Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 119

• Предыдущая
• 119/235
• Следующая

— Ты имеешь в виду своего друга Квинта Цецилия Свинку? — Рутилий Руф издал неприличный звук. — Чуш-шь! В течение двух лет Квинт Цецилий валял дурака в Африке. Я-то знаю — я же был там! Я имел дело с Квинтом Цецилием и заявляю: Свинка — вот самое подходящее имя этому господину, потому что голова у него соображает чуть похуже, чем женская «свинка». Служил я и с Гаем Марием. Впрочем, стоило ли мне надеяться на то, что этот уважаемый Сенат вспомнит о моей военной карьере! Если бы вспомнили, то командование в Заальпийской Галлии поручили бы мне, а не Гнею Маллию Максиму. Но это дело прошлое, не о том сейчас речь. Говорю вам, слишком серьезно положение, чтобы потворствовать прихотям отдельных граждан, пусть и свалившихся с самого знатного генеалогического древа. Вам говорю — вам, сидящие в Сенате: только один человек способен избавить нас от этой чумы, от страшной германской напасти, и это — Гай Марий! Что до того, что он не занесен в книгу знатных родов! Квинт Сервилий Цепион там числится — но посмотрите, что он с нами сделал? Где мы оказались по его милости? По самые уши в говне! — Рутилий Руф уже кричал — гневно и в то же время со страхом, что они не станут слушать. — Уважаемые члены Сената, друзья мои, лучшие люди Рима, отцы семейств! Я призываю вас отказаться от предрассудков! Мы должны дать Гаю Марию проконсульские полномочия в Заальпийской Галлии — на любой срок, сколько бы времени ему ни понадобилось на то, чтобы изгнать германцев обратно в Германию!

Последняя страстная мольба убедила их. Они услышали. Его понял Скавр. Его понял даже Метелл Нумидийский.

Поднялся со своего места претор Маний Аквилий, человек достаточно знатный, хотя род его, по правде сказать, более славился алчностью, нежели доблестью. Это его отец после войны с пергамским царем Атталом передал его царство Риму, а все фригийские земли продал Митридату Понтийскому за огромную сумму золотом.

— Публий Рутилий! Я хочу говорить! — сказал он.

— Говори! — сказал Рутилий Руф и сел, совершенно истощенный.

— Говорить хочу я! — зло сказал Скавр.

— После Мания Аквилия, — мягко ответил Рутилий Руф.

— Публий Рутилий, Марк Эмилий, я согласен с консулом. Есть только один человек, способный отвести от нас беду. И этот человек — Гай Марий. Но уважаемый консул требует слишком малого. Мы не можем ограничить проконсульские полномочия Гая Мария пределами заальпийской долины. Что, если война выплеснется за ее пределы? Что, если она перекинется в Италийскую Галлию, в Испанию или даже в саму Италию? Что будет тогда? Ведь командование автоматически перейдет к губернатору или консулу года! У Гая Мария в этом Сенате много врагов, и я не уверен, что Рим им дороже, чем собственные интересы. Отказ Квинта Сервилия Цепиона сотрудничать с Гнеем Маллием Максимом — пример того, как представитель древней фамилии способен поставить свое личное достоинство выше достоинства всех римлян.

— Ошибаешься, Маний Аквилий! — прервал его Скавр. — Dignitas Квинта Сервилия и есть достоинство римлянина.

— Благодарю за это замечание, принцепс! — льстиво промолвил Аквилий и отвесил легкий поклон, в котором сквозила неприятная ирония. — Ты решительно прав, поправляя меня. Достоинство римлянина и достоинство Квинта Сервилия Цепиона — одно и то же. Но почему вы полагаете, что чувство достоинства у Гая Мария слабее, чем у Цепиона? Да, Гай Марий богат. Карьера Гая Мария стремительна! Неужели кто-нибудь в Сенате серьезно думает, что для Гая Мария Арпин, где он родился, стоит на первом месте, а Рим — на втором? У любого из нас найдется предок, который в свое время был «новым человеком»! Даже Эней, пришедший в Лаций из разрушенного Илиона, был, в конце концов, «новым человеком»! Гай Марий занимал должности претора и консула, он сам завоевал себе почет и славу, и все его потомки будут знатными людьми. — Аквилий обвел глазами зал. — Я вижу нескольких сенаторов, носящих имя Порций Катон. Их дед был «новым человеком», но сейчас мы видим в этих Порциях Катонах опору Сената, славных потомков человека, который в свое время так же раздражал людей из семейства Корнелиев Сципионов, как Гай Марий — семейство Метеллов!

Он сошел с помоста и, подражая Рутилию Руфу, занял место недалеко от дверей.

— Гай Марий, и никто другой, должен возглавить армию в войне с германцами. Где бы ни развернулись военные действия! Следовательно, облечь его полномочиями проконсула одной только Заальпийской Галлии — недостаточно. Ясно, что Гай Марий не может здесь сам выразить свое мнение, а время мчится, как обезумевшая лошадь. Гай Марий должен быть консулом! Его следует представить кандидатом на выборы — заочно!

В Сенате поднялся глухой ропот, но Маний Аквилий упрямо продолжал:

— Станет ли кто-либо отрицать роль центуриатных комиций? Так позвольте самому народу решать, выбрать ли Гая Мария консулом в его отсутствие. Пусть сам римский народ, уважаемые отцы сенаторы, избирает того, кто поведет их на германцев, кому доверят они свои жизни.

«О! Вот ведь хитроумный Улисс! — подумал Рутилий Руф. — Никогда бы не подумал. Как ловко он обезоружил клику Скавра! Конечно, смысла нет выносить этот вопрос на собрание плебса, где властвует орущая толпа. Для людей, подобных Скавру, плебейское собрание — сброд, неспособный отличить белое от черного. Голосование в центуриатных комициях — другое дело! Умница, умница Маний Аквилий! А ведь за ним надо присматривать: сидел годами тихо, как овечка, но подвернулся случай — овечья шкура сброшена, а под ней волк. Волк Маний Аквилий».

Наведение порядка в Африке было приятным занятием не только для Гая Мария, но и для Луция Корнелия Суллы. Ратный труд сменился государственным. Предстояло объединить два близлежащих царства в новую африканскую провинцию.

Нумидией правил теперь царь Гауда. Человек никудышный, он имел прекрасного сына — принца Химпсала, который, как думал Марий, мог вскоре сам стать царем, если все сложится удачно. Подтвердив свои дружественные и союзнические обязательства перед римским народом, Бокх, царь Мавретанский, обнаружил, что, после того как римляне подарили ему большую часть западной Нумидии, его царство значительно увеличилось. Раньше восточная граница пролегала по реке Мулухе, теперь же — пятьюдесятью милями западнее Цирты и Рузикады. Большая часть восточной Нумидии вошла в африканскую провинцию, подвластную Риму. Таким образом, Марий мог наделить всех своих легионеров и клиентов богатыми прибрежными землями Малого Сырта, включавшими древний и все еще оживленный пунический торговый город Лептис, берега Тритонского озера и порт Такапы. Лично за собой Марий оставил большие плодородные острова Малого Сырта. Он строил далеко идущие планы в отношении двух из них: Менинкса и Церцины.

— Когда нам придется распустить армию, — говорил Марий Сулле, — встанет вопрос, что делать с солдатами из числа неимущих. Нет у них ни надела, ни мастерской, к которым они могли бы вернуться. Они могли бы записаться в другие армии, и большинство, я думаю, так и поступит. Однако снаряжение их принадлежит государству. Значит, им нельзя брать его с собой. Следовательно, единственная армия, в которую они смогут записаться, — наша. При наличии же оппозиции со стороны Скавра и Свинки — такой армии больше не бывать, по крайней мере после окончания германской кампании. Ах, Луций Корнелий, какая это была бы честь — участвовать в войне с германцами! Но ведь они никогда не пустят нас туда — увы!

— Готов позакладывать оба глаза и все зубы — так и будет, — сказал Сулла.

— Прибереги их, еще пригодятся.

— Ладно, и что же будет с легионерами, которые захотят демобилизоваться?

— Думаю, что государство должно предоставлять солдатам из числа неимущих не просто долю военной добычи по окончании кампании. Я буду настаивать в Сенате, чтобы даровать им по участку земли, — там, где они хотели бы поселиться. Другими словами, сделать их богатыми и преданными гражданами — гражданами в полном смысле этого слова.

— Военные поселения, какие пытались ввести братья Гракхи? — Сулла нахмурился.

• Предыдущая
• 119/235
• Следующая