Полк после трудного боевого дня готовится поспать. Колокольцев пьет чай из маленького самоварчика, Караваев думает над картой – как завтра с рассветом бить фашистов. А новый замполит, наверное, гоняет своего ординарца, чтоб отутюжил ему одежду, подшил свежий подворотничок, почистил сапоги. Очень большая чистюля этот новый замполит!

Подошел командир взвода.

– Вот ты где. Послушай, старшой, – он впервые намекнул так на звание Ромашкина, – завтра, когда пойдем в атаку, помоги на левом фланге. Сам знаешь, народ необстрелянный, испугаются пулеметов, залягут, потом не поднять. Помоги, штрафники тебя в свою компанию приняли, ты с ними общий язык найдешь.

Много ли нужно человеку в беде? Иногда не деньги, не какие-то блага, а сознание, что ты сам кому-то нужен. Вот не помог лейтенант ничем, а сам помощи попросил – и светлее стало у Василия на душе, воспрянул духом.

– Не беспокойся, лейтенант, на левом фланге будет полный порядок!

– Ну, спасибо тебе, старшой.

Он пошел по тесной траншее, а Ромашкин благодарно смотрел ему в спину. Вспомнив затаенную угрозу в словах Червонного, Василий подумал: «Надо было сказать взводному: что-то затевают дружки Червонного. Я его обнадежил, а они меня самого как бы не пристукнули».

К Ромашкину подошел Нагорный.

– Я не хочу быть навязчивым, но все же скажу то, что думаю: вдруг тот человек не придет дежурить с вами? От таких, как он, можно всего ожидать. Заснет. Придется вам нести службу одному. А случись что-либо, по распределению командира я должен быть с вами. С меня спросят. Так что вы не обижайтесь.

– Его и правда нет. Не пришел. А по времени уже пора.

– Не жалейте, я охотно вам помогу, скажите, что я должен делать?

– Будем ходить от середины нашей позиции на фланги. Вы туда, я сюда. Сойдемся и опять разойдемся. Когда идете, прислушивайтесь, приглядывайтесь. Если что-то заметите, сообщайте мне. Вот так и будем ходить, чтоб не заснуть.

– Очень хорошо! Я все прекрасно понял – ухожу на свой фланг.

Нагорный неловко держал в руках винтовку, она мешала ему, он не знал, что с ней делать.

Ромашкин усмехнулся:

– Подождите. – Он взял ружье, отпустил ремень и подал Нагорному. – Теперь накиньте ее на плечо.

Нагорный сделал, как советовал Ромашкин, радостно удивился:

– Действительно очень удобно, благодарю вас. Элементарно просто, а я не додумался! Правильно говорят – дело мастера боится.

Они стали прохаживаться, каждый размышляя о своем. Прошел час, а может быть, больше. Вдруг Нагорный подбежал к Ромашкину, взволнованно зашептал:

– Там от нашей траншеи поползли люди – туда. – Он махнул рукой в сторону немцев.

Ромашкин растерялся – что делать? Это наверняка дружки Червонного двинулись за «языком». Поднять тревогу, вернуть? Уж тогда-то не миновать от них пули в спину! Промолчать нельзя – это может привести к самым тяжелым последствиям.

– Что же вы ничего не предпринимаете? – вдруг строго спросил Нагорный. – Они к фашистам пошли, я случайно слышал их разговор. Червонный сказал: «рвем когти» – это значит побег.

– Он так сказал?

– Уверяю вас.

Ромашкин побежал к землянке взводного.

– Лейтенант, четверо ушли к немцам!

Сиваков ошалело вытаращил глаза, зачем-то рванул пистолет из кобуры.

– Когда?

• Предыдущая
• 64/121
• Следующая