Путь к Дураку. Книга первая. Философия Смеха. - Курлов Григорий - Страница 31

— Ну, достал ты меня, Петя, знаю тебя час всего-то, а надоел, будто всю жизнь знакомы. Старуху ему подай… Да что мне за дело до твоей старухи? Своих забот невпроворот…

— И ведь нечисть тебя никакая не берёт… — удивлённо добавила она. Другие за час разговору со мной так и вовсе порчеными становятся, прахом мелким рассыпаются, ящерками погаными разбегаются… Заговоренный, что ли? Так нет ведь — иное что-то чуется…

—.. Ну и что, что Яга? — злилась бабка. — Не про тебя сказка. Привязался… Смотри мне — не хочешь по-плохому, по-хорошему хуже будет.

Слушая её, Петя незаметно перевёл дух разговор со старухой в режиме непрерывного смеха несколько утомил его.

— Ты б помылась, старая, что ли, — сказал он и привстал, пытаясь разобрать надпись над пыльным зеркалом, — глядишь и подобрела б, может. Над зеркалом было написано: «Другие не лучше».

— Пусть моется тот, кому лень чесаться, — вновь взъярилась Баба Яга, — тоже мне указчик…В кои веки забредёт кто, — а туда же насмехаться…

Голос у Яги неожиданно дрогнул, в речи появилась слезливость.

— Одна я тут, одинешенька… — Леший или Кощей, бывает, забредут раз в год вот и вся радость. Хочется иногда сказать кому-нибудь:

«Отвяжись», да некому… Дремучие места ведь… А что делать?.. Живу… Закон здесь такой: не привыкнешь подохнешь, не подохнешь привыкнешь…

Обострённым после смеха Хозяйским чутьём Петя неожиданно ощутил, что сейчас произойдёт нечто… То, чего ради он здесь…Вот только сделать что-то нужно… Не думая, без изготовки… Что Хозяин велит…

…Внезапно для себя и без видимой причины он вскочил, зацепив головой край полки с кухонной утварью…

Посыпались жестянки, ложки, тарелки медные…

— Ах ты, разбойник!.. — завопила Баба Яга, кинувшись подбирать. — У-у, басурман!..

— …А, чтоб тебя… — добавила затем и вовсе уж не по сказочному, да сразу же и успокоилась. — Как слон ходишь…

— Слон это кто? — спросил Петя, помогая полку на место прилаживать.

— Кто, кто… — пробурчала Яга, — медведь это такой лысый и с длинным носом. Знать надо…

Потянулся Петя за жестянкой в самый угол избушки и вдруг видит блеснуло что-то в щелке. Колупнув мизинцем, выкатил колечко. На ладони Яге принёс.

Охнула та, рассмотрев, на лавку осела, за сердце схватившись…

— Колечко это, — опосля говорила, — мне лет триста назад женишок мой подарил. Да затерялось оно… Думала— в ступе летаючи, обронила, а оно вот где, родимое, — рядышком схоронилось.

— Навек теперь я должница твоя, Петя, — засуетилась Баба Яга, — да что же это я… Ты ведь с дороги дальней не евши, не пивши. Да и спать, поди, хочешь.

Глаза у бывшего старика и впрямь слипались.

… Сквозь сон Петя услышал, как толкают его в бок.

— Спи скорей, — требовательно сказал кто-то странным голосом, — подушка нужна.

Не в силах пробудиться, Петя выдернул из-под головы шелестящий мешок, набитый сухой травой и листьями, и, умостившись на кулаке, вновь уснул.

Второй раз, и уже окончательно, он проснулся от истошного вопля.

Вскочив, увидел странную картину. На столе лежало, подмостив под голову Петину подушку, страшно лохматое и заросшее существо с распахнутым ртом. Истошно вопило оно. Над ним склонилась Яга со здоровенными клещами в руках.

— Не тот!.. — вопило лохматое. — Опять не тот выдернула! Дура старая-а-а-а-а!..

— Ничего, ничего, — бормотала бабка, суетясь рядом, подумаешь, — не тот…постепенно и до него доберёмся…

— Что?!. — взвыло существо матерным голосом, вскакивая и размахивая подушкой, как дубиной, — ты за кого меня, дурака, принимаешь? Это как — постепенно?..

