Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 105
- Предыдущая
- 105/235
- Следующая
Мне не было и девятнадцати, когда мой отец, цензор, умер и оставил мне в наследство не только все свое богатство, но и положение pater familias. К счастью, единственной тягостной моей ношей была тринадцатилетняя сестра, лишенная и отца, и матери. В это самое время моя мать, Корнелия, попросила разрешения взять сестру к себе в дом. Я, конечно, отказал. Хоть и не было никакого развода, тебе, я знаю, известно, как холодно относились мои родители друг к другу, особенно после того, как отец согласился отдать моего младшего брата в приемные сыновья. Мать всегда любила его гораздо больше, чем меня. Поэтому, когда брат сделался Мамерком Эмилием Лепидом Ливианом, она, оправдываясь его юным возрастом, уехала жить к нему, где — это правда — вела жизнь более свободную и распущенную, чем могла себе позволить в доме моего отца. Я пытаюсь напомнить тебе об этом, ибо тут замешан вопрос чести, а честь моя задета гнусным, себялюбивым поведением матери.
Смею надеяться, что я воспитал сестру мою, Ливию Друзу, так, как приличествует ее высокому происхождению. Сейчас ей восемнадцать, и она готова выйти замуж. Так же, как и я — жениться, несмотря на мой юный возраст: мне двадцать три. Я знаю, что обычно дожидаются двадцати пяти, а многие женятся только став сенаторами. Но я не могу ждать так долго. Я — глава семейства и единственный мужчина из Ливиев Друзов в моем поколении. Мой брат Мамерк Эмилий Лепид не может более носить имя Ливия Друза или претендовать на состояние отца. Поэтому мне следует жениться и произвести потомство. После смерти отца я принял решение жениться не прежде, чем выдам замуж сестру.
Тон письма был так же прямолинеен и суховат, как и сам юноша, его писавший; но Квинт Сервилий Цепион не усмотрел в этом ничего дурного. Цепион был дружен с отцом юноши; теперь его сын общался с младшим Друзом.
Поэтому, Квинт Сервилий, я, как глава моей семьи, хочу предложить тебе, как главе твоей семьи, брачный союз. Мне в данном случае показалось неразумным обсуждать этот вопрос с моим дядей, Публием Рутилием Руфом. Хоть я и не имею ничего против него, но ни его происхождение, ни его характер не внушают мне особого доверия к его мнению. Только недавно, например, до моего сведения дошло, что он убедил Марка Аврелия Котту разрешить его падчерице, Аврелии, самой выбрать себе мужа. Трудно себе представить поступок, менее свойственный римлянину. Конечно же, она выбрала смазливого юнца Юлия Цезаря, ненадежного, бесхарактерного, который никогда ничего не достигнет.
Решив прежде выдать замуж сестру, я надеялся освободить мою будущую жену от необходимости жить с моей незамужней сестрой в одном доме и тем самым быть в ответе за ее поведение. Я вовсе не вижу какой-то особенной добродетели в том, чтобы перекладывать свои обязанности на чужие плечи.
Вот что я предлагаю. Квинт Сервилий: разреши мне жениться на твоей дочери, Сервилии, а твоему сыну Квинту Сервилию Младшему — на моей сестре Ливии. Это идеальное решение для нас обоих. Связь наших семейств, укрепившись узами брака, пройдет через многие поколения. И у моей сестры, и у твоей дочери — совершенно одинаковое приданое, а это значит, что деньги не придется передавать из рук в руки, что тоже немаловажно в наше время дефицита наличных денег. Пожалуйста, сообщи мне о твоем решении.
А что здесь решать? О такой партии для своих детей Квинт Сервилий Цепион мог только мечтать. Состояние Ливия Друза было столь же внушительно, как и его родовитость.
Ответ Цепион написал сразу же:
Мой дорогой Марк Ливий, я восхищен. Согласен. Действуй.
Друз приступил к обсуждению брачного плана со своим другом Цепионом Младшим. Ему не терпелось подготовить друга к знакомству с письмом, которое, он знал, тот скоро получит от отца. Будет лучше, если Цепион Младший будет сам заинтересован в предстоящей женитьбе, нежели просто исполнит родительскую волю.
— Я хотел бы жениться на твоей сестре, — сказал Друз Цепиону.
Тот удивленно посмотрел на друга, но ничего не ответил.
— А еще мне хотелось бы, чтобы ты женился на моей сестре, — продолжал Друз.
Цепион заморгал, но опять же ничего не ответил.
— Ну так что ты скажешь? — не выдержал Друз.
Наконец Цепион собрался с мыслями и сказал:
— Я должен поговорить с отцом.
