Пошищение на двойку - Кораблев Артем - Страница 7

• Предыдущая
• 7/35
• Следующая

— Рута стоять! — скомандовал Костя, и собачонка послушно остановилась, ожидая дальнейших приказаний.

Костя обошел толстый ствол сосны, как сделал это в прошлый раз Митька. На другой стороне дерева, там, где кора была повреждена, образовалось неглубокое дупло, такой величины, что туда можно было поставить ногу. Костя так и сделал. Дальше взбираться ему пришлось по небольшим выступам коры, цепляясь за них кончиками пальцев, это было немного больно. Но, кое-как забравшись немного вверх, он увидел первую ступеньку: к дереву была прибита небольшая дощечка. Костя еще вскарабкался по стволу так, что смог поставить на нее ногу. Чуть правее и выше оказалась еще одна ступенька, затем еще. Эта лесенка огибала сосну по кругу. Дальше ступени вели только вверх. Лезть по ним было очень нелегко, и Костя подивился ловкости Глобуса. Но и он тоже справился с этой задачей. Через несколько минут Костя уже был на помосте.

Здесь Костя позавидовал Глобусу. Ну и классное же убежище он себе устроил! Как здесь хорошо, даже сейчас, в разгар осени, а уж летом-то… Полный аут, как говорит Семен, их инструктор из клуба скаутов. Костю окружали стволы разных деревьев, не такие, как внизу, а другие, каких он никогда раньше не видел. Ведь сейчас он сидел на дереве, как Тарзан, на высоте метров двенадцать над землей, и лес просматривался отсюда почти весь. А осенью особенно. Людей в непосредственной близости Не наблюдалось, лишь у корней сосны прямо под ним что-то вынюхивала Рута.

Однако надо было действовать. Костя принялся обследовать убежище Глобуса.

Это было действительно убежище. Сюда приятно было убежать от людей, от школы, от всего мира. Здесь можно было устроиться с относительными удобствами. Даже старый зонтик валялся на случай дождя.

Костя сел на край помоста, свесив ноги вниз. Наверняка Митька просиживал так часами. Костя посмотрел под дерево. Руты там не было. И он не сразу отыскал ее среди желтых листьев и бурой хвои — рыжая шубка Руты заменяла ей сейчас маскхалат. Рута стояла на тропинке, озадаченно вертя головой: налево ей идти или направо. Она искала Костю.

— Рута! — окликнул он ее. — Стоять!

Рута услышала, повернулась кругом на месте и еще больше закрутила головой.

Надо было спускаться. Костя повернулся спиной к бездне, встал на правое колено, а левой ногой стал нащупывать первую ступеньку. Чтобы не упасть, он ухватился за один из четырех стволов дерева. И тут его пальцы провалились в пустоту. От неожиданности Костя едва не полетел вниз, каким-то чудом удержался и замер, облапив ствол обеими руками, как медвежонок с картины Шишкина «Утро в сосновом бору*. Затем, крепко держась за ствол одной рукой, перегнулся, чтобы посмотреть, куда это попали его пальцы. С другой стороны ствола было круглое отверстие. Когда-то его продолбил дятел, но сейчас кто-то расширил это отверстие ножом, и туда легко могла пролезть кошка. Не долго думая, Костя запустил в дупло руку. Есть! Он нащупал шелестящий сверток. Костя вытащил сверток наружу. Это оказалась обычная общая тетрадь, завернутая в полиэтиленовый пакет. Костя еще раз запустил руку в тайник. Больше там ничего не было. Но и этого уже было немало. Он сунул тетрадь за пазуху и теперь, совсем с другим настроением, полез вниз, к Руте.

Сдав Руту с рук на руки Элеоноре Витольдовне, Костя немедленно бросился к лифту — хорошо, что кабина еще стояла на его этаже. И поехал он в лифте не вниз, а наверх. Сойдя на шестнадцатом, Костя также быстро выскочил на боковую лестницу, все стены которой были исписаны множеством изречений вроде: „RAP — параша, победа будет наша!“ — и названиями рок-групп всевозможных направлений.

Конечно же, здесь было не очень уютно, мерзко воняло, но лучшего места для уединения ему сейчас трудно было отыскать. Только бы никого не оказалось на самой последней лестничной площадке, там, откуда начинается ведущая на крышу лесенка, сваренная из стальных прутьев.

Тут же он присел на более-менее чистую ступеньку без потеков и достал из полиэтиленового пакета тетрадь.

