Взять живым! - Карпов Владимир Васильевич - Страница 66

• Предыдущая
• 66/121
• Следующая

Волна атакующих покатилась дальше, ко второй траншее. А в первой, на дне ее, остались лежать, втоптанные в грязь, в зеленых мундирчиках те, кто несколько минут назад стрелял из пулеметов и автоматов. Вроде бы из первой траншеи никто из гитлеровцев не убежал, но из следующей опять стреляли пулеметы и автоматы, мелькали зеленые, блестящие под дождем каски.

Вдруг вскрикнул и зашатался Нагорный.

– Зацепило? – сочувственно спросил Ромашкин.

– Кажется, да. Но я пойду вперед. Я могу. – Нагорный держался за грудь рукой, под пальцами на мокрой гимнастерке расплывалось красное пятно. Он побежал вместе со всеми, но постепенно стал отставать. Несколько раз падал, спотыкаясь на ровном месте, но поднимался и шел вперед.

«Вот так, наверное, и папа, – подумал Василий. – Он тоже был скромным, тихим, но в бою от других не отставал».

Ромашкин, оглядываясь, видел Нагорного, очень хотел помочь ему, однако железный закон атаки – все идут только вперед – не позволял это сделать. Те, кто ранен, помогут друг другу, к ним подоспеют санитары. Живые должны продолжать свой бег навстречу врагу и поскорее убить его, иначе он сразит тебя.

Нагорный все же дошел до второй траншеи. Здесь на роту обрушился сильный артиллерийский налет. Все бросились на мокрое, скользкое дно, лежали некоторое время, не поднимая головы. Снаряды рвали землю совсем рядом. Кислый запах разопревшей от дождя и пота одежды заполнил траншею, набитую людьми.

Когда обстрел прекратился, Ромашкин хотел перевязать Нагорного – тот лежал рядом.

– Не надо. Бесполезно. – Он смотрел на Василия добрыми усталыми глазами. – Это даже к лучшему. Если бы вы знали, как я устал! Я очень боялся, что умру без пули. Без крови. Не сниму с себя обвинения. И вот слава богу, я убит. Очень прошу сообщить домой, в Ленинград. Пусть знают – я никогда врагом не был. Вот окончательно доказал это. Теперь жене, дочери… легче жить будет… – Нагорный обмяк, рука упала с груди, открыв густо-красное пятно на потемневшей от дождя гимнастерке.

«С простреленным сердцем шел человек в атаку, – подумал Ромашкин, – очень дорожил он своим добрым именем, сделал все, чтобы восстановить его».

Дождь обмывал лицо Нагорного, оно было спокойным и строгим, лишь одна обиженная морщинка пересекала его высокий лоб. Эта морщинка была единственным упреком за несправедливые подозрения и кару соотечественников.

Из-за поворота траншеи вдруг выбежал немец в орденах, с серебряным шитьем на воротнике и рукавах мундира. Василий схватился за автомат, но «фриц», весело улыбаясь, закричал:

– Это я, Школьник!

Ромашкин узнал Вовку-Штымпа.

– Ты зачем в эту дрянь нарядился?

– Мои шмутки промокли под дождем, а это сухое. Смотри, сукно – первый сорт! Я в блиндаже чемодан раскурочил. Там еще барахло есть, может, и ты в сухое переоденешься?

– Неужели не понимаешь, это же подло!

– Почему? – искренне удивился Вовка.

– Это одежда врага, фашиста. Смотри, кресты на ней. Он их получил за то, что нашего брата убивал. – Василий вспомнил слова Нагорного о том, что от Червонного и его компании можно ожидать любой подлости. Вовка вчера не подтвердил этого своим поведением – не пошел с дружками к фашистам, а вот сегодня надел на себя немецкую форму и не видит в этом ничего плохого.

Подошел Сиваков.

– Пленный? – спросил он Ромашкина. – По старой привычке живьем берешь?

Ромашкин, не зная, что сказать, молча отвернулся. Лейтенант узнал Голубого, разозлился.

– Чучело огородное! Снять немедленно!

Штымп убежал в блиндаж. Сиваков сказал Ромашкину:

– Спасибо тебе, старшой, вовремя ты поднял левый фланг, а то бы не дошли мы сюда. Уж как один фланг заляжет, и другой далеко не уйдет. Ну что ж, будем закрепляться здесь.

– Дальше разве не пойдем?

– Не с кем – немного в роте людей осталось. Соседи на первой позиции застряли. Только наша «Шурочка» вперед вырвалась.