— Я уже поговорил, — сообщил Друз. — Он согласен.
— Тогда, думаю, все в порядке.
— Квинт Сервилий, Квинт Сервилий, я хочу знать, что ты сам — сам! — об этом думаешь! — рассердился Друз.
— Ну, ты нравишься моей сестре, здесь все в порядке… И мне твоя сестра нравится, но… — Он осекся.
— Но — что?
— Не уверен, что я ей нравлюсь.
Теперь пришел черед Друза удивляться:
— Что за чушь? Как ты можешь ей не нравиться? Ты — мой лучший друг! Конечно же, нравишься! Я все здорово придумал — мы останемся вместе!
— Неплохо бы.
— Ну вот что. Я обсудил все детали в переписке с твоим отцом — приданое и все такое прочее. Ни о чем не беспокойся.
— Ну и хорошо.
Они сидели на скамейке под великолепным старым дубом, который рос рядом с прудом Курциев в нижнем Форуме; они только что съели изысканный завтрак — пресный пирог с начинкой из чечевицы и свиного фарша, сдобренного специями.
Поднявшись, Друз отдал слуге салфетку. Тот заботливо проверил, не запачкал ли хозяин белоснежную тогу.
— Куда ты так торопишься? — спросил Цепион Младший.
— Домой, рассказать сестре. — Друз приподнял бровь. — Тебе не кажется, что тебе также следовало бы отправиться домой, к твоей сестре, и все ей сообщить?
— Пожалуй, да, — неуверенно сказал Цепион. — А может, лучше ты сам все ей скажешь? Ты ведь ей нравишься.
— Что ты, дурачок! Она должна узнать обо всем от тебя. Это — родительское благословение, передать его должен ты, ее брат, а мое дело — поговорить с Ливией Друзой.
И Друз пошел к себе домой в направлении лестницы Весталок.
Его сестра была дома — где ей еще быть? С тех пор как Друз стал главой семьи, а их матери, Корнелии, было запрещено переступать порог дома, Ливия Друза не могла отлучиться без разрешения брата. Она даже не осмеливалась уйти украдкой, так как в глазах брата на ней лежало клеймо позора ее матери. В Ливии он видел слабое, подверженное соблазну создание, которому нельзя давать ни малейшей свободы. Он охотно поверил бы во все дурное, что бы о ней ни сказали, даже если единственной уликой ее вины было бы ее отсутствие.
— Пожалуйста, попроси сестру зайти ко мне в кабинет, — сказал он управляющему.
Дом Друзов считался одним из самых красивых в Риме. Строительство его закончилось как раз перед смертью Друза-цензора. Вид, открывавшийся с лоджии верхнего этажа, был просто великолепен. Здание находилось на самой высокой точке Палатина прямо над Форумом. По соседству был пустырь, где раньше стоял дом Марка Фульвия Флакка, а чуть подальше — дом Квинта Лутация Катула Цезаря.
Выстроили его в чисто римском стиле. Даже на той внешней стене дома, которая выходила на пустырь, не было окон. Когда там снова построят дом, его внешние стены примкнут к стенам дома Друза. Высокая стена с тяжелыми деревянными дверями и огромными воротами, выходившая на кливус Победы, по сути дела, являлась задней частью дома. Фасад возвышался над всей округой. Дом был трехэтажный, на сваях, прочно вбитых в склон скалы. Верхний этаж, на одном уровне с кливусом Победы, занимало благородное семейство; хранилища, кухни и комнаты для слуг располагались ниже, там, где часть внутренней площади помещения скрадывала крутая скала.
Ворота в стене, идущей вдоль улицы, открывались прямо в сад перистиля — такой большой, что в нем помещалось шесть замечательных огромных деревьев, завезенных из Африки девяносто лет назад Сципионом Африканским, которому принадлежала тогда эта территория. Каждое лето они утопали в цветах: два — в красных, два — в оранжевых и два — в золотисто-желтых. Больше месяца они наполняли весь дом благоуханием; затем на них появлялось нежное бледно-зеленое покрывало из причудливой формы листьев, похожих на папоротник. Зимой же они стояли голые, и солнце беспрепятственно проникало сквозь их кроны во двор. Длинный, узкий, мелкий бассейн облицован белым мрамором, на каждом из четырех углов били фонтаны, выполненные из бронзы великим Мироном, а по всей длине бассейна расположились бронзовые статуи работы Мирона и Лисиппа — сатиры и нимфы, Артемида и Актеон, Дионис и Орфей. Скульптуры были так правдоподобно раскрашены, что на первый взгляд казалось, будто во дворике собрались бессмертные обитатели лесных кущ.
- Предыдущая
- 105/235
- Следующая
