Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола - Кривин Феликс Давидович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/57
• Следующая

По наблюдению Соболевского, буква Ъ хранит молчание примерно с XIII века. До XIII века ей было что сказать, а с XIII она замолчала.

Нет, она регулярно посещала собрания букв…

ЖИЛЪ-БЫЛЪ КОТЪ, ОНЪ ЕЛЪ БУТЕРБРОДЪ… но занимала место где-нибудь в самом конце и — помалкивала.

Это с XIII-то века!

За это время у нас многое произошло. Появились новые слова, старые вышли из употребления. Книжки стали печататься. А буква Ъ об этом — молчок… А может, она молчок совсем не об этом? Мало ли о чем можно с XIII века молчать!

Осип Иванович Сенковский, известный также под именем Барона Брамбеуса, очень сердился на букву Ъ: «Пагубнее всех и всего этот тунеяд Ъ… на хвосте русских слов: он пожирает более восьми процентов времени и бумаги, стоит России ежегодно боле 4 000 000 рублей, — а какую приносит ей выгоду или честь?»

Не каждый, кто много стоит России, приносит ей честь, этого Осип Иванович не учитывал. Но, с другой стороны, за такие деньги можно что-то сказать. Хоть звук проронить…

Теперь понятно, почему буква Ъ с XIII века молчит: для нее молчание — чистое золото.

Спор между Бобчинским и Добчинским, кто первый сказал «Э!», мог бы не возникнуть совсем, если бы за сто лет до них другой спор имел другое завершение. А именно, спор о том, нужно ли вообще сохранять в русском языке это «Э». Может, сохранить ето «Е» и етим ограничиться?

В борьбе против буквы Э объединились представители различных грамматических направлений: Ломоносов, Сумароков и Тредиаковский. В восемнадцатом веке писатели были одновременно и языковедами — приходилось самим укладывать рельсы, чтобы потом вести по ним поезда.

О других буквах спорили: исключить или оставить. О букве Э спора не было: исключить.

И вот Фита, в отношении которой мнения разошлись, исключена.

Ять, в отношении которого мнения разошлись, исключен.

А буква Э, которую единогласно приговорили к исключению, осталась.

Э оборотное… Оно сохранилось, как ни брали его в оборот.

Возможно, это показалось подозрительным издателю С.-Петербургских Полицейских Ведомостей, и он спустя сто лет, в 1852 году, потребовал исключения Э оборотного.

Но вмешательство полиции не помогло. Больше того: стали раздаваться голоса о необходимости ввести другие оборотные буквы. Например, Г оборотное, с палочкой налево. Т оборотное, с перекладиной внизу.

Предложение несерьезное, надо прямо сказать, издевательское, но — в грамматике чего не бывает.

Замолчали Полицейские Ведомости. Оставили в покое оборотное Э.

Хотя — какой в грамматике покой? Все равно кто-то пишет вместо Э — Е, кто-то И, и кто-то даже А (вместо «элементы» — «алименты»).

Хотя, конечно, сейчас уже не то время, о котором писал Карамзин: «В целом государстве едва ли найдешь человек сто, которые совершенно знают правописание».

Смелость — для начала труда, упорство — для его продолжения и силы — для его завершения… Много великих дел осталось незавершенными, еще больше — брошенными на полпути, но больше всего великих дел — неначатых… Как посмотришь с этого начала туда, где не только не видится — не мыслится завершение… Какая даль!.. И руки опустятся, и увянет дух, и поспешишь взяться за какое-нибудь ближе исполнимое дело.

Даль…

Человек с этой удивительной фамилией — Даль — никогда не боялся больших расстояний. В молодости он проходил ежедневно десятки верст и в молодости же начал тот труд, на который ушла не только вся молодость, но и почти вся старость. Сорок восемь лет из одной жизни — для одного дела, — какую нужно иметь смелость для начала такого труда!

