Книга желаний (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 76

— Уберите его куда… подальше. Пришли, нагадили, а мне здесь, между прочим, жить.

Вальрик плохо помнил, как спустился вниз, все силы уходили на то, чтобы побороть тошноту, а она взяла и исчезла у подножья трона, будто и не было ничего. Стыдно-то как. И перед спутниками своими, и перед чудищем этим… Отец за подобное поведение любого в камере сгноил бы, невзирая на звания и должности, а Великий Уа, высказав недовольство, теперь улыбался жабьей пастью.

— Вижу теперь. Понимаю. Значит, и эти выжили… ты садись, садись, князь. Отдохни. Сенсорам здесь, наверное, тяжело…

Вальрик хотел было спросить, кто такие сенсоры, но скопившаяся во рту кислая слюна принуждала к молчанию. Вальрик слюну сглатывал, а она снова появлялась, и живот крутило. Не то, чтобы больно, скорее неприятно.

— Мальчик, — внизу было хорошо слышно каждое слово Великого Уа, зато не долетал запах. — Скажи, что ты видел?

— Мясо… черви… запах… — Вальрик не представлял, как можно описать это. А жабообразное существо моментально нашло подходящее слово.

— Смерть. Это она, старуха с косой. Я умираю уже столько лет, что даже привык, некоторые из детей моих ощущают что-то такое, но чтобы так ярко… талант. Проклятие? Дар? В мое время так и не сумели ответить… Молот Тора изменил мир, люди пытаются сдержать эти изменения, душат науку… да, да, однажды ко мне приходили инквизиторы, которые рассказывали о запретном знании. — Великий Уа хохотнул. — Они и понятия не имели о том, что такое знание… Мельник восстановил двигатель внутреннего сгорания и поставил его на телегу? Запретное знание, на костер его. Алхимик получил из плесневелых хлебных корок чудесный бальзам, излечивающий многие болезни? И его на костер. Кто-то научился говорить с землей, кто-то слышать камни, а кто-то повелевать странными существами нового мира… люди старательно выбивают всех, кто хоть на йоту отличается от некого эталона, но это бесполезно. Да-ори еще глупее: отошли от мира, заперлись в замках и делают вид, будто ничего не произошло. Единственное, чему они научились — говорить с Ветрами. Да, да, не смотри так маленькая да-ори, я многое знаю… многое…

Великий Уа замолчал, а Вальрик внимательно вслушивался в… это нельзя было назвать звуками, равно как запахами или образами. Это было нечто особое, на грани восприятия, живущее в самом белом камне пещеры, и даже больше. На мгновенье Вальрику почудилось, что он слышит саму гору, огромную глыбу, разодранную ходами, наполненную чуждой и вместе с тем дружелюбной жизнью. Великий Уа закашлялся и видение исчезло.

— Не стремись заглядывать слишком далеко, человек. Рискуешь увидеть то, что тебе не предназначено. Что касается всего этого, то… боюсь, это место исчезнет вместе со мной.

— Почему?

— Любопытен. Люди всегда отличались любопытством, за это и были наказаны. Слушай, человек, слушай о том, что бывает со слишком уж пытливыми…

Перенос пункта наблюдения за лагерем в одну из расщелин, которыми изобиловали стареющие скалы, помог. Сны снова исчезли вкупе с голосами и ноющей головной болью. Ко всему место оказалось удачным, и лагерь хорошо виден, и дорого. Тангры остались внизу, а Карл получил наиболее полную в данных условиях свободу действия.

Труп гонца обнаружили на третий день, и Карл не без удовольствия наблюдал за суетой внизу. Надо признаться, лагерь быстро стряхнул с себя былое сонное оцепенение, посты часовых ощетинились оружейными стволами, земляные валы почти моментально выросли на две ладони вверх — люди под присмотром хозяев работали старательно — а из расположения в степь вышли поисковые отряды, которых Карл насчитал пять, в каждом двое тангров и человек. Немного. Воевода явно не собирался распылять силы и оставил большую часть войска в лагере. Ну и пусть. Главное, что ни один из отрядов и близко не подошел к скалам. Тангры явно полагали, будто противник по-прежнему торчит в степи. Крайняя степень идиотизма, с учетом того, что сам труп находился по другую сторону лагеря. Верно, решили, что это — военная хитрость.

