Зумана (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde" - Страница 80

• Предыдущая
• 80/87
• Следующая

"Прости меня, Фаре! Прости… Я больше не оставлю тебя… не позволю никому тебя забрать. Прости, малыш… прости…"

Он затих почти сразу, и Элея осторожно осмотрела ребенка. Личико его покраснело от натужного плача, а тело было вялым и ослабшим.

— Лекарь не смог понять причину нездоровья… — признался Домер.

"Конечно, — подумала Элея, — лекарь, вероятно, даже не знает, что мать этого мальчика считали ведьмой, и что принц Закатного Края с легкостью мог унаследовать ее Дар", — она была уверена — этот недуг ни что иное, как единственный для беззащитного младенца способ добиться своего… И все признаки недуга пройдут в течение ближайшего часа.

— Не нужно лекаря, — ответила она советнику. — Лучше позовите сюда кормилицу. Пусть она делит комнату со служанкой и все время будет здесь. И принесите нормальную детскую одежду, он слишком большой, чтобы его все время пеленать.

— Откуда же нам взять ее… — Домер уже признал свое поражение в этой игре и выглядел совсем не так бодро, как еще десяток часов назад.

Элея молча радовалась. Но улыбки советник не дождался — принцесса не считала нужным как-либо проявлять свои чувства. Она ответила не более любезно, чем пажу какой-нибудь леди Ариты:

— Тогда пусть мне подадут льна и ниток с иголками, — и отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена.

Кормилица появилась спустя каких то полчаса, и вскоре Элея уже не представляла, как обходилась без нее раньше.

Это был женщина невысокая, но, что называется, в теле. Вероятно, ее и выбрали-то именно благодаря пышным округлым формам. Матушка Лута, казалось, распространяла вокруг себя необъяснимое чувство уюта, она словно только что оставила кухню в доме, где полно ребятишек и работы по хозяйству. Глядя на нее, так и хотелось обнять эту мягкую спокойную женщину. Элея сразу прониклась к ней большим уважением и удивлялась, что Фарр не почувствовал себя вполне счастливым рядом с кормилицей.

Поправился он и в самом деле быстро. Покапризничал, похныкал еще полдня и присмирел. Даже матушку Луту наконец принял благосклонно, и теперь она, сменив принцессу, беспрестанно носила наследника на руках, тешила его какими-то забавными прибаутками, баюкала колыбельными и сноровисто меняла пеленки, которые мальчишка так и норовил распинать.

Как и многие в Дор-Виаре, она считала Элею просто знатной леди, а Фарра и вовсе ее сыном, хотя мальчик и не походил на принцессу ни капельки. Но та не разубеждала кормилицу — к чему все эти лишние охи и неизбежное почитание?.. Ведь куда приятней сидеть вдвоем у камина и говорить о том, что неизменно для всех женщин, какого бы сословия они ни были. Молчунья по-своему тоже принимала участие в этих неспешных беседах — слушала и порой горячо кивала или наоборот трясла головой, если вдруг ее спрашивали о чем-то. Быть может в силу своего физического недостатка или же просто от природы, но она была удивительно кроткой и чуткой. Глядя на нее, Элея с печалью вспоминала своих девушек-служанок из Брингалина. Она твердо решила, что если когда-нибудь вернется домой, обязательно пожалует им звание фрейлин. Давно следовало это сделать…

В обществе своей новой «свиты» Элея немного окрепла духом. К тому же она нашла неожиданное утешение в шитье. Еще никогда рукоделие не оказывалось так кстати — мерная работа позволила отвлечься от тоски пополам со страхом. Поначалу, конечно, получалось плохо, но постепенно руки стали двигаться все более и более плавно, и вскоре Элее уже ничего не стоило унестись мыслями далеко от этого места… Забыв о сидящей рядом Молчунье, о негромко напевающей кормилице, в своих фантазиях она снова была с шутом.

Стыдясь своих мыслей, но не в силах устоять перед соблазном, Элея раньше частенько гадала, какой он? Каким он был с теми фрейлинами из Чертога? Всякое думала. Но даже и не догадывалась, что ее шут такой ласковый… такой безумно нежный. Она не знала, что в телесной близости возможно и в самом деле забыть себя, думала, это только в песнях так бывает. Но Пат… с ним хотелось лишь одного — раствориться и стать единым целым… навсегда.