А ведь этот труд не кормит. Одним этим трудом не только не доживешь до старости, но и в зрелые лета не войдешь. Значит, нужны и другие труды. Например, служба на флоте — мичманом. Затем в армии — военным врачом. Чиновником особых поручений при военном губернаторе. Написать учебник ботаники, учебник зоологии, несколько этнографических работ, создать в литературе новое имя Казака Луганского, — и при всем этом продолжать главный путь, которому не видно окончания… «Дожить бы до конца Словаря…»

Он дожил. Его хватило не только на создание словаря, но и на его издание (много тысяч страниц, помноженных на четырнадцать корректур, читанных слабыми старческими глазами). Он покорил эту даль, на которую никто не решался. Ни до него, ни после него.

Отметив, что Французской Академии на составление словаря понадобилось шестьдесят лет, а Российской — в десять раз меньше, Пушкин пишет: «Карамзин справедливо удивляется такому подвигу». Если это подвиг для целой Академии, то что ж тогда сказать об одном человеке?

В словаре Даля слово подвиг имеет два значения: путь и славное деяние. В своей жизни он соединил оба эти значения в одно.

Моряк, солдат, военный лекарь. Человек непостижимой смелости, если взглянуть на труд его с самого начала, откуда даже не мыслилось его окончание…

Пути слова в живом языке поистине неисповедимы. Почему, к примеру, можно праздновать труса, праздновать лентяя и нельзя праздновать дурака? Или, допустим, мошенника?

Повезло трусу и лентяю, их можно праздновать. Хотя какой это праздник? Всю жизнь дрожать или лежнем лежать — уж лучше дурака валять, раз уж его невозможно праздновать.

Любопытно употребление фразы «Шут с ним!» — наряду с «Бог с ним!» и «Черт с ним!» Видимо, шут не случайно попал в эту компанию: ведь юмор — это соединение высокого и низменного, святого и грешного, бога и черта. В зависимости от того, над чем человек способен смеяться, в нем побеждает бог либо черт. (Иногда, впрочем, в нем побеждает пес, о чем свидетельствует выражение: «Пес с ним!»).

В наше время уже нельзя смеяться по пустякам, для смеха требуются серьезные причины. Еще недавно можно было от души посмеяться над нехитрой фразой: «Дядька Черномор закурил «Беломор». А теперь? Ну, Черномор. Ну, закурил. «Беломор». А суть-то? В чем суть? В современном юморе самое главное — докопаться до смешной сути…

Скажи мне, над чем ты смеешься, и я скажу тебе, кто ты…

Искаженная пословица: «Хорошо смеется тот, кто смеется в последний раз». Искажено совсем немного, но уже крылатая фраза летит в другом направлении: не туда, где хорошо смеются победители, а туда, где смеются побежденные, которым ничего, кроме этого, не остается.

Людей, которые бессознательно искажают привычные выражения и слова, приспосабливая их к новой действительности, кто-то удачно назвал народными исказителями. Исказители от сказителей отличаются тем, что, ничего не сказывая, а лишь чуточку изменив сказанное, добиваются подчас не меньшего эффекта.

«Я не могу этого есть натошняк». (Из разговора в поезде).

«В первую мировую я был стрелевой». (Рассказ старого солдата).

Не каждому известно, что слово тощий, от которого произошло слово натощак, когда-то обозначало «пустой». На тощий желудок — на пустой желудок. Но ведь суть не в том, на какой ты желудок ешь, а в том, каковы результаты.

А что важно для солдата? Конечно, и то, что он в строю, но, может быть, еще важней, что он стреляет, а главное — в него стреляют. Вот почему он называет себя: стрелевой.

Жизнь корректирует все, в том числе и привычные выражения. И человек, который, по общему мнению, работал на износ, теперь работает на износ окружающих, а всегда преуспевавший вздыхает:

«Дело принимает нехороший оборот… Темп жизни таков, что дела делают до десяти нехороших оборотов в секунду…»

• Предыдущая
• 52/57
• Следующая