Выбери любимый жанр

В тесноте, да не в обиде - Лукашевич Клавдия Владимировна - Страница 2


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

2

Сердце не камень. Махнула рукой: «Делайте, мол, что знаете». Отдала им свою кухоньку: в их клетушку все равно не поместиться. Если сказать правду, то ведь и мне было жаль этих оборванцев. Если я и сердилась, то, конечно, из-за жильцов: боялась их обеспокоить.

Ну, и пошла у нас суматоха. Потащили они этих ребят в мою кухню, стали мыть, чесать, одевать. Грязи-то на них что было — высказать невозможно. Стали мои барыни со всего дома одежду набирать, кто рубашку, кто юбку, кто чулки тащит. Даже и я в свой сундук полезла, достала кофточку старую да платок, хороший, крепкий, и им отдала… Да что про меня говорить! Был у нас жилец военный, кажется, в полковничьем чине — такой суровый, строгий, неразговорчивый, и тот старые сапоги прислал. Позвал меня в комнату и говорит: «Отдайте молодой барыне, может, детям пригодятся». Как не пригодиться: сапоги были совсем хорошие, крепкие, только великоваты…

Сам полковник тоже несколько раз на кухню заглядывал, и ему любопытно было.

Одели мы детей во что пришлось: мальчиков — в дамские кофты и ленточками опоясали, девочке наскоро из передников платьице сделали да платок повязали. Смешные стали ребята, точно ряженые. Сначала хныкали, а потом посмотрели друг на друга и рассмеялись. Три мальчика и девочка… Мальчикам лет по 8, по 10, а девочка совсем маленькая, лет трех — Катюшей звали. Как мы их вымыли, причесали да приодели — такие славные, хорошенькие стали.

Моя любовь Ивановна так и вьется около ребят, целует, обнимает, гладит. Посмотрела я на нее — раскраснелась, точно вишенка, а глаза черные — горят, как угольки. Такая-то красоточка! Подумала я про себя: «Хорошая из нее мать будет, коли ей Господь деточек пошлет».

Зажгли елку. Как увидели ее ребятишки, то и себя не вспомнили от радости. И про слезы, про страх забыли… Хохочут, кричат, визжат, в ладоши бьют. В комнате такая теснота, что и не пошевельнуться: открыли мы дверь в коридор да там и стояли. Один мальчик, Сережа, такой шустрый, забавный оказался, — все ему скажи, все объясни, все надо знать. Кто покупал елку? Да как ее принесли? Что внутри конфеток? Как кого зовут?

— Это твоя бабушка? — спрашивает он Любовь Ивановну и на меня показывает.

— Нет, Сережа, это моя хозяюшка…

— А что ж ты у нее работаешь?

— Ничего не работаю, просто живу…

— Она злая, — сказал мальчуган и брови насупил.

— Нет, Сережа, она добрая… Видишь, пустила нас и кофту тебе дала.

Мы все засмеялись. Верно, вспомнил мальчишка, как я их не пускала, как сердилась в прихожей.

— Тетенька, а ты нам дашь конфеток? — опять спросил наш чудак.

— А как ты думаешь?

— Не знаю… — говорит, а сам глаз с гостинцев не спускает и слюнки глотает.

Конечно, всего им дали. В кухне им чай приготовили, напоили, накормили досыта, да еще и с собой булок дали.

Такое у нас в тот вечер веселье было, что, кажется, моя квартира никогда и не видывала. Николай Николаевич на балалайке стал играть, другой жилец — на дуде, Любовь Ивановна с ребятами в пляс пустилась; что хохоту, что шуток было — дело молодое. На что я, старый человек, — и то радовалась, глядя на них, и посейчас, как вспомню, весело станет.

В тесноте, да не в обиде - _0_21284_44c562ec_XL.jpg

Когда елка догорела, сняли гостинцы и все между ребятами поделили. Обрадовались они — так и ухватили и к себе прижали. Небось, никогда такой радости и не видывали.

Пришло время их и по домам снаряжать. Поздно уже было. Опять стали собирать с миру по нитке, чтобы их укутать потеплее. Тут и полковничьи сапоги службу сослужили. Отдала я еще Сереже свои старые шерстяные чулки, обули его тепло и других ребят тоже.

Только вижу я — моя Любовь Ивановна ребят одевает, а у самой слезы из глаз так и капают.

— Вот тебе и раз! Чего ж вы плачете? Так было весело, хорошо… Чего вы, милушка? — спрашиваю я.

— Жаль ребяток… Опять из тепла, от света, от ласки пойдут в холод, в темные подвалы, увидят и побои и горе… Если бы вы видели, как там у них ужасно…

— Эх, Любовь Ивановна, молоды вы, моя голубка… Бели о всяком чужом горе плакать, то и слез не хватит… Что делать! Таких ребят тьма… Всякому своя доля… — утешаю я ее.

А она, моя милушка, прижала к себе этих четырех оборванцев и слова ответить не могла, только посмотрела на меня так горестно. Даже у меня в сердце защемило.

А Сережа, — такой умный, хитрый мальчик, — прижался к ней, обнял рукой за шею и шепчет:

— Тетенька, я не хочу домой… Там отец пьяный, больно дерется… Я хочу у тебя жить.

— Нельзя, Сереженька, милый, видишь, как у меня тесно… Я приду тебя навестить, — говорит моя барыня, а сама плачет… И мальчишка-то разревелся, упирается, домой не идет…

Отправились они вчетвером, и барышни-жилички увязались с ними и повели ребят по домам, откуда их взяли.

Кажется, и после навещали они этих ребятишек и чем-то помогали.

Вот какой праздник выдался у меня в прошлом году.

2
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело