Бегство от страсти - Картленд Барбара - Страница 37

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая

Флер сделала конвульсивное движение, чтобы освободиться. Но так как он не пытался поцеловать ее, а только прижимал голову к своему плечу, она осталась неподвижной.

— Неужели вы не можете думать обо мне просто как о человеке, которому вы нужны, Флер? — Голос Нормана звучал невероятно нежно, неузнаваемо мягко. — Я всегда был так одинок, но до того, как вы появились здесь, даже не сознавал насколько. Какое мучение каждый раз отпускать вас после ужина, зная, что я должен оставаться здесь, читать или думать, когда вы ходите там, наверху. Я хочу видеть вас, следить за каждым вашим движением, знать ваши мысли, понимать ваши чувства. Наверное, глупо, что я вам все это говорю, вы будете смеяться надо мной с вашими друзьями. Нет, нет, — не дал он ей перебить себя, — не отвечайте. Я знаю, что вы бы так не поступили, вы — другая, но со мной это случалось в прошлом. Дорогая моя, неужели мы не можем забыть свое прошлое?

Еще некоторое время она оставалась в его объятиях. Потом он неожиданно отпустил ее. Флер стояла в нерешительности, вся дрожа. Норман отошел к камину и, повернувшись к ней спиной, уставился на огонь.

— А теперь вам лучше уйти, — сказал он сухо. — У меня такое чувство, что я снова сделал глупость.

Флер страстно желала сказать что-нибудь, утешить его, но только могла смотреть ему в спину, чувствуя, что любые слова были бы сейчас неуместными и ненужными.

Поскольку он больше не шевельнулся и не сказал ни слова, она тихо вышла, беззвучно прикрыв за собой дверь.

На следующий день Флер испытывала крайнее смущение при мысли о встрече с сэром Норманом.

Часами она мучительно думала, что ему скажет, как сможет снова поднять вопрос об их браке и дать ему раз и навсегда понять, что это невозможно.

Однако события разворачивались так стремительно, что у них не было возможности увидеться наедине. Сначала все внимание Нормана заняли двое неожиданно прибывших чиновников из министерства авиационной промышленности. Потом Синтии стало хуже, то и дело приезжали врачи, в любое время суток приходилось принимать специалистов из Лондона; в накрахмаленных халатах и шапочках, как растревоженные голубки, порхали по дому сестры.

Флер с ног сбилась, тем более что миссис Митчэм, чувствуя себя вне общей суеты, пыталась все время настоять на праве единоличного владения своей компаньонкой.

Как-то раз Флер заметила на столе в вестибюле местную газету. На свадебной фотографии она увидела Джека.

Она замерла на мгновение, каждым мускулом тела ожидая знакомой боли, но затем постепенно расслабилась, убедившись, что каким-то непонятным образом этот человек утратил способность причинять ей огорчение. Он остался в прошлом.

Она уже не могла вспомнить теперь, как давно это было, когда она плакала, тоскуя о нем; сколько недель, а может, и месяцев прошло с тех пор, как она засыпала, шепча его имя, протягивая в пустоту руки.

Она спокойно смотрела, как он, улыбаясь, стоит в церковных дверях под руку с Нэнси.

Подпись под фотографией гласила: «Великое событие местного значения», а в тени дверной арки, сразу за новобрачными, Флер могла различить поджатые губы и тонкие резкие черты миссис Рейнольдс.

Неожиданно ее охватила радость, что она избежала этой самодовольной респектабельности, неизбежной посредственности их жизни.

А что же Джек? Каковы ее чувства к Джеку? — спрашивала она себя, прекрасно понимая, что, потеряв Джека, она сохранила свободу.

«Я свободна!» — воскликнула она вечером, уже в постели. И почему только люди вечно ищут любви, веря, что она приносит больше счастья, чем

независимость?

Флер тут же подумала о сэре Нормане и вздохнула.

«Но он не любит меня, — подумала она, — так, как я любила Люсьена и Джека. Его любовь другая».

Но так ли это? Разве любовь всегда одинакова — минуты ни с чем не сравнимого восторга и минуты полного беспредельного отчаяния?

Ее тревожили мысли о сэре Нормане. Если он так любит ее, не принесет ли она ему несчастье и новые страдания после всего, что он уже пережил.