Как ни жаль, но Костя не нашел в ней того, чего ожидал и зачем лазил на дерево. Костя даже не сразу понял, что это такое. Это не было дневником. Скорее это школьный журнал. На первой же странице Костя с удивлением, прочел: „Долги и награды Ежова Дмитрия“. „Совсем Глобус тронулся“, — мелькнула мгновенная мысль у Кости. Он перевернул лист. Теперь перед ним был длинный столбец фамилий, имен, прозвищ. Вверху были проставлены год и месяц, а чуть ниже — числа. Точь-в-точь, как в школьном журнале успеваемости, только в этом списке не соблюдалось алфавитного порядка. Напротив имен, фамилий и прозвищ в клеточках тетради стояли самые обычные школьные оценки. Костя вспомнил, что и сам заводил такой журнальчик на своих одноклассников, только это было очень давно, когда он учился в третьем классе, а может, и во втором. И другие такие журналы заводили, Костя точно знал это. У девчонок он их и в пятом классе видал. Но здесь было все-таки что-то особенное. Самое удивительное было то, кому Глобус выставлял оценки. В списке вперемешку значились ученики совершенно разных классов „Школы-ПСИ“ и, видимо, не только лицея. Тут были такие фамилии и клички, каких Костя и слыхом не слыхивал, А еще тут были фамилии учителей с указанием той дисциплины, которую они преподавали. Костя прочел: „Костров В.В. - физик“. Нашел и себя: „Кострик“. Кого тут только не было: „Жбан, Тузик, Кабан, Клизма и даже Вшивый Бобик“. И у всех были свои оценки. Напротив своей фамилии Костя нашел с десяток двоек, среди которых, как ни странно, красовалась единственная пятерка. „Это за что же?“ — удивился он. У Костиного отца оценоч-ки были в начале месяца получше. Виктор Викторович Костров перебивался с тройки на двойку, иногда разбавляя их даже четверками, но зато самой последней у него стояла жирная единица, да еще с восклицательным знаком. „О, как! А у кого же самые лучшие? — поинтересовался Костя. — Отличники-то есть?“ К его удивлению, нашлись и такие. В явные хорошистки попала Лидочка, хотя и она не избежала двоек, но у нее все плохие оценки были закрыты пятерками. А вот какой-то Алик имел лишь одну четверку, все остальные оценки у него были отличными, Глобус явно тянул его на золотую медаль. Только преподавателем какого предмета воображал себя Митя Ежов и по каким критериям он оценивал успеваемость? Костя так и не понял. Во всяком случае, Глобус был строг, очень строг. Страница так и пестрела „парами“.

Костя перевернул еще один лист — тетрадь была разграфлена до конца года. Существовала даже такая графа, как „Итоги“, пока еще незаполненная. А вот дальше сходство со школьным журналом утрачивалось. После неподведенных еще „Итогов“ последовала страница, расчерченная пополам вертикальной линией. В самом верху страницы было написано одно только слово „Кактус“, а под ним в левом столбце стояли две фамилии: „Загорский Ю.А.“ (директор лицея — догадался Костя) и „Костров В.В.“. Соседняя страница тоже была расчерчена тем же способом, но озаглавлена по-другому: „Митя“. И там стояло два имя с левой стороны: „Алик“ и „Лидочка“. Вот и все. Больше ничего в тетради не было написано. Костя пролистал ее до конца. Открыв предпоследнюю страницу, он обнаружил еще самый обычный чистый почтовый конверт. Внутри лежало то ли письмо, то ли какая-то записка.

Костя на мгновение остановился. Что-то было нехорошее в том, что он изучает журнал чужого человека, и Костя это хорошо понимал. Но было уже поздно. А вдруг именно в этом конверте таилась разгадка исчезновения Глобуса? Костя открыл конверт и вытащил сложенный вдвое листок на Божий свет.

Развернув его, он прочел следующее:

То, что это сделано не на принтере, Костя сразу понял. Уж больно буквы корявые и скачут туда-сюда. Пишущая машинка! Но что все это значило? Куда приходи? Что было обещано? И когда было это „завтра“? А вдруг как раз в тот самый день, когда пропал Глобус? Да-а, это уже что-то. Костя аккуратно убрал письмо в конверт. Положил его в тетрадь, а тетрадь, упаковав, как и было, в пакет, сунул за пазуху. Есть над чем подумать. А вот что дальше делать?

• Предыдущая
• 7/35
• Следующая