Семья и как в ней уцелеть - Скиннер Роберт - Страница 35

Робин. Да, верно. И тревога достигает предела, когда мы зависаем в промежуточном состоянии, выпустив «из рук» старое, но не схватившись крепко за новое. Откуда понятно, почему для ребенка на этом этапе чрезвычайно важно развить в себе уверенность, что, выпуская что-то, он получит взамен другое — не хуже, возможно, и лучше. Выработав в себе такую уверенность, он сможет свободнее, без излишнего напряжения «браться» за жизнь и взрослеть.

Джон. А если не выработает такой уверенности, то отстанет? Замкнется от страха перед всем новым, «зажмется»?

Робин. Именно. С этой уверенностью мы открыты миру, мы гибче в жизни. Когда надо что-то «выпустить», нам дается это без особых усилий, ведь мы уверены, что справимся со страхом, последующим за утратой чего-то привычного. Одолевая неизбежное, связанное с утратой огорчение, мы освобождаемся от потребности в том, что оставлено позади. А затем, сталкиваясь с новым, не пугаемся, не зажмуриваемся, и перед нашим открытым взглядом оказывается не опасная бездна новизны, но, наоборот, опора.

Джон. А если мы на этой ранней ступеньке плохо успевали, мы не захотим выпускать «из рук» что бы то ни было, ведь у нас нет уверенности, что переживем потерю.

Робин. Да, и в незнакомой ситуации будем напряжены, будем настороже. Хотя такая реакция — естественный способ защиты в случае опасности, на новизну реагировать подобным образом неуместно.

Джон. В самом деле, не театр же военных действий! Не было же команды «К бою!»

Робин. Именно. Но ребенок, не получивший поддержки, когда она ему требовалась, — не имевший переходного объекта, чтобы справиться с отсутствием мамы, испугавшись «на вылазке», не находивший маминой ласки, — будет воспринимать как бой жизнь с ее переменами, стрессами, будет держаться сам по себе, будет всегда начеку, недоверчив и, как Вы выражаетесь, «зажат».

Джон. Он откажется от шанса узнать, что за новым не обязательно таится опасность.

Робин. В новом для него — новая опора, на смену материнской заботе ему бы нашлась поддержка у отца, братьев, сестер, друзей, школьных товарищей, в клубах, в своей команде, группе и, конечно же, у любимого человека.

Джон. Значит, «открытый и раскованный», «замкнутый и зажатый» — два разных персонажа на жизненной сцене.

Робин. Да, первый — подвижен, растет и меняется, второй — «увяз».

Джон. Но наверняка большинству людей приходилось бывать в обеих ролях — в зависимости от настроения. Я, например, иногда чувствую вдохновение и, несмотря на запутанность какой-нибудь ситуации, вникаю в нее беспристрастно, даже с любопытством, а моя «открытость» способствует тому, что спор легко разрешается. Но если я «под стрессом», если изготовился к бою, напряжен, распутать сложный вопрос бывает непросто. Я это говорю к тому, что я веду «двойную игру» — все решает настроение.

Робин. Вы правы. Самые «открытые» люди выставят заслон, если обессилены и не успели зарядиться, самые скованные отзовутся на тепло и сердечность. Но, тем не менее, человек склонен к какой-то одной линии поведения в жизни.

Верный путь

Джон. Итак, Вы говорите, перед нами в жизни два пути. По одному шагают «открытые и раскованные», по другому бредут «замкнутые и зажатые». А каким двинемся, практически определяет эта фаза отдаления, которую, успешно или нет, мы проходим с мамой между шестью месяцами и тремя годами?

Робин. Да, в общем, так, хотя Вы несколько перегрузили ответственностью маму. Если она держится колеи «замкнутых и зажатых», то потому что сама из семьи «замкнутых и зажатых». Что же она тут поделает? Ей совсем не легко вывести своего ребенка на «открытую» дорогу.

Джон. Для этого ей нужна крепкая поддержка со стороны. От мужа такой ждать нечего, ведь она, скорее всего, выбрала в мужья «замкнутого» попутчика.

Робин. Верно. Идея двух дорог чрезвычайно важна, когда речь о взрослении человека; давайте пристальнее посмотрим на мать с ребенком на каждой из этих двух дорог. И сначала возьмем «здоровый» пример. Здесь мать — нормальная, мы назвали ее «хорошей» матерью. Помните, что отличает «хорошую» мать?

Джон. Она способна смотреть за собой. Осознает свои потребности и с удовольствием удовлетворяет их. Поэтому доверит ребенка другим, когда ей необходима передышка от материнских забот, обратится к другим за любовью и поддержкой, когда в них нуждается.

Робин. Верно. И в результате у нее хватает любви, или эмоциональной поддержки, или раскованности, или уверенности — называйте, как хотите. А отсюда следует, что, во-первых, она способна, имея это в достатке, наделить и ребенка, то есть ее ребенок не останется без необходимой эмоциональной поддержки, а во-вторых, не будет зависима от ребенка в этой же самой эмоциональной поддержке, любви. И поэтому сможет отпустить его от себя, когда ребенок будет готов уйти.

Джон. Она не станет отнимать у него обслюнявленный край одеяла, она даст ему зайку. И ему будет легче от нее оторваться, ведь материнская любовь свяжется с зайкой, ведь мать одобрила его новую компанию. Все говорит о том, что она его не удерживает, дарует свободу.

Робин. Поэтому он увереннее в себе, а значит, отважнее, он задорен, он не боится рискнуть. Он не будет отгораживаться от новизны. Ему жить веселее. Он быстрее заведет друзей, ему всегда найдется поддержка, даже если мамы и близких нет рядом. И он будет все меньше нуждаться в маме, в родной семье. А это, между прочим, значит, что он будет еще больше им радоваться.

Джон. Почему?

Робин. Когда он вместе с семьей, его не мучит тревога, что он может остаться без нее. Радость ничем не омрачается. Он подготовлен и легче справится с любой переменой, потерей, ударом, его жизнь будет не просто богатой, но будет делаться все богаче, разнообразнее.

Джон. Так. Это «здоровый» полюс. На противоположном — мать не способна к здоровому эгоизму. Не способна взять то, в чем нуждается.

Робин. Увы. Поэтому она в нужде. А если она в нужде, как же может быть способна давать? Значит, ребенок будет прежде всего обделен эмоциональной поддержкой. Хуже того, если она в нужде, она будет зависима от ребенка, ей будет необходима его любовь и поддержка. Она уцепится за него, его нельзя будет оторвать от нее. И даже сунув ему мишку, зайку, она совсем по-другому отнесется к происходящему. Как собственница ребенка она не обрадуется, что ватой набитый заяц поглотит все внимание ребенка, оттеснив ее саму. Она готова кричать: «Караул, соперник!»

Джон. Ясно, что зайцу не носить от нее к ребенку послания: «Вот тебе моя рука, а теперь иди!» И, конечно, ребенок не отважится на самостоятельные шаги. Фактически ему будут внушать обратное.

Робин. Именно. Это одна история мытарств на неверном пути. Печальную историю можно рассказать и иначе — если мать приучена отказывать себе в потребностях материнства.

Джон. Если спрятала себя этой стороной за «ширму»?

Робин. Да. Она не испытает никакой радости от тяги к ребенку или ребенка — к ней. Она попробует подавить эту тягу с обеих сторон и оттолкнуть ребенка, цепляющегося за нее. И, конечно, ее смутит привязанность ребенка к какому-то зайцу набитому, особенно же подрастающего ребенка. Поэтому она, насколько сможет, отобьет у ребенка охоту к подобным играм.

Джон. Значит, в любой из печальных историй заяц доставит ребенку от нездоровой матери зловещее «нет».

Робин. Именно. Но раз ребенок, нуждаясь в материнском одобрении «заячьих игр», символизирующих свободу — в конечном счете, дающих свободу и от самой матери — слышит «нет», он просто не обретет свободы. Он застрянет при матери, шагу без нее не шагнет.

Джон. Застрянет, потому что не сумеет перебраться из пункта «Мама» в пункт «Все и вся», где для него нашлось бы сколько угодно поддержки.

Робин. Да, так и будет тащиться неверным путем, путаясь под ногами у матери. Или — уцепившись еще за какой-то… «костыль».