224 избранные страницы - Альтов Семен Теодорович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/36
• Следующая

Примирение приравнивается к половому акту. На большее нету сил.

Удовлетворены оба. Она тем, что отстал! «Отелло» потому, что, тьфу-тьфу, она опять никому не досталась!

В постели всегда строг и подтянут. С ним хорошо слабой женщине, которая любит повиноваться.

Все четко. И по команде.

«Нале-во! Напра-во! Равняйсь! Целую! Кругом! Стоять! Вольно!»

Да, нету шарма, нету романтики! Зато каждый день в одно время. И без выкрутасов!

Правда, с годами команды становятся все короче. Это тот редкий случай, когда, чем выше звание, тем, увы, скромнее возможности.

Мужские достоинства сведены к одному, но к какому!

Гордится своей достопримечательностью, считает ее народным достоянием.

В постели безотказен. Гарантирует качество, и количество, поскольку профессионал: секс для него дело чести!

Выражение «встал в позу» для него имеет буквальное значение. Поскольку нету позы, в которую бы он не встал, не лег, не сел.

Если не вылезать из постели, с ним удивительно! Вне постели с ним скучно. Он знает свое слабое место, поэтому всех тянет в постель, где провел лучшие годы.

Забавно смотреть на него в зоопарке. Подолгу стоит у клетки со слоном, разглядывая могучее животное со всех сторон. При этом выражение лица скептическое. Типа «подумаешь!».

Уходит, подмигнув слонихе.

Старость для него равносильна смерти.

Перестав функционировать как мужчина, не понимает, зачем дальше жить. Уныло смотрит на свои достопримечательности, как на доспехи, напоминающие о былых баталиях. Повесить на стенку... нельзя. Остается одно — умереть.

Надеюсь, вы понимаете, что бы он хотел видеть на могиле в виде памятника.

Вась, ты посмотри, какая женщина!

Ножка оканчивается каблучком, естественно, будто так и родилась на свет!

Ты никогда не стоял на каблуках, Вась? Я по молодости минуту стоял, потом полгода лежал. Это прием каратэ. Стопу выворачивает. А они, смотри, на каблуках бегают. Они на них по лестнице вверх к ребенку больному. Они на каблуках вниз к начальству на ковер. На каблуках ждут, надеются, плачут на каблуках, целуются, живут на каблуках!

Вась, кто-нибудь смотрел на твои ноги? А ты сам на них смотрел? Понимаю. Твои ноги никого не волнуют. А ее ноги волнуют всех!

Она ножки легкие переставляет, цок-цок ими делает и глазом даже не ведет, потому что спинным мозгом чувствует, сзади все в порядке: мужики шеи вывернули и окосели. А ей больше ничего и не надо!

А сколько еще на ней непростого на кнопочках, крючочках, шнурочках, — ты бы во всем этом задохнулся, Вася. А она дышит! Причем как! Посмотри, посмотри! Грудь поднялась, опустилась, опять поднялась! Нет, что делает, а?!

Просто она так дышит. А у тебя, Вась, дыхание перехватывает, хотя твою грудь ничего не стесняет...

Глянь на ее лицо, Вась! Правей. Ну как? Это ты побрился и король, а не побрился, — тоже король, только небритый. А у нее, посмотри... Да не показывай ты пальцем! Достаточно того, что я газетой показываю! Видишь: тени, крем, тушь, помада, румяна, тон и все так положено, что фиг догадаешься, где кончается лицо и начинается косметика!

Ты никогда не красил глаза, Вась? Да они у тебя и так вечно красные. А она каждый день глазки себе рисует. Ее глаз — произведение искусства! Глаз женщины, это надо видеть, Вась, если она тебя в него пустит!

Смотри, смотри, какая пошла! Не та, вот эта еще лучше!

Ну, как тебе моя?

Кажется, так и вскочила утром с постели румяная, глаз под челкой горит. И кажется, все у нее хорошо. Спрятала неприятности под румяна, обиду по скулам вверх, в стороны развела, слезы назад втянула и взгляд получается влажный...

Вась, я от них балдею! Ты посмотри: пуговка у нее на блузочке вроде бы растегнулась.