Все-таки третья раса — пародия на воина, в свое время им крепко доставалось даже от людей, не говоря уже о да-ори. Взять хотя бы ту стычку возле Владивостока. Сколько их было? Десять? А тангров больше сотни, и в результате да-ори потеряли лишь троих, тогда как тангры полегли все. А стоит уничтожить матку и эти твари сами сдохнут, они ж ничем не лучше людей, та же беспомощность мышления, та же безынициативность и приверженность к стадному образу жизни. Единственное по-настоящему ценное качество — это способность к размножению. Им не надо страдать, выбирая достойного кандидата, и дрожать, как бы он не подох в процессе трансформации, когда связь достаточно сильна, чтобы утянуть следом. У тангров есть матка, которая выдержит сотню, если не тысячу или тысячи смертей. Для них умерший человек — всего-навсего негодный материал, а не вероятная гибель.

Скоты. Плодятся, как мухи, и лезут, лезут на новые земли.

Былая ненависть выползала наружу, и находила все новые и новые аргументы в пользу полного уничтожения третьей расы. Если дело дойдет до прямого столкновения между танграми и да-ори, то победят зеленокожие. За счет живучести победят, за счет того, что на место каждого убитого в бою поставят двоих или троих свежих солдат, а да-ори так не могут. Воин растет медленно. Воин познает мир, учится говорить с Ветрами, осознавать себя тем, кем является по сути своей, и воспринимать людей как другой, чуждый вид разумной жизни.

Воздух едва заметно разогревался, скоро рассвет, пора убираться в лежбище, да и поисковики возвращались, не рискуя оставаться днем в незащищенной валом степи. В запахе дыма появились легкие ноты жареного мяса, и в животе заурчало. Ну да, когда он в последний раз ел? И чтобы не мышь полевая, не кролик, подвернувшийся под руку, а отбивная… и с клюквенным соусом… сыр тонкими ломтиками, вино, копченая рыба, фаршированные бузиной перепела…

К хорошему привыкаешь быстро. Кто это сказал? Марек? Айша? Хотя какая разница, главное, что перепела с вином остались в Орлином гнезде, вернуться в которое он не может, и частично из-за этих вот придурков, с их лагерем в частности и имперскими амбициями в целом. Злость была иррациональной, как и все эмоции.

В Аномалии вообще было много иррационального, и чем дольше он здесь находился, тем раздраженнее становился. Нервы лечить пора.

Сегодня укрытие показалось более узким и неудобным. Твою мать, года эта чертова экспедиция в никуда закончится? Усилием воли Карл подавил злость. Это все от ожидания, оно всегда давалось тяжело, действовать не в пример легче. Но сейчас единственное, что он мог сделать — это ждать, следить за степью и надеяться, что увидит Коннован раньше кандагарцев. Карл был почти уверен, что почувствует ее. Она же — валири, а эту связь не способны разорвать даже энергетические пертурбации Аномалии.

— Однажды я понял, что слышу горы, что они живые, что они — мое тело, а я — мозг. Это тяжело, это больно и неприятно быть стареющим мозгом в новом теле. Лабораторию почти и не затронуло, я уже потом приказал завалить проходы, чтобы оградить детей моих от опасности… сам же существую. Думаете, приятно жить в камне? Думаете, я не хотел бы ковров, подушек, диванов, мягких и удобных? Хотел. Каждую минуту хочу, но вместо этого приходится торчать в этом склепе. Хорошо, хоть есть кому позаботится о бедном старике. Первые столетия после катастрофы я был один, совершенно один… нет ничего хуже одиночества. Стены, камни, опостылевшие разговоры с самим собой и отложенное на неопределенный срок безумие. Я должен был умереть вместе со всеми, а вместо этого продолжал жить. "Алая смерть", "Ласточка", "Кашира"… и другие тоже… на базе было много оружия, которое после катастрофы выплеснулось в окружающий мир. Это воздаяние. За грехи, за то, что люди, научившись обращаться с ДНК, возомнили себя равными Богу. Те, кто не умер сразу, медленно подыхали от выращенной собственными руками заразы. Это было страшно и вместе с тем интересно. А я не умер, и не заразился, я продолжал жить, даже когда вокруг остались одни мертвецы. Я научился не спать, обходиться без еды и воды, научился слушать скалы и управлять ими… я стал частью энергии, поселившейся на Базе. Я обрел то, к чему стремился — бесконечно долгую жизнь, но… но стоит выйти из пещеры, и я умру.