Камбрия — навсегда! - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович - Страница 31

Викинг стоял тут же, рядом с трибуной. Подходить не надо — скорее уж повернуться. И смотреть, как льётся красная струйка в чашу. Красная, как волосы богини. Кровь лозы, кровь христианского Бога, кровь власти.

— Я, Немайн Шайло верх Дэффид, сейчас назначаю моего рыцаря, сэра Эгиля Создателя Машин, комесом Южного Берега и Города. В свидетели чего беру всех свободных воинов Республики Глентуи. Принимаешь ли ты это назначение?

Викинг ухмыльнулся.

— Я бы лучше подрался с саксами, — заявил он во всеуслышание, — но драться и знать, что кто-то запортит мою да твою работу… Этак можно и мечом себе по ноге попасть! Принимаю, Хранительница.

Осушил кубок — одним глотком. Недоумевающе оглянулся. Бутылка исчезла в широком рукаве, будто и не было. Студенческий навык Клирика служил новой хозяйке честно.

— Маловато? — спросил Харальд. — Ох, боюсь, нашего конунга прозовут: «Неметона, Прижимистая на Золото и Вовсе Скупая на Выпивку».

— После похода доберёте, — утешила норманнов Немайн. — Пивные дни никто не отменял…

Многие улыбнулись. Хранительница выговаривала рыцарям, как хозяйка домашним. Это было забавно и правильно разом. Дружина — семья, а у справной хозяйки не забалуешь. Улыбалась и Немайн. Хотя и чувствовала, что до утра ей — глаз не сомкнуть. А отсыпаться на дромоне…

Больше шести часов проспать так и не вышло. Явилась Нарин. Мол, маленького пора кормить. Ну и как ей было сердиться? Разве когда проглоту ненасытному опять не хватило её молока и пришлось добавлять кормилицыного. Отгоняя дурную ревность, Немайн и проснулась окончательно. Зато сын заснул. Словно знал, что матери пора и делами заняться. Вот подрастёт — и понятливость эту как рукой снимет…

Сперва — грамоту выписывала. Ленный договор на владение куском речного берега. Когда Немайн весело спросила Эгиля, что он предпочтёт принять в оплату новых трудов — сокращение срока службы или звонкое золото, викинг вдруг отчаянно махнул рукой и попросил землю.

— Хм-м, — сказала тогда Немайн, — а тут проблемы. Ты что, сам пахать будешь? Рабов у нас нет. Им, понимаешь, оружия не дашь.

— Дашь, — парировал норманн, — ещё как! Только рабами они от этого быть перестают.

И был прав. Вручение оружия — самая простая из церемоний освобождения раба.

— Тогда как?

— Я думал, — сообщил Эгиль. — Работников можно ведь и нанять. Но — я привык возиться не с землёй и скотом, а с деревом. Да и земли пахотные не твои, а кланов. И пастбища. Но вот кусок речного берега я бы взял. И лес. Под сведение. Я вот на дромон смотрю: хлипкая посудина, но ходкая. А как достигнуто, уже понял.

— Ты смотри, — предупредила сида, — земля — не моя и не твоя. А республики. Возьмёшь — будешь должен служить, пока не вернёшь.

— Знаю, — Эгиль пожал плечами, — как на континенте. Я тебя понимаю — если раздать земли навсегда, кто служить потом будет? Но сыну я смогу завещать и землю, и службу?

Здравствуй, феодализм… А что делать? Мешок с золотом уже на четверть обещан за расписки, а впереди война. И что-то говорит, что придётся за средствами на военные траты лезть в собственную мошну. А общество вернёт отнюдь не всё.

— Сыну, дочери, неведомой зверушке, — подтвердила сида, — если та будет в состоянии исполнять обязанности, соответствующие твоему званию. Или выставлять корабль первого ранга с экипажем. Я в дороге набросаю договор. Вернусь — посмотришь…

Вот и готово. Немайн помахала листом, чтоб высохли чернила. Свернула в трубочку и спрятала в тубус для документов. Как чертёж. Собственно, это и был чертёж — а точнее, лист пояснительной записки. Озорство озорством, но отучать своих людей от бессмысленных украшательств и приучать к точности — стоило. Мода — штука заразная, и если все увидят, в каком стиле сида оформляет документы — для Камбрии и Ирландии этот стиль очень быстро превратится в стандарт. Хотя бы потому, что красив и удобен.

Свернула плед, на правую руку привычно пристроила сына. Вышла на палубу. Скорей, спустилась — поскольку для отдыха и дел воспользовалась любезно предоставленной капитаном каютой. Хозяин каюты стоял тут же, на кормовой площадке. Переход до Керр-Мирддина, даже против течения, занимал немного времени, а дромон для этой реки был всё-таки большим кораблём. Потому отсыпался капитан, пристав к берегу. Зато особенности русла изучил едва ли не лучше местных жителей. Тем большие корабли по устью Туи гонять не приходилось. Завидев сиду, немедленно подошёл, спросил, как великолепная переносит путешествие. Услыхав, что всё в порядке, сообщил:

— Задерживаемся. Течение усилилось. Видимо, в верховьях прошли сильные дожди, даже вода немного поднялась. Ветер тоже южный, нам точно с носа. Так что идём на вёслах. Река!

Тут капитану нашлось более насущное занятие, чем беседа со знатной пассажиркой.

Впрочем, сида в одиночестве не осталась. Не спал и Михаил Сикамб. Купец немного волновался от полученных известий. Война — это не игра по маленькой, это разорение или богатство. Он уже вступил в игру — и тут ему подсунули ещё одну доску!

Михаилу явно хотелось немного успокоиться. И сверить сложившуюся в голове картину с видением ситуации более осведомлённой особой.

— Река, — буркнул он, тихонько, косясь на свёрток в руках Немайн, — да не совсем. Те же дельфины заплывают, а они в реки ни-ни…

— Знаю, — так же тихонько, шепотком, откликнулась сида. — Видела плавники. Даже мысль была — поплавать с ними, поиграть. Увы, времени так и не удалось выкроить. Но заметь — по стремнине вода пресная. На глаз заметно. Так что — это устье. Широкое устье, понемногу переходящее в залив. Потому и дельфинов сейчас не видно! Пресной воды нагнало, ушли. Не любят, да… Знаешь, что это значит?

— И что? — Михаилу и правда стало интересно. Та, которая сумела удивить баллистиариев, а главное, его товарища, занятого в первую голову отнюдь не торговлей, могла рассказать новенькое и тому, кто кормится дальней морской торговлей всю жизнь. Тем более, местные жители как-то связывали ушастую августу с реками.

— Туи когда-то была много полноводнее. Скорее всего, когда таял ледник.

— Но Камбрийские горы нигде не покрыты льдом. По крайней мере, все так говорят. И никогда не были. Не Альпы всё-таки.

— Это сейчас. А тридцать тысяч лет назад…

— Постой! — римлянин опешил, — Но разве мир не был сотворён пять тысяч лет назад? И мы не живём в шестой эпохе?

— Он мог быть сотворён и пять тысяч лет назад, и вчера, — сида немного нервно хихикнула, — и ты не заметил бы разницы, Творец-то всемогущ. Почему бы ему не создать долину возрастом в тридцать тысяч лет? Трёхсотлетний лес? Купца, которому за сорок?

— Мне не нравится эта мысль. И на ересь похоже, и вообще… — Михаил замялся, подыскивая слова. — Это ведь почти умереть: узнать вдруг, что всей твоей жизни и не было никогда!

— А вот со мной очень похожее произошло, — Немайн, взгрустнувшая было, приободрилась. — Однажды я просто появилась. Взрослая, умная. А до меня был другой человек. Который исчез, как не было. Желал бы ты такой судьбы этой долине?

— Нет… — откровения базилиссы Сикамба не удивили. Был у восточных римлян обычай — после долгой комы или летаргии считать очнувшегося другим человеком. Помимо прочего, каждая такая малая, одолимая, смерть укрепляла веру в окончательное воскресение. После неё «обмиравшего» полагалось крестить заново — имя менять. Родственных же связей, рукоположения, пострига малая смерть не отменяла. И коронации тоже. Так что оставалось вставить на место очередной кусочек головоломки. Заодно и прикинуть, что за этот кусочек дадут резидент Григория и епископ. Которому эта подробность, пожалуй, даже более интересна. Августа же продолжала расписывать странности своей реки:

— Тогда она старше тридцати тысяч лет. И около восьми тысяч лет назад там, на вершинах, таял ледник, и Туи, полноводная, как нынешний Дунай, несла песок, ил и глину, лепила из них себе ложе. Со временем вершины оголились, и теперь реку питает только дождь…