У тебя растегнулась, оборвалась — это небрежность, Вася! А у нее на одну пуговку не застегнуто, тут точный расчет, здесь тайный умысел! Попробуй глаза отвести от мягкой ложбинки? Не можешь. И я не могу. Никто не может! А всего-то растегнута одна пуговка! Учись, Вася! Пуговку-то свою застегни, — неприлично!

А ты представь, сколько на все это надобно времени. И где ж его взять! Ведь в остальном у нас все полы равны. Материальные ценности они создают наравне, вот этим вот пальчиком с гладеньким ноготком. А в свободное время рожают в основном они Вася. Я узнавал, они!

И кормят нас — они. Когда успевают?

Да, зато им бриться не надо. Это ты прав. Вот это они себе выбили!

По сути, годами терпят нас и живут рядом с нами, так ни разу толком и не изменив, храня верность черт знает кому!

И при этом еще норовят одеться по моде. Ты знаешь, что такое «модно», Вась?

Когда надеты оба носка, причем одного и того же цвета? Сильно сказано. Запиши.

А у них журнальчики, выкройки, на последние деньги чего-то еще покупают, а на голодной фигурке платьице висит в самый раз...

Для чего они муки терпят? Что им надо?

А надо им всем одного — семьи, гнездышка, плеча сильного рядом.

Так выпьем же за их светлую мечту! За тебя, Вася!

— Как ты думаешь, дорогой, свитер мне брать с собой?

— Бери.

— Тебе хорошо говорить «бери», а я в нем на юге запарюсь.

— Не бери!

— Ну днем-то жара, а вечером, наоборот, прохладно. Без свитера как пить дать простужусь и умру.

— Бери.

— Что ты заладил: «бери, не бери»! А, тебе плевать, жена умрет или нет! Хочешь от меня избавиться! Убийца!

— Солнышко, делай, как тебе удобно!

— Боже мой, такую мелочь не может решить самостоятельно: брать жене свитер или не брать?!

— Чтоб ты сгорела, бери!

— Пожалуй, ты прав. Чего таскать с собой лишнее, верно? Не возьму.

До чего дошла медицина, с ума сойти можно!

Решилась я на пластическую операцию. Все-таки возраст.

Лицо, как сухофрукт, съежилось. Фигурка оплыла, как свеча. Не то что мужчины, птицы и те шарахаются, как от пугала огородного.

А подружки подначивают:

— Давай, Женя, ты себя не узнаешь! Мы как пластическую операцию сделали, отбоя от мужиков нет! Потому что снаружи стали, как девочки. А накопленный опыт! Мужики от этого сочетания умом трогаются!

Что делать? И хочется, и колется. А вдруг неудачно?!

Глянула в зеркало. Нет, неудачней уже не будет!

Пошла.

Хирург, симпатичный, кудрявенький такой, говорит:

— Не волнуйтесь, Евгения Петровна! Все будет хорошо. Вас усыпят. Ничего не почувствуете. Зато очнетесь другим человеком. Я вам гарантирую!

Три часа под наркозом кромсали, резали поперек и вдоль. Натянули кожу на лице до того, что нога в коленке не гнется!

Сидеть могу, только ноги вперед! Слова изо рта сквозь зубы, потому что рот шире не растянуть! Только если пальцами! Так для этого надо руку в локте согнуть!

Упала бы в обморок — ноги не гнутся!

А врач кругами ходит, приговаривает:

— Не волнуйтесь! Это пока вам в себе тесно. Через пару дней кожа разносится и привыкнете! Лучше в зеркало полюбуйтесь! Вы ахнете!

Глянула я туда. Мама родная! Кто там такой?!

А врач руку жмет: «Поздравляю, Евгений Петрович!»

Вот такие дела, мужики!

Согласитесь, в каждом приличном городе должна быть достопримечательность. В Париже — Эйфелева башня, в Риме — развалины Колизея в хорошем состоянии. У нас в Зареченске таких достопримечательностей было две: дуб, в тени которого проездом стоял Пушкин, и скульптура античного героя Геракла, как известно, мужчины героических пропорций, причем из одежды — меч в могучей правой руке.

Рассказывают, городское начальство, обходя немногочисленные очаги культуры, остановилось перед Гераклом как вкопанное.

— Что я вижу? — возмутилось начальство.

• Предыдущая
• 27/36
• Следующая