Путь к Дураку. Книга 2. Освоение пространства Сказки, или Школа Дурака - Курлов Григорий - Страница 48

— Вот только силушки бы тебе не мешало для этого накопить побольше… — вздохнул волшебник, внимательно Петю рассматривая.

— Да где ж её взять, силу-то… — огорчился старик.

— Как это где? — удивился Ахлимик. — Да у себя же. Хватит её на ерунду разную транжирить. Вот, смотри.

Он глянул на пустую тропинку, по которой совсем недавно путешествовал старик, и щёлкнул пальцами.

На тропинке тотчас появился кто-то. Присмотрелся Петя — идёт к ним мужик какой-то с рожей довольной, улыбающейся, но по-Чему-то в одном сапоге всего.

— Эй, мужик, — не выдержал Петя зуда любопытства, — ты чего это в одном сапоге бегаешь? Потерял, небось?

— Где там, потерял — нашёл!.. — счастливым голосом сообщил мужик.

— …Щёлк! — услышал старик, и гость в сапоге исчез, будто его и вовсе не было.

— Вот видишь, Петя, — сказал Ахлимик, — ты, наверное, считаешь, что мужика этого я сотворил? Но ведь только от тебя зависело, каким именно его сделать — счастливым находкой или несчастным потерей. Ты выбрал второе… Вот там твоя сила и сгинула, заблудилась она в готовности к печали и потерям.

— Настоящая Сказка, — продолжал Ахлимик, — всегда складывается из двух сказок — из сказки чудесной и сказки страшной. Но для того, чтобы создать сказку чудесную, надо сначала сказку страшную превзойти. Почему? Потому, что именно в страшной сказке вся твоя сила и сокрыта. Отняли её у тебя, ужасами разными застращав, да там и спрятали. Только когда научишься страхов своих не бояться, тогда и получишь от них силу творить сказку чудесную. Именно в ней Дурак твой и обитает. Только там его и отыщешь.

— Где же искать мне эту сказку страшную? — совсем уж растерялся старик нестарый. — Да и как мне силу свою из неё вытянуть?

— Подскажу, — усмехнулся волшебник, — но только чуть-чуть. При помни-ка, Петя, Царство Сонное, вспомни паутину светящуюся, силу из людей сосущую. Помнишь, как ты хотел увидеть, куда именно сила эта уходит, кто паутиной той промышляет? Настало тебе время разобраться с этим делом, потому как именно в этой паутине вся твоя сила и запуталась. Сумеешь её распутать — тем сказку гиблую и превзойдёшь, а там уже и до Дурака рукой подать будет.

— Приключений на своём пути не бойся, — наставлял Ахлимик Петю, — опасностей не страшись. Именно в них учись черпать силу. Не забывай, что, только умерев для мира привычных представлений, ты получаешь шанс проснуться для другого. Но заснув в этом мире, ты обязательно проспишь и другой.

— И всегда помни, — говорил ему волшебник, — что самая большая задача твоего путешествия — каждый день делать счастливым одно го человека. Только одного. И этот человек всегда ты.

— Задача большая, — говорил он, — но совсем не трудная. Ведь когда Бог создавал Счастье, он создал его достаточно.

…Вот вы, например, — любите ли вы смотреть на волны? Или, скажем, на огонь? А на облака, стремительно меняющие свои очертания? А на густую листву, волнующуюся под порывами ветра? А на плавные, струящиеся линии песчаных дюн или на непредсказуемые изгибы горных хребтов? Любите? А вы никогда не задумывались — почему? Не задумывались? Ну и правильно, ну и слава Богу, а иначе нам и говорить было б не о чем, иначе вы мгновенно утратили бы всю прелесть такого «смотрения», потеряв ощущение странной, но поразительно живой гармонии, исходящей от этих, внешне достаточно хаотичных и лишённых привычной законченности картин.

В чём же заключается очарование такой непредсказуемости и неопределённости? Почему столь притягательна для нас динамика незавершённости и стихийности? Причём во всём — и в музыке, и в живописи, и в отношениях.

Да и только ли для современного человека она привлекательна? Абстрактная живопись и скульптура, импрессионизм и экспрессионизм действительно являются детищем относительно недавнего времени, но ведь ещё тысячелетия назад аналогичные неупорядоченные и неорганизованные природные творения буквально приковывали к себе внимание людей.

Древние предсказатели, оракулы, пифии и прочие «вещуны» не случайно вдохновлялись, вглядываясь именно в клубы дыма, в бегущие облака, в струящуюся воду, в замысловатость кофейных или чайных узоров и даже в хитросплетение складок смятого в ладони бумажного листа.

В результате этих не совсем понятных и, на первый взгляд, достаточно абсурдных действий им удавалось вполне реально проникать в совершенно особые пространства, уже очень мало относящиеся к нашей реальности, и получать оттуда абсолютно запредельную и невозможную информацию.

А может, всё это просто бред и ерунда? — и все эти предсказания; и эти нелепые якобы «художественные полотна», состоящие лишь из хаоса разноцветных точек и полос; и эти «дешёвые» восторги по поводу волшебного «буйства красок и дикой стихии цвета» во время заката? Ну чем, скажите, вот это, например, последнее из перечисленного отличается от обыкновенной яичницы? Да ничем! — злорадно подтверждает наш ум.

А все, кто думает иначе, — просто пидарасы, как исчерпывающе убедительно определил всех художников-авангардистов лидер советского государства Никита Хрущёв, отдавая распоряжение о сносе их выставки бульдозерами. Чем, впрочем, лишь продолжил «традицию», начатую задолго до него: «Каждый художник, который изображает небо зелёным, а траву голубой, должен быть подвержен стерилизации»(Адольф Гитлер).

И всё же, и всё же… Отчего-то как всегда хохочет наш Дурак, внимая всему этому, да и Уильям Блейк как-то подозрительно посмеивается вместе с ним. «Дурак видит дерево совсем не так, как мудрец», — говорит он.

«Там, где один видит абстракцию, другие видят Истину», — вторит ему Альбер Камю.

«Ни одна вещь не является тем, чем она может быть», — ещё более обобщает ту же идею Джордано Бруно.

Давайте именно здесь «притормозим» и всё же попытаемся разобраться, а почему, собственно, Дурак видит дерево не так, как все? И как именно, в конце концов, он его видит? А может, и у нас так получится? И наконец — так ли уж нам необходимо, чтобы это получалось? Чем нас не устраивает обычное дерево и чем «дерево Дурака» лучше?

Оказывается, всё дело в том, что по мере развития ментала в нём постепенно сформировались определённые шаблоны восприятия, своего рода — перцептивные матричные структуры. Хоть вполне возможно, что они были присущи менталу изначально, как бы «по определению», как некая данность (вспомните принцип «Калейдоскопа»). Их задача — организовывать работу ментального механизма вообще. Именно присутствие подобных первичных семантических структур в человеческом сознании позволяет нам (либо заставляет) воспринимать мир таким, каким мы его знаем.

Художникам, например, хорошо известно, что в основе любых пространственных конфигураций заложены либо простейшие плоские геометрические фигуры (круг, квадрат, треугольник), либо столь же простейшие объёмные тела (шар, куб, тетраэдр и пр.). Именно умению увидеть их в основании любого, сколь угодно сложного объекта учат начинающего художника.

И если во внешнем природном пространстве человек может лишь угадать их присутствие, то уже своё — «человеческое пространство» он строит исключительно из таких однозначных, незамысловатых и хорошо знакомых менталу форм.

Сравните два мира, нас окружающих: мир природы и «мир цивилизованного человека». Чем они прежде всего отличаются друг от друга? Именно своими визуальными очертаниями, пространственными формами.