Ромашкин оглянулся – на поле лежали под дождем те, кто еще утром составлял штрафную роту. Большинство головой вперед, как срезала на бегу пуля. Ромашкин во время атаки не видел, когда падали все эти люди. В атаке он следил только за тем, чтоб все бежали вперед, и сам смотрел туда, откуда должна прилететь смерть; кажется, на минуту ослабишь внимание – и она тебя сразит, а когда пристально глядишь ей в глаза – не тронет, минует.

Когда штрафная рота шла в общем наступлении, в «полк Караваева приехал член Военного совета армии генерал Бойков. Сначала он намеревался побывать на НП командира дивизии Доброхотова. Но, услыхав о натянутых отношениях нового замполита Линтварева и подполковника Караваева, решил побывать в полку, разобраться.

Генерал прибыл в полк, когда наступление было остановлено контратакой фашистов. На НП полка не было ни командира, ни замполита – они оба ушли в батальоны, которые дрогнули под сильным ударом танков.

Линтварев был в первом батальоне, у капитана Куржакова. Григорий уже командовал батальоном, заменив погибшего на Днепре Журавлева. Куржаков знал о размолвках замполита и командира полка, знал и подробности отправки Ромашкина в штрафную роту – за все это невзлюбил Линтварева. Когда тот прибежал в батальон и с ходу закричал: «Почему не продвигаетесь?» – Куржаков, еле сдерживая себя, ответил:

– Может, вы покажете, как это сделать?

К удивлению капитана, Линтварев не смалодушничал, сухо и официально бросил:

– Покажу, если вы разучились. – Он вышел в первые ряды залегших рот и сказал Куржакову. – Попросите артиллеристов дать налет.

Куржаков позвонил по телефону, надорванным голосом передал координаты и команду. Вскоре послышались выстрелы пушек, и темные султаны намокшей под дождем земли вскинулись впереди на бугре, где засели немцы.

– Встать! За мной! За Родину! – закричал Линтварев и первым побежал вперед, размахивая пистолетом. «Не трус», – подумал Куржаков, поспевая за ним.

Пулеметы встретили атакующих дружным огнем, и тут же заклевали землю мины. Бойцы залегли. Лег и Линтварев. Куржаков решил показать замполиту, что он все же храбрее его. Подошел к нему, распростертому на земле, и, спокойно скручивая цигарку, буднично спросил, стоя под свистящими пулями:

– Ну, что дальше будем делать?

Линтварев удивленно уставился на него снизу вверх, взял себя в руки:

– Прекратите этот глупый форс! Ложитесь! Я вам приказываю!

Куржаков опустился на землю, лег не на живот, а на спину, словно, загулявшись по этим полям, устал и теперь, отдыхая, пускал дым в небо.

У гитлеровцев заработали моторы танков, замелькали, задвигались каски в траншее.

– Сейчас пойдут в контратаку, – сказал сдержанно Линтварев. – На ровном месте они нас раздавят. Надо отойти, встречать танки в траншее.

– Вы же говорили: только вперед! – невозмутимо напомнил Куржаков.

Линтварев вдруг обложил его трехэтажным матом. Куржаков засмеялся:

– Оказывается, вы умеете и по-человечески разговаривать! Разрешите отвести батальон?

– Отводите.

Потом они вместе отбивали контратаку, и Куржаков еще раз убедился – замполит не из трусливых! Когда бой стих, с НП полка сообщили: Бойков вызывает к себе Линтварева.

Генерал успел побеседовать с Караваевым и несколькими офицерами-коммунистами, все говорили не в пользу замполита, да Бойков и сам видел по фактам – не сумел Линтварев на новом месте войти в коллектив. Член Военного совета хорошо знал подполковника по работе в политотделе армии, там его педантичность, исполнительность с бумагами была очень полезна и уместна, а вот здесь в общении с людьми Линтварев, опираясь на служебную требовательность, боролся не за общее дело, а за свой личный авторитет.

Бойков собирался отругать Линтварева, но, посмотрев на усталое его лицо, на испачканную одежду, подумал: «Неуютно ему здесь. Одиноко, наверное, себя чувствует среди новых людей. Хоть и сам виноват в этом, надо его поддержать».

– Лихо ты, Алексей Кондратьевич, в атаки ходишь! – улыбаясь, сказал Бойков. – Видел я в стереотрубу.

• Предыдущая
• 66/121
• Следующая