Белый тапир и другие ручные животные - Линдблад Ян - Страница 26

Несколько лет назад на телевидении пользовалась популярностью передача под названием «Профиль». Показывали силуэтом профиль человека, потом брали у него интервью. Однажды вечером настала моя очередь выступить с рассказом о своих планах. Заканчивалась передача, как и начиналась, изображением профиля. Меня попросили захватить с собой какой-нибудь киноэпизод, он должен был наплывом вытеснить мое изображение и так же плавно уступить экран метеокарте, сопровождающей сводку погоды. Я выбрал кусок из своего самого первого фильма — «Так проходит день», кадры с четырьмя птенцами мохноногого сыча. Тогда никому не могло прийти в голову, что этот эпизод целых полгода будет периодически появляться на экранах телевизоров. «Метеосовята» стали чрезвычайно популярными, и когда на телевидении решили, что они отслужили свой срок и пора их заменить, начались телефонные звонки, и пришлось вернуть совят. «Мы обещали детям, что они могут посидеть у телевизора, пока не покажутся совята, — жаловались родители, — а теперь их невозможно уложить». Так я получил убедительное доказательство, что не только я — большинство людей симпатизируют совам.

А ведь некогда, притом не так уж давно, люди боялись сов, причисляли их к «силам тьмы». Рассекающая воздух вокруг церкви серая неясыть своим жутким «ху-ху-хуу» вызывала оторопь у всякого, кто мартовской лунной ночью проходил мимо кладбища. На самом же деле гномы лесные были всего лишь птенцами мохноногого сыча, но в них и впрямь есть что-то человеческое, что заставляло даже самого отчаянного удальца в испуге спешить домой. От нежити лучше подальше держаться! А занесет тебя к скалам, того и жди услышишь или — еще хуже — увидишь тролля. Глядишь на камень, а он вдруг оживает, вытянет руки огромные, мохнатые, щелкает, шипит и прямо на тебя идет! Так реагирует молодой филин на самых опасных своих врагов — рысь, лису, человека. На севере в старину был обычай для защиты от всяческих темных сил подстрелить длиннохвостую неясыть и распять ее на стене коровника. Возможно, обычай этот жив и поныне. Во всяком случае, его можно было наблюдать кое-где лет двадцать назад…

Конечно, совы никакая не нежить, а представители семейства пернатых, удивительно приспособленного к ночному образу жизни. Точнее, речь идет о двух семействах — Strigidae (сюда входит большинство сов) и Tytonidae, представленного в Швеции только сипухой, у которой по всему земному шару разбросано немало родичей.

Когда я учился в школе, совы казались мне чрезвычайно таинственными существами. Ночью можно услышать их голоса, а днем видно только обросший перьями цилиндр с полузакрытыми глазами. Подойдешь чересчур близко — бесшумно улетает прочь; правда, чаще всего его при этом сопровождает отнюдь не бесшумно свита возмущенных дроздов. Серая неясыть, кто же еще…

В год окончания школы кривая моего интереса к совам круто взмыла вверх и с тех пор не спадает. В ту весну один энчёпингский фермер, с которым я разговаривал только по телефону, прислал мне в ящике двух пушистых тролликов. Двадцать лет назад — как время летит! — мало кто слышал о законах, охраняющих животных, а мне очень захотелось вырастить пару сов, и я придумал дать объявление: «Куплю совят». Ответ не заставил себя ждать. Упомянутый фермер сообщил мне, что у него на чердаке обитают совы, которые издают жуткие звуки да к тому же заготавливают уйму крыс и полевок, а от них ужасный запах. Как хорошо, что можно переправить совят мне, вместо того чтобы убивать их.

Кругленькие, пушистые птенцы неясыти тотчас меня заворожили, как и положено тролликам. Живые шарики облачком обрамлял шелковистый пушок, огромные темно-вишневые глаза глядели па мир с пытливостью, столь характерной для совят. И для человеческих детенышей. Я уже говорил, что люди — нормальные люди — расположены дарить нежность очаровательно-неуклюжим существам с мягким, пухлым тельцем, коротенькими конечностями, круглой большой головой и доверчивым взглядом. Именно эти признаки будят в нас инстинктивное стремление заботиться о маленьких детях. И конечно, совенок в такой же мере, как славный толстячок коала, является для человека «сверхраздражителем». Качества, составляющие «программу», у них выражены еще ярче, чем у человеческого младенца. К тому же у совят такой потешный, важный вид. Сами неуклюжие, а лицо «мудрое».

К сожалению, птенцы, которых я получил, уже «сознавали», что они — совы. Приручению не поддавались, стоит приблизиться — щелкают клювами, глаза мечут молнии. Что ж, тем лучше для них, для будущего их отношения к людям. Я уже знал, где поселить моих питомцев: на берегу озера, недалеко от Каменного острова присмотрел подходящий участок. Там стояли старые дубы, водилось множество полевок, а вот совы почему-то много лет не гнездились.

Троллики начали взмахивать крыльями, и с каждым днем их гротескные прыжки все больше напоминали настоящий совиный полет. Когда же они совсем поднялись на крыло, нельзя было не восхищаться их способностью к почти беззвучному полету, присущей только совам да козодоям. Посмотрите на перо совы или проведите им по особенно чувствительной у нас верхней губе — оно удивительно мягкое. От каждой бородки ответвляются тончайшие нити, они мягче пуха и вместе гасят шорох крыльев даже тогда, когда сова в прозрачной тиши ночного безветрия пикирует на ничего не подозревающего грызуна. И мало того, что она обрушивается на жертву, как гром среди ясного, вернее черного, неба — «глушитель» дает еще одно преимущество: слух совы работает без помех, и она улавливает в полете шорохи, которые подчас служат ей единственным ориентиром во время охоты. Если не все, то многие совы определяют направление и расстояние до снующей мыши или хрупающей сочным побегом полевки и ловят их в полной темноте.

Загадкам жизни и поведения сов в мире яркого солнца и кромешного мрака суждено было на много лет стать моим главным увлечением, да и теперь для меня нет в животном мире более увлекательного предмета. Как работает, как приспособлен глаз совы к темноте, ее поразительный слух, куча других задач, решенных эволюцией, чтобы сделать возможным существование во тьме, — все это составляет такую богатую область исследований, что не успеешь собрать урожай данных, как уже зеленеют новые всходы.

В поисках ответа на часть этих вопросов я три года держал и выкармливал сов, множество сов в лаборатории зоологического факультета Стокгольмского университета, и если бы не бесчисленные «если бы», наверное, давно защитил бы докторскую диссертацию на тему о слухе и зрении сов, вместо того чтобы, пользуясь собственными органами чувств и их продолжением — кинокамерами и рекордерами, запечатлевать сохранившуюся фауну. От первых двух неясытей и пошел мой всепоглощающий интерес к ночным животным, будь то совы и гуахаро или такие млекопитающие, как шведский барсук и житель тропиков ягуар, и они по-прежнему привлекают меня больше всего на свете.

В конце лета я выпустил своих совят, Стрикса и Плутона, там, где задумал. Думаю, они благополучно освоились. Помогать им пищей я не мог, они так и не стали ручными, корм брали неохотно и с каждым днем все более сердито щелкали клювом при виде приемного родителя. Остается надеяться, что они научились охотиться, ведь дикие совята самостоятельно осваивают это искусство. После того я всех своих сов выпускал, лишь когда убеждался, что они умеют охотиться по-настоящему, не кое-как, а в самых трудных условиях. Совы, с которыми я работал в университетских лабораториях, проходили отменную тренировку. Серые неясыти, например, безошибочно хватали добычу при таком слабом освещении, что его можно сравнить со светом, который падает на полевку от свечи, удаленной на 800 метров! Мохноногих сычей — форма и функция их своеобразных, неодинаковых ушных отверстий меня особенно занимала — учили ловить добычу в полном, кромешном мраке, какого не бывает ни в наших лесах, ни в тропическом дождевом лесу даже в самую темную ночь.

Через год после того, как мои неясыти сменили Уппланд на Сёрмланд, я получил от одного сёрмландского любителя природы совсем юного совенка. Этот малыш вырос на диво ручным, и на нем я смог многое узнать о повадках серых неясытей. Отпущенный на волю на Каменном острове, он благополучно здравствовал там пятнадцать лет! Я говорю об этом так уверенно, потому что Стрикс (латинское название серой неясыти — Strix aluco, вот и этот совенок стал Стриксом) взял себе за правило днем дремать под крышей заднего крыльца дачи, на пластиковой водопроводной трубе. Проведя зиму без нас, Стрикс отвыкал от людей. И все же, приедешь весной в первый раз на остров, глядишь — вылетает из-под крыши. А если его и не окажется на месте, так на полу под трубой лежат отрыгнутые Стриксом погадки — комки из косточек, шерсти, иногда и перьев добычи. Но однажды мы не увидели комков. Зато в одной из комнат лежала мертвая неясыть… Стрикс проник внутрь через прочищенный летом дымоход, а выбраться уже не сумел. К сожалению, так часто бывает с неясытями. Подыскивая весной дупло для гнездования, они путают дымоход с природной обителью — дуплистым дубом.