Чудо в аббатстве - Карр Филиппа - Страница 10

• Предыдущая
• 10/117
• Следующая

Счастливое время — сенокос! Мы все шли в поле, даже Кейт, хотя сначала и неохотно, но потом и она радовалась, когда приносили эль домашнего приготовления и когда нас катали на телеге с сеном. Но лучше всего была пора сбора урожая. Когда все снопы были перевязаны и составлены, а бедняки тщательно подобрали все колосья, наступал час веселого ужина, посвященного уборке урожая. Весь день с кухни доносился запах жареного гуся и пирогов. Матушка украшала весь дом цветами, и все были очень веселы. Кейт и я подвешивали миниатюрные снопики, которые будут висеть до будущей осени, чтобы урожай был хорошим. Потом мы танцевали, и тут Кейт была в своей стихии; но отцу всегда нравилось, когда Руперт выводил меня на круг и мы с ним открывали бал в честь урожая.

В то время все разговоры сводились к свадьбе короля и Анны Болейн. Он избавился от королевы Екатерины, которая уехала в Эмптхилл. Бруно рассказывал нам много больше того, что мы могли узнать в другом месте, потому что монахи, приезжающие в Аббатство, привозили новости.

Однажды, когда мы сидели на траве под укрытием кустов, чтобы нас не заметили, и говорили о бедной печальной королеве, Бруно и Кейт опять поссорились.

— Королева Екатерина — святая, — сказал Бруно, продолжая описывать ее страдания.

Я любила смотреть на него, когда он говорил. Лицо его казалось таким красивым, профиль был четко очерчен, гордый, но еще невинный, а то, как у него вились волосы надо лбом, напоминало мне изображения греческих героев. Он был высок и строен, и я думаю теперь, что самым привлекательным в нем была смесь святости и язычества, как он превращался из мальчика, который мог ошибаться и задираться, в некое исключительное существо, которое смотрело на нас с недосягаемых высот. Думаю, что Кейт чувствовала то же самое, хотя никогда и не призналась бы в этом. Находиться рядом с Бруно было совсем не то, что быть с Рупертом. Мой кузен был таким мягким и заботливым, что мне иногда казалось, что он относится ко мне, как к одному из своих новорожденных жеребят или ягнят. Мне нравилось, когда обо мне заботились; мне всегда это нравилось, но в присутствии Бруно мной овладевал восторг, я была так взволнована, как ни при ком другом. Я знала, что Кейт разделяла это чувство со мной, потому что она никогда не упускала возможности попытаться одержать над ним верх, будто она должна была убедить себя, как и нас, в своем превосходстве.

Теперь же, так как Бруно говорил с такой симпатией о королеве Екатерине, она резко заметила, что королева старая и некрасивая. Говорили, что она не имела права быть королевой и что Анна Болейн с ее красивыми одеждами, следовавшая французской моде, была восхитительна, как сирена.

— Она — сирена, которая своим пением соблазнила короля на бесчестие, — сказал Бруно.

Кейт не понимала метафор, ей было скучно от старых легенд. Когда она говорила об Анне Болейн, глаза ее сверкали, и я знала, что она воображала себя на ее месте. Как бы она была рада этому! Все смотрят на нее, и Кейт наслаждается всеобщим восхищением и завистью. Драгоценности и лесть доставляют ей удовольствие и плевала она на всех, кто ее ненавидит.

— А истинная королева, — настаивал Бруно, — ругает своих фрейлин, когда они проклинают Анну Болейн. «Молитесь на нее, — говорит она. — Оплакивайте ее, ибо придет время, когда ей будут нужны ваши молитвы».

— Ей не будут нужны их молитвы, — воскликнула Кейт. — Она — истинная королева, хотя многие и говорят обратное.

— Как она может быть королевой, если у нас уже есть королева?

— То, что говоришь ты, похоже на измену, Святое Дитя, — насмешливо сказала Кейт. — Осторожнее, а то я донесу на тебя.

— Неужели ты сделаешь это? — спросил Бруно, пристально глядя на Кейт. Она хитро улыбнулась ему:

— Ты не веришь, что я могу сделать это? Ничего я тебе не скажу. Догадайся сам.

— Ну, поскольку мы не уверены, мы не будем говорить с тобой о таких вещах, — отважилась сказать я.

— Попридержи язык, глупое дитя, — так Кейт называла меня, когда сердилась в противоположность Бруно, который был Святое Дитя. Этими словами она выражала свое раздражение или желание поиздеваться. — Ты ничего от меня не скроешь.

— Мы не хотим, чтобы на нас донесли, — сказала я.

— Он-то в безопасности, — указала она пальцем на Бруно. — Если кто-нибудь попытается причинить ему вред, вся округа вооружится. Кроме того, ему достаточно сделать чудо.

— Невинные младенцы были убиты, — возразила я.

— Это детский разговор, — с важным видом произнес Бруно. — Если Кейт хочет донести, пусть доносит. Ее не выпустят на свободу, потому что она тоже говорила с нами, к тому же осведомителей редко выпускают на свободу.

Кейт молчала, а он продолжал:

— Королева проводит свои дни в молитвах и вышивании. Она делает великолепное покрывало на алтарь во славу Господа.

— Вам могут нравиться святые, а мне они не нравятся, — сказала Кейт. — Они все старые и некрасивые, поэтому они и святые. , — Это не правда, — ответила я.

— Не пытайся быть умной, глупое дитя. — Но она была задета, поэтому сказала, что мы должны возвратиться домой, а то нас хватятся и будут искать. И что будет, если нас найдут? Тогда они обнаружат дверь, и это перестанет быть тайной, а наши встречи прекратятся.

Эта мысль привела всех нас в ужас.

Наступил май, были разосланы официальные объявления о предстоящей коронации. Королева Анна Болейн из Гринвича отправится в Тауэр, затем после кратковременного пребывания там поедет в Вестминстерское аббатство. Это будет зрелище, которое редко кто видел раньше.

Кейт теряла терпение от нашего, как она выражалась, несветского образа жизни. «Предстоит коронация — это же важнее, чем свадьба», — говорила она. Множество народу соберется на улицах и на берегу реки, чтобы посмотреть на новую королеву, проплывающую мимо. А согласно мнению некоторых, это могли быть похороны!

Я сказала, что из-за этой коронации уже было несколько похорон.

— Теперь это не имеет значения. Я собираюсь увидеть коронацию.

— Отец не захочет, — сказала я. Она прищурила глаза:

— Это предательство не идти на коронацию женщины, которую избрал король.

• Предыдущая
• 10/117
• Следующая