Оно погналось за Ягой, спотыкаясь и неуклюже цепляясь ногами за утварь. Бабка ловко скользнула за дверь, прихватив по дороге помело. Снаружи что-то лязгнуло, ухнуло, и в окне мелькнула взлетающая кверху тень…

Так старик познакомился с Лешим. Потом сидели, пили с ним чай из листиков ежевики, за жизнь говорили…

— Вот гляжу я на тебя, — говорил Леший Пете, — и думаю. Представляешь?

— Как, думаю, — продолжал он, — ты цел остался у Яги? Вовек такого не бывало. Открой секрет.

Битый час рассказывал ему Петя, как нутром смеяться. Ничего тот не понял.

— На фига мне это? — сказал наконец. — Я своей смешною рожею сам себя и веселю. Сподручней намного…

…Про беду Петину узнал Леший. Долго молчал. Затем так сказал:

— Может Яга помочь тебе. Но навряд станет…Есть у неё Зеркало Волшебное, что всю правду говорит, в нём и старуху твою враз найти можно. Но шибко часто карга старая в него подглядывала за всеми. Недавно Кощей, осерчал и плюнул в него из обиды. Не более трёх раз после того зеркало показывать могло. А бабка уже два раза глядела. Ни за что она на тебя последнего раза не истратит. Чудо для того подать…

Расстались друзьями. А в ожидании Бабы Яги Петя крепко задумался.

Долго думал. Но всё мимо как-то, впустую. Не выдержал Мява кликнул. Тот долго не показывался, но затем всё же сверкнул на мгновенье улыбкой в воздухе, проурчав коротко: «С рыбки начни… И о смехе подумай…» И исчез.

Тер Петя виски, в затылке чесал, попом на крылечко избушки вышел, сел, ножки свесив. Обдало его ветерком свежим, мысли в голове зажурчали…

— Рыбка, рыбка… чего там она говорила? Сотворил ты, говорила, мир этот… Со-Творец, одним словом. Ладно… А из чего? А из себя, больше и неоткуда взять-то было… А раз из себя, то я и есть мир этот, всё вокруг- я.

— Да-да, — вспоминал, — именно так… А ежели един я с миром, отчего ж не чую того? Отчего досаждаю себе же, миром являясь? Забыл, видать, о цельности той… Внутри естеством своим забыл… Голова, может, и вспомнит когда, догадается, но, значит, мало того… Сызначала нагородили стенплетней в глубине моей, от мира меня отделяя обучаючи якобы. Да и я потом добавлял послушно, а теперь поди пробейся сквозь них к себе же самому. К себе — облаку, к себе — царю, к себе — Яге этой, что из себя сотворил.

— А смех… а что — смех, — продолжал скрипеть мозгами Петя, — тряска это внутренняя, ум останавливающая…А от тряски всё рушится завсегда…ну-ка, ну-ка…— … Рушится, значит…И стены-плетни эти разваливаются, что меня от себя же отделяют…

— Так вот отчего мне смех помогает, — возликовал он, — рассыпает смех всю чужеродность внутреннюю… Всё мною же изначальным становится. Значит, ежели болит что — потому и болит, что мною быть перестало. Забыл я о том, что боль эту — сам же и сотворил. Из себя и сотворил. Часть она моя законная, позабытая. Оторви кусок от себя — оно, конешно, сразу заболит, нельзя того делать.

— А смехом— память внутреннюю о единстве былом пробуждаю… — радовался Петя, — неприятие рассыпаю. И как две капельки росы в одну сливаемся. Была капелька-боль, ан и нет её в отдельности более. А есть просто «Я»— большая цельная капля. И боль, став мною, исчезла. То же и с неприятностями, и с проблемами какими…

— Так ведь и с Ягой так же попробовать надобно, — сказал Петя задумчиво, — как станет мною же, так и отдаст Зеркало в пользование… — Разве откажет себе же?

— Хотя, постой, — ещё сильней Петя задумался, — так ведь и я же ею тогда как бы стану. А ежели ей очень уж самой Зеркало надо — жениха своего былого, скажем, найти, тогда как? Во вред, выходит, моё желание для неё? А раз она — это я, выходит — и мне во вред…

— Да, задача, — размышлял он, — это ж такое решение надо, чтоб и не обидеть никого…