В ту ночь, когда он пришел к ней, Элея долго не могла уснуть. Она знала, что назавтра ей снарядят карету до Золотой… что шут скажет «езжай», и она не сможет ослушаться… у всякой женщины есть гордость. Она ходила по комнате и кусала пальцы, чтобы не заплакать — расстаться с ним теперь казалось самой жестокой пыткой.

После пьянящей скачки по степи, после ночей под одной крышей и под одной шкурой, после той песни…

После того взгляда, которым он обжег ее возле фургона бродячих комедиантов…

Элея не понимала, как можно было оставаться таким бессердечным, таким слепым и нерешительным. Не понимала, да и не хотела уже ничего понимать. Не хотела вообще ничего… лишь уснуть. Только вот сон не шел, и она снова и снова покидала теплую постель, чтобы охладить воспаленный ум. Прижималась пылающей щекой к стеклу… молилась о чуде, зная наверняка, что этой глупой сладкой мечте сбыться не суждено.

Но он пришел.

Испугал ее до полусмерти, обрадовал до полуобморока, а потом нес какую-то бессмыслицу… пока и сам не понял, как мало значат все эти слова…

Элея до сих пор помнила вкус крови на губах. Вкус этого отчаянного поцелуя.

А ведь она не верила, что такое возможно…

До самого последнего момента не верила. Пока пальцы шута не обожгли ее тело сквозь тонкую сорочку… пока она не поняла, что эти неистовые объятия — не шутка… не сон и не фантазия.

А еще чуть позже догадалась — он всем лгал.

Не было у этого чудака и половины тех связей, о которых по Чертогу гуляли красочнее слухи. Зато была невероятная чуткость. Какое-то небывалое ощущение чужого тела как своего и умение предугадывать любое движение и почти любое желание…

И глядя на Фарра, тревожно спящего или пускающего пузыри, Элея жалела лишь об одном — что никогда не сможет подарить любимому вот такого сына…

4

Отряд Руальда появился под стенами замка через пять дней. Элея узнала об этом от самого господина Домера, который, делясь новостью, выглядел довольным, как обожравшийся кот.

— Ваш бывший супруг здесь, — сообщил он Элее, оглаживая бородку и поблескивая умными глазами.

Словно подкрепляя его слова, откуда-то снаружи замка донеслись крики и шум, как если бы сразу несколько сотен людей начали колотить мечами о щиты. Громко зазвучали сигнальные рога.

А Элея вдруг очень ясно поняла, что все сладкоречивые уверения Домера — лишь для отвода глаз. Руальду готовили ловушку. Никто не собирался договариваться с ним о чем-то. Зачем? Зачем, если можно просто убить. Внутренне она закричала и заметалась в страхе, внешне же лишь спокойно кивнула и не удостоила советника более никакой реакции. Озадаченный этим, он вежливо раскланялся, и следующие несколько часов Элея провела в волнении меряя шагами свою золоченую клетку.

В какой-то момент лязг и скрежет оружия стали настолько громкими, что она уже не сомневалась — Руальд пытался приступом взять горную крепость. Снаружи слышались крики, исполненные ярости и боли, ржали кони. А потом все разом стихло. Волна железного грохота откатилась прочь, оставив Элею в тревоге, которая закручивала все внутри тугим жгутом. И никто больше так и не пришел к ней в этот день, чтобы сказать, чем кончилась короткая битва. Только один из слуг принес ужин для трех женщин, запертых в каменном чертоге. На вопрос, что происходит он лишь услужливо улыбнулся, как будто тоже был немым, и спешно покинул комнату.

Разумеется, Элея даже не взглянула на свою тарелку. Какая уж тут еда… Она несколько раз дергала сигнальный шнурок, но никто больше не приходил. Зато мысли в голове возникали — одна другой страшнее. И так обидно было в эти минуты, что она не умеет видеть дальше своих глаз. Что ей не дано проникать сознанием сквозь стены, как это умеет Патрик.

Патрик, Патрик… Где он сейчас? Жив ли, здоров? Или уже схвачен в плен? Или вовсе убит вражеской стрелой? Элея гнала эти черные мысли прочь, зная, что даже представлять подобное — значит навлечь зло. Но и не думать не могла…

• Предыдущая
• 80/87
• Следующая