Алиенист - Карр Калеб - Страница 39

• Предыдущая
• 39/133
• Следующая

Однако наше обучение не ставило целью порочить или развенчивать теории: хотя попытки Спенсера объяснить природу и эволюцию умственной активности человека были далеки от истины, бесспорной оставалась его вера в то, что большинство людей полагают свои осознанные действия уникальными реакциями (опять-таки, выработавшимися в результате серьезных событий, пережитых в детстве), только достаточно окрепшими в регулярном использовании и пересилившими прочие порывы и реакции, – иными словами, они выиграли ментальную борьбу за выживание. Действительно, в личности, которую мы искали, развился глубоко насильственный комплекс инстинктов; и нам оставалось лишь догадываться, какие кошмарные переживания упрочили ее веру в подобные методы как самую надежную реакцию на тяготы жизни.

Очень скоро стало ясно, что нам следует узнать намного больше о нашем воображаемом человеке, если мы действительно хотим, чтобы он обрел видимые очертания. Так что мы с еще большим рвением и скоростью погрузились в чтение, обмениваясь мыслями в любое время дня и ночи. С Сарой мы частенько доходили до того, что, продираясь через треск помех на телефонной линии, во весь голос делились причудливыми философскими постулатами в два часа ночи – к вящему отчаянию моей бабушки. Но от раза к разу мы все больше приближались к истинному знанию. Поразительная скорость нашего образования (самая значительная часть знаний была нами разжевана и проглочена, хоть и не вполне переварена, в первые десять дней) затмевалась практическими заданиями: нам следовало внимательно наблюдать за действиями Маркуса и Люциуса Айзексонов, вплотную занимавшихся сбором физических улик и разработкой методологии. Хотя таковых поначалу было совсем немного: нам очень не хватало доступа к местам преступлений. (Взять, к примеру, тот же Вильямсбургский мост: к тому времени, когда Маркус смог там побывать, уже не оставалось никакой надежды обнаружить четкие отпечатки пальцев, ведь само по себе это место было строительной площадкой под открытым небом, и каждый день из-за рабочих и погоды улик становилось все меньше.) Уверенность в том, что нам необходимо иметь больше фактов, дабы подробно реконструировать методы убийцы, только крепла от этого мучительного ожидания, сгущавшегося в нашей штаб-квартире. Мы с головой ушли в работу, но всем было ясно – скоро что-то случится.

И когда март сменился апрелем, это произошло. В 1:45 ночи субботы я дремал в бабушкином доме со вторым томом «Принципов» профессора Джеймса, довольно неудобно разместившимся на моем лице. Днем в №808 по Бродвею я было предпринял благородную попытку уловить соображения Джеймса насчет «Необходимых истин и воздействия жизненного опыта», но меня отвлекло явление Стиви Таггерта, который выдрал из позднего городского выпуска «Геральда» список заездов на новом ипподроме «Акведук», что на Лонг-Айленде, и теперь желал получить от меня совет касательно гандикапа. Последнее время я пользовал Стиви гонцом к своему букмекеру (без ведома Крайцлера, разумеется), и мальчик быстро пристрастился к этому королевскому спорту. Я убедил его не ставить собственные деньги, пока он не начнет соображать, что делает, однако с его прошлым долго он не продержался. Как бы там ни было, когда посреди ночи раздался телефонный звонок, я пребывал в глубоком сне, вызванном продолжительным и трудным чтением. С первым же звонком я вскочил на ноги и запустил томом «Принципов» в стену. Телефон лязгнул снова, когда я уже натягивал халат, а к третьему звонку я успел вылететь в коридор и схватил трубку.

– Чистый лист, – сонно пробормотал я, полагая, что звонит Сара.

Так оно и было.

– Прости, не поняла? – ответила она.

– Что мы обсуждали сегодня днем? – спросил я, протирая глаза. – Является ли наше сознание при рождении чистым листом, или мы появляемся на свет с врожденными знаниями о чем-то? Я ставлю на чистый лист.

– Джон, помолчи немного. – В ее голосе звенела тревога. – Это случилось.

Я тут же проснулся.

– Где?

– Кэсл-Гарден. Бэттери. Айзексоны уже собрали камеру и все: принадлежности. Им надо приехать до нас, чтобы можно было отпустить офицера, оказавшегося там первым. Там сейчас Теодор, следит, чтобы все прошло гладко. Я уже позвонила доктору Крайцлеру.

– Умница.

– Джон?…

– Да?

– Я просто ни разу… То есть я одна, кто никогда… это действительно так ужасно?

Что я мог ей ответить? Подойдем практично.

– Тебе понадобится нашатырь. Но попробуй ничего не бояться. Мы все будем рядом. Возьми кэб и заедь за мной. Поедем вместе.

Я услышал, как она глубоко вздохнула.

– Хорошо, Джон.

К тому времени, когда экипаж Сары достиг Вашингтон-сквер, она уже избавилась от большинства страхов, которые сменила суровая решимость. Выглядела моя приятельница довольно рассеянно – я задал ей несколько глупых вопросов, пока наша коляска грохотала но брусчатке Бродвея, но Сара смотрела прямо перед собой, невозмутимо сосредоточившись – на чем? Она не ответила, а самостоятельно определить я не решался. Я подозревал, что она поглощена своим, как ей казалось, жизненным предназначением, а именно: доказать, что женщина способна стать хорошим и действенным офицером полиции. Зрелища, подобные тому, что ожидало нас сегодня, грозили стать обязательной частью ее профессиональных обязанностей, если мечте ее предстояло осуществиться, и она это знала. Поддаться характерному для ее пола малодушию было бы вдвойне непростительно и невыносимо, поскольку сие означало бы нечто намного превосходящее личную неспособность вынести кровавую картину. Так что пока Сара уставилась на круп нашей лошади и, скупо роняя слова, прикладывала все мысленные усилия к тому, чтобы по прибытии на место не уступить бывалым детективам.

Все это, между тем, контрастировало с моими собственными попытками разрядить напряжение непринужденной болтовней. К тому времени, как мы добрались до Принс-стрит, я устал от собственного нервического голоса, а на Брум уже готов был сдаться, променяв свои жалкие попытки установить хоть какой-нибудь контакт – на лицезрение проституток и их клиентов, выходящих из концерт-холлов. На углу я увидал норвежского матроса: тот был настолько пьян, что слюни потоком текли на его форму, а две танцовщицы бережно поддерживали его, в то время как третья безнаказанно обшаривала его карманы. Обычное дело, но в ту ночь эта картина почему-то мне запомнилась.

– Сара, – спросил я, когда мы пересекли Канал-стрит и потряслись в сторону Городской ратуши. – А ты когда-нибудь бывала в «Мануфактуре Шаня»?

– Нет, – быстро ответила она, и выдох ее обернулся паром в морозном воздухе. После жестоких мартовских морозов апрель, как и всегда в Нью-Йорке, почти не обещал передышки.

Не слишком-то удачная завязка беседы, но я продолжал:

• Предыдущая
• 39/133
• Следующая