Красавица и герцог - Куин Джулия - Страница 4

Она доставила карету домой, подняла на ноги слуг, чтобы те оказали помощь кучеру, затем принялась ухаживать за герцогиней и все это время непрестанно думала об одном: «Кто же он, этот таинственный незнакомец?»

Разбойник, вот кто. Он сказал, что когда-то носил имя Кавендиш. Неужели он приходится герцогине внуком? Грейс слышала, что Джон Кавендиш умер, не оставив наследников, но внебрачные дети молодых отпрысков знатных семейств в деревне не редкость, они рассеяны во множестве по всей Англии. Возможно, и Джон Кавендиш не был исключением.

Впрочем, грабитель сказал, что носил имя Кавендиш. Точнее, когда-то носил. А значит…

Грейс с сомнением покачала головой. Она так устала, что мысли с трудом ворочались в голове, и все же ей не оставалось ничего другого, как думать. Итак, прежде он звался Кавендишем. Что это может означать? Вправе ли незаконнорожденный сын носить имя отца?

Грейс понятия не имела. Она никогда раньше не встречала ни одного внебрачного ребенка, вдобавок знатного происхождения. Но кое-кто из ее знакомых сменил имя. К примеру, сын викария еще ребенком уехал жить к родственникам, и когда наведывался в Белгрейв в последний раз, назвался совершенно другой фамилией. Конечно же, побочный сын может взять любое имя, какое пожелает. А если у него и нет на это никакого права, вряд ли разбойника станут смущать подобные мелочи, верно?

Грейс коснулась пальцем губ, вспоминая поцелуй незнакомца, и когда по телу прошла дрожь восторга, нахмурилась, старательно притворяясь, что ничего не чувствует. Разбойник поцеловал ее. Это был ее первый поцелуй, а она даже не знает, как зовут человека в маске.

Она помнила его запах, тепло его кожи, бархатистую нежность его губ и не знала его имени.

– Грейс! Грейс!

Грейс с усилием поднялась на ноги. Она оставила дверь открытой, чтобы лучше слышать герцогиню, и отчетливо различила, как госпожа дважды ее окликнула. Должно быть, старуха так и не пришла в себя – она редко называла компаньонку по имени, предпочитая сухое обращение «мисс Эверсли», вполне соответствующее ее требовательному, не терпящему возражений тону.

Грейс опрометью бросилась в спальню ее светлости.

– Могу ли я чем-то помочь? – спросила она как можно дружелюбнее, стараясь скрыть усталость и обиду. Герцогиня сидела на постели, вернее, полулежала. Над подушкой возвышалась одна лишь ее голова. Поза была страшно неудобной, но в последний раз, когда Грейс попыталась поправить старухе подушки, та едва не откусила ей голову.

– Где вы были?

Грейс сочла вопрос риторическим и все же ответила:

– В коридоре, за вашей дверью, мадам.

– Я хочу, чтобы вы мне кое-что принесли. – Вместо обычных повелительных ноток в голосе герцогини звучало волнение.

– Чего бы вам хотелось, ваша светлость?

– Мне нужен портрет Джона.

Грейс непонимающе уставилась на госпожу.

– Не стойте столбом! – пронзительно взвизгнула старуха.

– Но, мадам, – возразила Грейс, поспешно отскочив от кровати, – я принесла вам все три миниатюры, и…

– Нет! Нет! Нет! – вскричала герцогиня, яростно мотая головой. – Мне нужен его портрет. Из галереи.

– Портрет?.. – растерянно повторила Грейс. Часы показывали полчетвертого утра, она валилась с ног от усталости, а герцогиня только что приказала ей снять со стены выполненный в натуральную величину портрет и протащить вверх на два лестничных пролета.

– Вы отлично знаете этот портрет, – проворчала старуха. – Джон стоит возле дерева, и у него блестят глаза.

Грейс моргнула, пытаясь переварить услышанное.

– Думаю, там всего один портрет милорда.

– Да! – рявкнула герцогиня срывающимся от нетерпения голосом. – На этом портрете у него блестят глаза.

– Вы хотите, чтобы я принесла его сюда?

– Ну разумеется, у меня ведь нет другой спальни, – раздраженно пробурчала старуха.

– Хорошо. – Грейс с усилием сглотнула. «О Боже, ну и задачка! Что же делать?» – Это займет какое-то время.

– Принесите стул и снимите со стены чертов портрет. Вам вовсе не надо…

Герцогиня скрючилась в приступе мучительного кашля, и Грейс тотчас кинулась к ней.

– Мадам! Мадам! – Обняв старуху за плечи, она попыталась усадить ее на постели. – Пожалуйста, мадам, постарайтесь успокоиться. Вы себя убиваете.

Откашлявшись, герцогиня глотнула теплого молока, чертыхнулась и поднесла к губам бокал с виски.

– Скорее я убью вас, – хмуро отрезала она, с грохотом поставив бокал на столик, – если вы не принесете мне этот портрет.

Грейс испуганно кивнула:

– Как пожелаете, мадам.

Она торопливо вышла из комнаты и, убедившись, что герцогиня ее не видит, тяжело привалилась к стене.

Вечер начинался так чудесно, и вот чем все закончилось. Сначала ей направили в лоб пистолет, потом ее поцеловал мужчина, по которому виселица плачет, и вот теперь герцогине приспичило, чтобы компаньонка приволокла ей громадный портрет из галереи. В полчетвертого утра.

– Она мне явно недоплачивает, – угрюмо пробормотала Грейс себе под нос, плетясь вниз по лестнице. – Никаких денег не хватит…

– Грейс.

Девушка резко остановилась и едва не потеряла равновесие, оступившись на нижней ступеньке.

Мгновенно чьи-то крепкие руки схватили ее за плечи, не давая упасть. Грейс подняла глаза, уже догадавшись, кто это мог быть. Томас Кавендиш приходился внуком ее светлости и носил герцогский титул, что, бесспорно, делало его самым могущественным человеком в округе. Едва ли не половину времени он проводил в Лондоне, бывая в Белгрейве лишь наездами, но за пять лет службы у герцогини Грейс успела неплохо его узнать.

С Томасом ее связывала дружба. Это могло показаться странным, принимая во внимание разницу в их положении, и все же они были друзьями.

– Ваша светлость, – пробормотала Грейс, хотя Томас просил ее в Белгрейве обращаться к нему по имени.

Герцог Уиндем отступил на шаг, вытянув руки по швам, и Грейс устало кивнула ему. Час был слишком поздним, чтобы подыскивать подобающие вежливые приветствия.

– Какого черта вы до сих пор на ногах? – возмутился Томас. – Уже третий час ночи.

– На самом деле четвертый, – рассеянно заметила Грейс и замерла, потрясенная внезапной мыслью. «Силы небесные, это же Томас!»

Сонливость слетела с нее в мгновение ока. Что ему сказать? И стоит ли вообще упоминать о случившемся? Конечно, нелепо скрывать, что на карету герцогини напали разбойники, но нужно ли рассказывать Томасу, что у него, возможно, объявился двоюродный брат, который рыщет по окрестностям, облегчая кошельки местной знати?

Грейс вовсе не была уверена, что герцогу следует об этом знать. Незнакомец в маске скорее всего обыкновенный грабитель с большой дороги. К чему напрасно волновать Томаса?

– Грейс?

Она тряхнула головой, словно пытаясь прогнать назойливые мысли.

– Простите, что вы сказали?

– Почему вы бродите по коридорам?

– Ваша бабушка неважно себя чувствует, – объяснила Грейс и поспешно добавила, желая сменить тему: – Поздно же вы вернулись.

– У меня были кое-какие дела в Стэмфорде, – отрывисто бросил Томас.

Значит, был у любовницы. Если бы речь действительно шла о делах, он не отвечал бы так уклончиво. И все же странно, что он вернулся домой среди ночи. Обычно Томас оставался у любовницы до утра. Несмотря на почтенное происхождение, Грейс в Белгрейве исполняла роль служанки, и до нее доходили все сплетни. Если герцог не ночевал дома, она обычно об этом знала.

– У нас выдался… беспокойный вечер, – осторожно заметила Грейс и нерешительно замолчала.

Томас выжидающе посмотрел на нее, и ей не оставалось ничего другого, как продолжить:

– На нас напали разбойники.

– О Господи! – всполошился герцог. – Как вы? Надеюсь, все обошлось? А как бабушка?

– Нам обеим не причинили ни малейшего вреда, – заверила его Грейс. – Хотя у бедняги кучера ужасная шишка на голове. Я взяла на себя смелость дать ему три свободных дня, чтобы он мог прийти в себя.