Охота на цирюльника - Карр Джон Диксон - Страница 34

• Предыдущая
• 34/59
• Следующая

— О чем вы? — не понял Морган. — В шутку нельзя повесить преступника.

— О, я не шучу. Вы не догадываетесь, к чему я клоню?

— Нет.

Доктор Фелл небрежно нацарапал что-то на листке бумаги и передал его гостю.

— Вот, набросал кое-что для вашего просвещения, — сообщил он, хмурясь. — Я составил список из восьми ключей. Или восьми рекомендаций, если вам угодно. Ни один из ключей не является прямой уликой. Я рассчитываю услышать от вас прямую улику в продолжении вашей замечательной истории. Я смутно надеюсь и верю, что вы упомянете ту улику, которая мне нужна; и моя вера настолько сильна, что я готов ради нее поставить на карту карьеру капитана Уистлера. Ну как?

Морган взял листок, на котором было написано:

— Я совершенно ничего не понимаю, — признался он. — Первые два ключа можно толковать как угодно… Погодите, сэр! Не надо возмущаться! Говоря «можно толковать», я имею в виду себя. А третий ключ… он внушает мне тревогу… А что насчет семи бритвенных лезвий? Мы не находили семи.

— Вот именно, — прогудел доктор, поднимая вверх вилку, словно это все и объясняло. — Суть в том, что, видите ли, бритвенных лезвий, скорее всего, было семь. Вот в чем суть.

— Хотите сказать, что нам надо было поискать остальные?

— О нет! Скорее всего, остальные Цирюльник выкинул. Главное, вам необходимо помнить, что их было семь. А?

— И потом, — продолжал Морган, — какие семь радиограмм? Что за семь радиограмм? В моем рассказе я упомянул только о двух…

— А, здесь мне необходимо объясниться. — Доктор Фелл пронзил вилкой сосиску. — Семь — число мистическое; округленное, целое, наводящее на определенные мысли; число с любопытной историей. Я использую число «семь» в аллегорическом смысле, вместо слова «несколько», потому что мы сошлись на том, что их было несколько. Самое интересное, что я вовсе не имею в виду те радиограммы, которые вы читали. Тех вы не видели. Ведь это очень важно, верно?

— Будь я проклят, если что-нибудь понял, — заявил Морган, потихоньку закипая. — Если мы их не видели…

— Продолжайте ваш рассказ, — попросил доктор, взмахнув длинными пальцами. — Я почти уверен: еще до того, как вы закончите ваш рассказ, мне удастся дополнить мой список еще восемью ключами-подсказками — всего, значит, их будет шестнадцать, — при помощи которых мы решим и закроем ваше дело.

Морган откашлялся и заговорил.

Среди легкомысленных хроникеров чрезвычайно популярен следующий прием: в самый ответственный момент они принимаются размышлять о роли в жизни людей и во всемирной истории совершенно незначительных происшествий, пустячных случаев, оговорок и так далее. Иногда договариваются до того, что в гибели Трои в конечном счете виновен чистильщик сапог царя Приама. Естественно, это полная ерунда.

Так, подобный историк не преминул бы заметить, что в тот момент, когда Керта Уоррена поместили в обитую войлоком камеру на нижней палубе, больше никаких трагических происшествий на борту «Королевы Виктории» не произошло. За исключением одного маленького обстоятельства: в тот день наши заговорщики, по крайней мере один раз, — если бы они тогда только знали! — были на волосок от того, чтобы поймать Слепого Цирюльника.

Автор настоящей хроники так не считает. Мужчины обычно неуклонно, словно струя жидкого инсектицида из сопла автоматической противомоскитной пушки «Русалка», следуют курсом, заданным их характерами, и никакой гвоздь от подковы не в силах повлиять на их судьбу. Читатель, наверное, уже понял, что Кертис Уоррен был довольно порывистым молодым человеком, в высшей степени поддающимся внушению. Не попади он в эту переделку, так с ним непременно случилось бы что-нибудь иное.

Sic volvere parcoe! Дабы утешить друга в неволе, которую они не могли с ним разделить, Пегги Гленн снабдила его полной до краев бутылкой виски, а Генри Морган — одним из своих старых детективных романов.

Таким образом, между прочим, каждый проявил собственный характер. Если кто-то скажет, будто Морган мог бы быть осмотрительнее, то вскоре станет ясно, как обременен он был собственными мыслями. Морган столь яростно негодовал, что почти забыл об осторожности. Кроме того, посовещавшись с Пегги, он пришел к следующему выводу: если уж такой неистовый буревестник, как Кертис Уоррен, сумеет попасть в беду, будучи запертым в обитой войлоком камере, то где же тогда, черт возьми, он будет в безопасности?

Но оставим философствование и перейдем к делу.

После трогательной сцены прощания три дюжих матроса водворили Уоррена под замок. Правда, сразу после этого двум матросам пришлось обратиться к врачу, чтобы тот залатал их изрядно попорченные физиономии. За недостатком места пропустим продвижение конвоя с арестантом вниз, от капитанской каюты до нижней палубы. Их движение напоминало беспорядочное огненное колесо, катящееся по трапам, отчего пассажиры бледнели и, словно зайцы, спешили укрыться в своих каютах. Последний рывок — и Уоррен оказался в камере. Дверь за ним захлопнулась. Изрядно ощипанный, но непобежденный, он продолжал трясти решетки и осыпать колкостями измученных матросов.

Пегги заливалась горючими слезами, наотрез отказываясь покинуть друга. Даже заявила, что если ей не позволят остаться с Уорреном, то она так лягнет капитана Уистлера в какое-нибудь жизненно важное место, что сама попадет под стражу. Морган и Валвик, также верные друзья, поддержали ее. Если Старый Морж решил, будто Уоррен спятил, значит, они тоже психи! Оба настаивали, что тоже имеют право быть заключенными под стражу. Но тут у Уоррена, видимо, случилось временное просветление, а может, ему просто захотелось сделать красивый жест, но он, во всяком случае, заявил, что и слышать не хочет о таких жертвах.

— Так держать, старина! — угрюмо произнес Кертис и мужественно пожал руку Моргану, просунув ладонь между прутьями решетки своей темницы. — Цирюльник еще на свободе, и вам нужно найти его. И потом, надо помочь дядюшке Пегги с его марионетками. Так держать! Мы еще прищучим Кайла!

То, что Уистлер в конце концов не согласился с требованием друзей отправить их в тюрьму вместе с Уорреном, Морган впоследствии приписал желанию капитана сделать из них свидетелей вероломного на него нападения ночью. Однако в то время такое объяснение не пришло ему в голову, иначе он попытался бы шантажировать капитана отказом свидетельствовать в его пользу; а самому капитану Уистлеру, как станет ясно позднее, не пришлось бы выслушивать колкости и издевки желчного старика лорда Стэртона. В тот момент трое заговорщиков понимали только одно: их союзник сидит под замком в недрах корабля, вдали от роскошных салонов и прогулочной палубы, в темном коридоре, пропахшем машинным маслом и освещаемом лишь тусклой лампочкой, за дверью со стальной решеткой, за которой он стал похож на короля Ричарда в изгнании. Караулить узника посадили флегматичного матроса со свистком. Он сидел на стуле и читал «Голливудские романы», так что возможность побега равнялась нулю.

Однако нет худа без добра. Судовой врач, настроенный довольно скептически, вовсе не верил в безумие Уоррена, однако по долгому опыту знал, что капитану Уистлеру лучше не перечить, пока тот не утихомирится. Врач не возражал против того, чтобы маньяка снабдили сигаретами и чтивом. Если он и заметил бутылку виски, которую Пегги засунула в журналы, свернутые трубкой, то не показал виду.

Вкладом Моргана в передачу узнику была пачка сигарет «Голд флейк» и один из его старых романов под названием «Игра окончена, напарник!». Всем, кто пишет детективные романы, должно быть известно: подробности более ранних произведений выветриваются из памяти автора еще быстрее, чем они улетучиваются из памяти читателей. Морган, в общем, помнил, о чем шла речь в той книге. Главным героем в ней был лорд Джералд Дерревал, известный в районе клубов Вест-Энда как состоятельный бездельник, прожигатель жизни и спортсмен. Однако в Скотленд-Ярде он проходил под леденящей душу кличкой Блуждающий Огонек. Будучи джентльменом-взломщиком, лорд Джералд принес полиции немало хлопот. Его захватывающие побеги из-под усиленной стражи заставляли Гарри Гудини бледнеть от зависти. По сравнению с лордом Джералдом Гудини выглядел дилетантом, «сапожником», который выходит из тюрьмы только для того, чтобы предстать перед судом. Разумеется, на самом деле за лордом Джералдом не числилось ничего серьезного. Что он такого делал? Обчищал мерзавцев, которые самым пошлым образом нажили состояние нечестным путем. Образ лорда Джералда получил высокие оценки в социалистической прессе, такой популярной в наши дни. Кроме того, его грехи искупались любовью к красавице Сардинии Трелони. В конце книги лорд Джералд ловил настоящего негодяя, который пытался повесить убийство на него, и мирился с инспектором Дэниелсом, своим заклятым врагом, тупицей и разиней, который так часто попадал впросак, что, даже жалея его, читатель невольно удивлялся, как это он ухитрился устроиться на работу в полицию. Увы, все эти подробности испарились из памяти Моргана, иначе он понял бы, что, в сочетании с бутылкой «Старого Роба Роя», роман представляет в руках Кертиса Уоррена настоящий динамит. Возможно, разумнее было бы снабдить узника железнодорожным справочником Брэдшо или сборником проповедей. Но что сделано, то сделано, и потом, философские ремарки по данному вопросу уже высказывались. После того как Пегги со слезами на глазах сказала узнику последнее прости, а Морган и Валвик обменялись с ним рукопожатием, друзья, мрачные как тучи, пошли наверх, к капитану.

• Предыдущая
• 34/59
• Следующая