Голос дороги - Крушина Светлана Викторовна - Страница 38

— Грэм, прошу тебя, пойдем.

— Ты разве не слышал, что он сказал? Не хочет он с тобой идти!

Князь молча шагнул к Грэму, и в ту же секунду с легким шелестом из ножен вылетело десять клинков — и все они были направлены в сторону князя.

— Прекратите! — крикнул Грэм, сам не зная, к кому обращается — к отцу или приятелям.

Тило, не глядя, толкнул его в сторону.

— Уйди, без тебя разберемся.

— Тило!

Грэм рванулся к князю, но Тило легко перехватил его одной рукой и с силой отшвырнул прочь, так что юноша не устоял на ногах и повалился на пол. Еще прежде, чем он поднялся, князь выхватил оба своих меча — и на него разом бросились трое. Грэм закричал и вскочил на ноги, но кто-то заступил ему дорогу; кто именно, он не разглядел, он уже не различал лиц. Оставалось только одно. Грэм обнажил меч и ринулся на приятелей, пытаясь прорваться к князю. Его встретили три клинка; удары посыпались со всех сторон, и Грэм закрутился, как уж на сковородке — большую часть атак он просто не успевал отбить, оставалось только уклоняться. Князь вдруг пошатнулся и упал, — Грэм только чудом увидел это и почти потерял голову; в эту же минуту в таверну ворвались солдаты (Двенадцать знают, почему именно этот момент офицер счел благоприятным для перехвата; быть может, кто-то сообщил ему, что бандиты передрались между собой?). Бывшие приятели Грэма бросились врассыпную, а он рванулся к князю и упал рядом с ним на колени.

Князь был жив, но на его груди расплывалось кровавое пятно, дыхание было затрудненным, а изо рта шла кровь. Грэм, стискивая зубы, чтобы не расплакаться, наклонился над ним. Князь смотрел перед собой стеклянными глазами. Когда над ним оказалось лицо Грэма, взгляд его немного прояснился, и князь проговорил, с трудом переводя дыхание после каждого слова:

— Грэм… мальчик мой… что же случилось?.. Почему?..

— Молчи, — только и смог выговорить Грэм, не замечая, что впервые в жизни говорит князю «ты». Его трясло от сдерживаемых рыданий. — Пожалуйста, молчи.

— Я искал тебя… кто же знал… что так… мой сын…

— Прости меня… — выдохнул Грэм сквозь стиснутые зубы. — Прости… отец…

Князь улыбнулся окровавленными губами и стиснул холодными пальцами руку Грэма. И замер.

Когда подошли солдаты, он все еще стоял на коленях рядом с телом князя, с остановившимся взглядом, сам словно мертвый. Одной рукой он сжимал ладонь князя, а второй стискивал рукоять окровавленного меча (весьма красноречивая картина — так впоследствии сочли судьи). Он не сопротивлялся, даже когда ему стали заламывать за спину руки.

Что было дальше, он помнил плохо. Его протащили через всю деревню, едва ли не волоком, потому что ослабшие ноги подгибались. Потом были допросы — он молчал, глядя в стену, и не реагировал ни на окрики, ни на угрозы, ни даже на побои. Ему было все равно, пусть хоть насмерть забьют. Поскольку он ничего не отрицал — хотя и не подтверждал тоже, — на него повесили убийство князя, тем более, что все приятели (те, которые остались живы) дружно показывали на него. Судьи, правда, сначала сомневались, что это его рук дело: сходство юноши с убитым слишком уж бросалось в глаза. Но все свидетели — в основном жители Теплых Берегов, — и вся банда в один голос утверждали, что он тоже состоял в шайке, и был ничем не лучше остальных. Масла в огонь подлил Гуго, который вспомнил историю, рассказанную Грэмом, и поведал ее на одном из допросов. Картина в головах у судей сложилась самая живописная, и долго раздумывать они не стали.

Грэма ждала пожизненная каторга, но тогда он не смог оценить всей прелести приговора. Он стоял на коленях перед возвышением, на котором разместились судьи, и опустив голову, тупо рассматривал свои закованные в кандалы руки и пытался сообразить, где же это он успел ободрать в кровь кулаки. И почему саднит правая щека, опухшая и стесанная, словно его провезли лицом по камням. Он не помнил ничего, что могло бы привести к таким последствиям.

Сразу после суда его прилюдно клеймили каленым железом как разбойника и убийцу. Он и бровью не повел, когда повторно зачитали приговор, и встрепенулся только, когда к его груди прижали раскаленное железо. Запах горелого мяса и резкая боль ненадолго отрезвили его, и все-таки он не издал ни звука, только зрачки стали как булавочные головки и вздулись желваки на скулах. Потом его загнали на корабль, идущий в Самистр с партией таких же, как он, кандальников.

Эту историю Грэм и рассказал в Карате Брайану шесть лет спустя. О том, что было после, он никому никогда не рассказывал.

3

После разговора с Роджером Грэм подумывал, не проведать ли заодно и Илис, но все-таки решил, что сумасшествия с него, пожалуй, довольно. И просто расспросил о самочувствии Илис капитана. Тот поведал, что девчонка сидит тихая и мирная, вроде даже погруженная в меланхолию, и не пытается ничего нехорошего выкинуть. Грэм только подивился такой покладистости Илис, а паче всего — неожиданному приступу меланхолии. Раньше за ней вроде бы такого не замечалось. Впрочем, подумал Грэм, что я о ней знаю? Может, у нее приступы активного буйства перемежаются приступами печали. Всякое бывает…

Слегка успокоенный, Грэм вернулся к себе на весла в наивной надежде, что теперь им все-таки удастся доплыть до Лигии без неприятностей. Оба возмутителя спокойствия были изолированы, и ничто больше не нарушало размеренную жизнь команды. Большая часть пути была уже пройдена, до берегов материка оставалось плыть дней шесть или семь.

Только вот не знал он, что в данный момент корабль идет недалеко от берегов Самистра, иначе его спокойствие сильно пошатнулось бы. Здешние воды кишели пиратами, которые поставляли рабочую силу в обширные каменоломни и рудники Самистра. С их точки зрения, любой проплывающий корабль был ничем иным, как большим бесхозным контейнером с рабочими, которых можно было выгодно продать, и оставалось только прибрать этот контейнер к рукам.

По пути из Истрии на материк было почти невозможно обойти эти опасные места, если только не делать очень большой крюк. Все капитаны, решившие рискнуть, усердно молились Эфферду, чтобы их пронесло, пока не покидали опасную территорию.

Берек решил рискнуть.

В прошлый раз, когда Грэм плыл из Наи, корабль прошел гораздо севернее Самистра. А вот "Белую птицу" несло прямо в пекло, только он об этом пока не знал. Если бы знал, то не поленился бы уговорить капитана Берека сделать тот самый большой крюк и пройти стороной.

Началось все с того, что на горизонте показался корабль, который, как скоро обнаружилось, на всех парусах несся прямо на истрийское судно. Офицеры встревожились, а когда неизвестный корабль подошел настолько близко, что стало возможным рассмотреть его флаг, живо загнали всех гребцов на весла и быстро изменили курс. Встречный корабль шел под одноцветным черным флагом. Такой флаг был только у пиратов.

Однако было ясно, как день, что истрийцам от самистрян не уйти. Пиратский корабль мчался с бешеной скоростью, без труда нагоняя "Белую птицу" истрийцев, с явным намерением брать их на абордаж. Вооружение на "Белой птице" было слабенькое, да и развернуться они не успевали. Пираты же подошли настолько близко, что стали видны их мощные баллисты. Однако, стрелять они не собирались, а вместо этого шустро подгребали к истрийцам бортом с абордажными мостиками наготове. Капитан понял, что боя не избежать, и велел гребцам бросать весла и вооружаться.

Грэм, немедля, рванул в капитанскую каюту за своим мечом, а по дороге подумал, что надо бы выпустить Роджера, чье умение драться теперь очень пригодилось бы. Оставалось только надеяться, что он достаточно нормален и не выкинет какой-нибудь фокус.

Грэм ворвался в каюту Берека и с порога рявкнул Илис, которая печально сидела над расстеленной на столе картой:

— Илис, быстро, помоги найти наше оружие! — и сам распахнул крышку ближайшего сундука.

— А что случилось? — слегка удивилась Илис. Она не двинулась с места и только перевела взгляд с карты на Грэма. Вид у нее был заинтересованный, но не обеспокоенный. — Опять Роджер взбесился?