Ему не везло с женщинами — сначала мать, потом Синтия, а теперь она сама.

Бедный сэр Норман! Флер пожалела его, но это чувство показалось ей смешным. Кто, находясь в здравом уме, может пожалеть сэра Нормана Митчэма, миллионера, промышленного магната и одного из самых важных лиц, занятых в обороне страны?!

Не в силах заснуть, Флер ворочалась с боку на бок. Возможно ли помочь ему, сделать его счастливым, не жертвуя собой?

Все еще думая о Нормане, Флер забылась тяжелым сном. Она проснулась от резкого стука в дверь.

— Мисс Гартон, можно к вам?

В двери показалась ночная сестра Синтии.

— Да, конечно. — Флер села в постели и включила свет. — В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Простите, что разбудила вас, меня заставила леди Синтия. Она хочет вас видеть.

— Сейчас? — воскликнула Флер.

Она взглянула на свой маленький дорожный будильник. Было двадцать минут третьего.

— Я пыталась ее разубедить, — извиняющимся тоном объяснила сестра, — но она так настаивала, что мне пришлось согласиться. Она плохо провела день, и важно не разволновать ее сейчас.

— Иду, — сказала Флер, вставая. — Вы не знаете, чего она хочет?

Она не говорит. Сказала только, что хочет видеть вас, и настояла, чтобы я дала ей «бодрящие» капли. Давать их можно только в крайних случаях, но что поделаешь, когда человеку так плохо, по-моему, не имеет значения, что он делает. При таких обстоятельствах мое правило: делай, что хочешь, пока можешь. Так я скажу ей, что вы придете?

— Да, пожалуйста, я сейчас.

Накинув халат, Флер присела на минуту перед зеркалом. Она кое-как причесалась, напудрила нос и поспешила к Синтии.

В комнате больной горел камин и разливался изысканный аромат гвоздик и лилий из оранжереи, стоявших в больших вазах на туалетном столике.

— Входите, Флер, — сказала Синтия. — Вы очень рассердились, что вас разбудили?

— Разумеется, нет. Вы же знаете, что я всегда готова прийти, когда нужна вам.

Внезапно она с болью заметила, как плохо выглядела Синтия. Лицо ее за последние несколько недель страшно осунулось, глаза казались неестественно громадными и темными.

Голос у Синтии был совсем слабым. Зная, какого усилия ей стоит говорить, Флер подвинула стул поближе к кровати.

— Мы одни? — спросила Синтия.

Ночная сестра услышала этот вопрос и, кивнув Флер, вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Да, мы совсем одни.

— Тогда слушайте, — начала Синтия. — Я хочу, чтобы вы помогли мне, Флер. Вы обещаете мне помочь?

— Ну конечно. Если я только могу что-то сделать, я буду счастлива.

— Вы еще не знаете, о чем я собираюсь вас просить, но вы — единственная, кто может мне помочь, я это знаю.

— Тогда скажите мне, что это.

Синтия помолчала немного и, испытующе глядя на Флер, продолжила:

— Вы знаете, что я умираю. Нет, не возражайте, прошу вас. Мне это слишком хорошо известно. Я наблюдала за лицами докторов и сестер и знаю, что надежды нет. Они пытались сделать все возможное, но у них ничего не вышло. Это вопрос нескольких недель, быть может, дней, и мне все равно; понимаете, я прожила свою жизнь и готова уйти, но прежде, чем я умру, у меня есть одно желание, одно маленькое желание.

— Какое?

— Увидеть моего сына.

Флер сделала невольное движение, выражающее удивление.

— Вот об этом я и хочу вам рассказать, и вот почему: вы — и только вы — можете помочь мне.

Ее голос ослабел настолько, что едва доносился. Она указала Флер на пузырек на столике у кровати.

— Дайте мне три капли с водой.

— Может, лучше спросить сестру?

— Не нужно.

Флер повиновалась. Когда Синтия выпила капли, голос ее вновь окреп. Она откинулась на подушки и протянула руку.

— Дайте мне вашу руку, Флер. Подвиньтесь поближе. Это долгая история, надеюсь, у меня хватит сил довести ее до конца.

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая