Кубок чародея - Крюкова Тамара Шамильевна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая

Во дворце только и говорили, что о небывалом успехе Гордея на охоте. Чем больше король гордился одним сыном, тем нетерпимее относился к другому. Он не понимал нежелания Глеба помириться с братом и считал это упрямством из зависти. Глеб молча сносил обиду. Он с радостью доставил бы удовольствие отцу, но не мог простить Гордею гибели Краги. Гордей упивался славой, и никому не приходило в голову, что он люто завидует Глебу, единственному законному сыну короля, и именно поэтому не упускает случая унизить брата.

— Ты, слабак, даже мышь не подстрелишь. Признайся, что тебе не даёт покоя мой успех, — ехидничал Гордей.

— Ничуть.

Глеб не кривил душой. Его не прельщала охотничья слава. И он не смог бы выстрелить в лань. Может быть, Гордей прав, называя его слабаком, зато лань была бы жива.

— Врёшь, ты завидуешь мне. Иначе не ходил бы всё время с постной миной, — настаивал Гордей.

— Отстань, — огрызнулся Глеб и побежал прочь.

Спрятавшись в кустах в зимнем саду, он размышлял о том, как объяснить отцу, что его мучает не зависть, а несправедливость. Почему отец не хочет понять его и Гордей в глазах других всегда оказывается прав? Глебу было тяжело, как никогда.

«Ну и пусть носятся со своим Гордеем. Вот возьму и убегу из дома», — подумал он и мысленно представил себе как будет жить вдали от семьи, одинокий и гордый. Но тут же был вынужден признать, что у него не хватит на это решимости.

Ветки раздвинулись, и в убежище Глеба заглянула Злата. В последнее время она внимательно присматривалась к мальчикам. Гордей, несмотря на вежливость и примерное поведение, был чужим. Она чувствовала, что её сын — Глеб. Жаль, король думал иначе, но Злата надеялась, что волшебный кубок поможет восстановить истину.

— Вот ты где! А я тебя везде ищу— Она обняла сына и потрепала его по вихрам.

От её ласки все глубоко спрятанные обиды Глеба вдруг выплеснулись наружу, и он, зарывшись лицом в пахнувшее духами платье, горько заплакал. Ему захотелось поделиться своими бедами, рассказать про Крагу. Пусть Гордей называет его маменькиным сынком, но с мамой легко, она всё понимает и может помочь. Однако слова не успели сорваться с его губ. Злата сказала:

— Не плачь. Настанет час, и ты добьёшься успеха.

На Глеба точно вылили ушат холодной воды. Он отстранился от матери и с болью воскликнул:

— Ты тоже думаешь, что я завидую ему!

— Я так вовсе не думаю. Просто сегодня ты видишь мир в мрачном свете, а завтра всё будет иначе, — улыбнулась Злата.

— Нет! Ничего не будет иначе! Никогда!

Он вырвался из рук матери. Хорошо, что он не успел ей ничего рассказать. Она, как все, нарочно успокаивает его, а сама думает, что Гордей лучше, смелее и сильнее. Если бы Крага была жива, он побежал бы к ней, но у него не осталось никого. Злата не стала догонять сына. Сейчас он был глух к словам утешений. Нужно дать ему время побыть одному. На душе у неё было неспокойно.

После ужина Глеб сидел в своей комнате, пытаясь отвлечься чтением, когда дверь приоткрылась и к нему заглянул Гордей. Визит брата не сулил ничего хорошего.

— Зачем пришёл? — без намёка на дружелюбие спросил Глеб.

— Вовсе не из радости тебя видеть. С тобой хочет встретиться одна старуха.

— Какая еще старуха?

— А я откуда знаю? Нищенка. Я её никогда прежде не видел. Я просто передаю ее просьбу.

Глеб насторожился. Гордей был не из тех, кто оказывает услуги бедным старушкам.

— Что ей от меня нужно?

— Это ты у неё сам спроси. Как стемнеет, она будет ждать тебя у заросшей беседки возле статуи Пана.

Выточенная из чёрного мрамора статуя находилась в самом глухом конце парка. Среди детей о ней ходили зловещие легенды. Даже днём мало кто из ребят отваживался ходить к Пану в одиночку, а уж после сумерек на такой подвиг не решился бы даже самый отчаянный сорванец.

— Я не сумасшедший, — отказался Глеб.

— Как знаешь. Я тебе все передал, а если ты струсил, так и скажи. Держи. — Он сунул в руки брата ветку бузины. — Старуха просила воткнуть её возле входа в беседку. Но теперь это неважно, всё равно ты не пойдёшь, — презрительно усмехнулся Гордей.

До Глеба только сейчас дошло, что никакой старухи нет и в помине. Брат решил поиздеваться над ним. Он знал, что ни у кого не хватит смелости ночью пойти к Пану, зато завтра раззвонит каждому про его трусость да ещё всё приукрасит.

— Я пойду! — неожиданно для себя выпалил Глеб.

— Зря. Я бы на твоём месте не ходил, — сказал Гордей, насмешливо глядя на брата.

— С каких это пор ты обо мне печёшься? — с вызовом спросил Глеб. Отступить теперь, значило бы окончательно признать свою никчемность.

— Неужели пойдёшь? — деланно удивился Гордей.

— Завтра утром можешь проверить: ветка будет на месте.

Оставшись один, Глеб пожалел, что затеял спор с братом, но пути к отступлению не было. Смеркалось. Он незаметно выскользнул из дворца. Небо ещё не успело потемнеть и было подёрнуто лиловым шифоном сумерек, но в тех местах, где деревья образовывали свод, уже затаилась тьма. В листве каштанов, стоявших, точно часовые, вдоль центральной аллеи, как стеариновые свечи, тускло светились конусы белых цветов, распространяя тонкий сладкий аромат. Живая ограда стояла непроницаемой стеной, а подстриженные шары самшита в сумраке походили на головы притаившихся великанов.

Глеб вздохнул и, не давая себе времени на сомнения, широким шагом направился по аллее. Вдруг в просвете между деревьями мальчик увидел фигуру, закутанную в белый саван. Сердце его забилось часто-часто, точно после быстрого бега. Кому понадобилось в столь поздний час бродить в окрестностях дворца? Собрав всё своё мужество, Глеб перебежками добрался до кустов, осторожно раздвинул ветки и увидел… статую Афродиты, что испокон веков стояла возле фонтана, отражаясь в тёмном зеркале воды. Глеб невольно улыбнулся. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что большинство страхов и опасений существует лишь в нашей фантазии. Это открытие придало ему храбрости.

— Привидений нет, — подбодрил он себя и двинулся дальше.

Глеб нарочно громко шуршал гравием, чтобы доказать себе, что совсем не боится, ну разве только чуть-чуть. Однако, когда он свернул на узкую дорожку, ведущую к беседке, где стояла козлоногая статуя Пана, смелости в нём поубавилось. Кусты боярышника росли по обеим сторонам дорожки так густо, что ветви их переплетались друг с другом. Сумеречный свет почти не проникал в этот нерукотворный тоннель.

— Ничего страшного. Это всего лишь статуя, — шёпотом сказал Глеб и ступил под зелёный свод. Сделав пару шагов, он не выдержал и бегом, точно за ним гнались, помчался по аллее.

Выскочив из-под деревьев, мальчик остановился и перевёл дух. В угасающем свете заката ему показалось, что козлоногий Пан, лукаво прищурившись, язвительно улыбнулся. Глеб попятился, готовый припустить во все лопатки, но вспомнил про ветку бузины.

— Ты всего лишь статуя и не причинишь мне вреда, — вслух сказал мальчик, опасливо обходя Пана стороной.

Статуя молчала. Вокруг не было ни души. Глеб приблизился ко входу в беседку. Сердце его радостно забилось: он сумел победить страх и дойти до конца. Пусть Гордей в этом убедится.

Мальчик поспешно воткнул ветку бузины возле беседки и застыл, раскрыв рот от удивления. Стоило ветке коснуться земли, как та, словно по волшебству, вросла и стала давать побеги, на которых мгновенно набухали почки и распускалась листва. Не успел Глеб опомниться, как перед ним вырос высоченный раскидистый куст бузины. Лето только вступало в свои права, а куст был обсыпан зрелыми красными ягодами. Ноги у Глеба сделались ватными, на лбу выступили капельки пота.

— Значит, пришёл-таки. А я уж заждалась, — услышал он у себя за спиной незнакомый голос.

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая