Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 121

• Предыдущая
• 121/235
• Следующая

Сулла фыркнул:

— О, я его знаю! Любитель острых ощущений. Не вылезал из публичных домов. Кривой, как задняя лапа собаки. Смотри, Гай Марий, как бы он не задрал лапу да не нассал бы на тебя.

— Я должен срочно отправиться туда и приступить к делу, — мрачно сказал Марий. Он протянул Сулле руку: — Я знаю, Луций Корнелий: мы разобьем германцев — ты и я.

Африканская армия и ее командующий отправились из Утики в Путеолы в конце ноября. Море в это время года всегда спокойно. Сбылись ожидания Мария: начался взлет его карьеры, Фортуна подчинялась ему, как исправный солдат. Да и плавание сирийская прорицательница Марфа предсказала ему быстрое и легкое. Царь Гауда скрепя сердце отпустил ее с Марием. Обычно она сидела перед мраморным троном царя, отводила дурной глаз от него и всех домашних. Конечно, ему не очень-то хотелось остаться без ее защиты.

В Путеолах Марий и Сулла были встречены одним из новых квесторов, который вел себя с ними крайне почтительно. Марию и Сулле было приятно, когда ими восхищались, оказывали услуги, подносили подарки, в том числе несколько редкостных книг.

Армия расположилась лагерем под стенами Капуи. Вокруг уже стояли лагеря с новобранцами, которых натаскивали наставники гладиаторов, присланные Рутилием Руфом. Теперь им помогали искусные центурионы Мария. Плохо только то, что рекрутов не хватало. Италия оскудела на воинов. Пройдет несколько лет, прежде чем подрастет новое поколение семнадцатилетних. Даже нищебродов подходящего возраста мало осталось среди римских граждан.

— Вряд ли Сенат посмотрит сквозь пальцы на то, что я набираю рекрутов из италийских бедняков, — сказал Марий.

— Выбора у них нет, — заметил Сулла.

— Да. Или я их разгоню. Правда, сейчас это не в моих интересах. И не в интересах Рима.

Марий и Сулла расстались до Нового года. Сулла мог совершенно спокойно въезжать в город; Марий же не мог пересечь священной черты города, не потеряв проконсульских полномочий. Поэтому Сулла поехал в Рим, а Марий отправился на свою виллу в Кумах.

Мыс Мизенум был крайней северной точкой земли в заливе Кратера, обширном и удобном для стоянки судов месте. Здесь было много портов: Путеолы, Неаполь, Геркуланум, Стабии и Суррент. Согласно очень древней легенде, раньше на этом месте находился кратер вулкана. Вулкан взорвался, и в него проникли воды моря. Следы вулканической активности еще оставались здесь заметны. По ночам огни долины Пламени озаряли сполохами небо над Путеолами, на поверхности кипящих грязевых прудов лопались пузыри. То тут, то там встречались ярко-желтые отложения серы. В воздух поднимались струи пара. Над всей местностью господствовал Везувий — взметнувшаяся на много тысяч футов вверх гора, о которой говорили, что она уже однажды извергала из себя лаву. Но никто не помнил, когда это было.

На узком перешейке Мизенума расположились два небольших городка, окруженные несколькими великолепными озерами. Со стороны моря находились Кумы, со стороны залива — Байи. Озера были разные. Одни с кристально чистой и удивительно теплой водой изобиловали устрицами. Другие были горячи, и из глубин их со свистом вырывался пар, насыщенный серой. Из всех римских курортов Кумы считался самым дорогим, Байи же были попроще. Зато именно Байи, похоже, становились центром разведения устриц. Занимались этим делом несколько человек во главе с обедневшим римским аристократом Луцием Сергием, который пытался восстановить благополучие своей семьи, поставляя устриц к столу римских эпикурейцев и гурманов.

Вилла Мария стояла на краю утеса в Кумах. Она была обращена фасадом к островам Энария, Пандатария и Понтия. Три пика пронзали бледно-голубой туман. Здесь, на вилле, ждала своего мужа Юлия.

Они виделись последний раз два с половиной года назад. Ей было уже двадцать четыре, ему — пятьдесят два. Марий знал, что она с нетерпением ждет его. Соскучившись по мужу, она не побоялась ехать в Кумы из Рима в то время года, когда море особенно бурно. Обычай запрещал ей сопровождать мужа в деловой поездке, особенно если речь шла о государственных интересах. Она не могла поехать с ним ни в провинцию Африка, ни в любое другое место за пределами Италии, если он официально не пригласит ее. Но такое приглашение считалось признаком слабости мужчины. Летом, когда римская знать отправлялась на побережье, Марий старался навестить Юлию. Однако путешествовали они раздельно. И на свои многочисленные виллы под Римом жену он редко брал с собой.

Юлия с этим свыклась. Она еженедельно писала Марию, он регулярно отвечал. Не желая давать повод для слухов, писали они кратко, касаясь только семейных дел. Письма их тем не менее были очень теплыми. Появлялись ли у него женщины во время долгих разлук? Юлия была слишком хорошо воспитана, чтобы роптать, приставать с вопросами, требовать объяснений.

Все это было частью мужской жизни и жен не касалось. Ее мать Марсия очень осторожно растолковала дочери, что ей просто посчастливилось выйти замуж за человека тридцатью годами старше ее, так как его сексуальные потребности умеренней, чем у человека молодого.

Да, Юлии было тягостно расставаться с мужем. Она любила и уважала его. Так что с его отъездом она разом теряла и друга, и мужа, и возлюбленного.

Когда он неожиданно вошел в комнату, она вскочила и тут же снова упала на стул — ноги не держали ее. Как он высок! Как крепок и полон жизни! Как загорел! Не постарел совсем. Напротив, ей показалось, что он стал даже моложе со дня последней их встречи. Улыбка обнажала ряд крепких, как у юноши, зубов. Изящно изогнутые густые брови, темные глаза, полные огня… Его красивые сильные руки протянуты к ней — а она не в силах двинуться! Что он подумает?

Он подошел к ее стулу, осторожно поднял ее на ноги, но не обнял, а просто стоял рядом и смотрел на нее, широко улыбаясь. Затем осторожно обхватил ладонями ее лицо и нежно поцеловал ее лоб, ресницы, щеки, губы. Она обняла его и прильнула лицом к его плечу.

— О Гай Марий! Как же я рада видеть тебя!

— Не больше, чем я тебя, жена.

Его руки гладили ее по спине, и она чувствовала, как они дрожат.

Юлия подняла лицо:

— Поцелуй меня, Гай Марий! Поцелуй крепко!

Оба были счастливы. Их связывала теплая дружеская привязанность, объединяла пылкая страсть. Но не только это. Оба они одинаково гордились своим сыном, который стал своим родителям еще дороже после смерти второго мальчика.

Отец не переставал удивляться красоте своего сына — для Гая Мария это стало неожиданностью. Юный Марий был прекрасен — высокий, сильный, с великолепным цветом лица. Большие серые глаза бесстрашно смотрели на отца. Кое-что в его воспитании, как полагал Марий, было упущено, но это легко поправимо. Проказник быстро поймет, что с отцом не своевольничают. Отца надо уважать, с ним надо считаться — как сам Марий считался со своим отцом.

Кроме смерти второго сына, были в семье и другие несчастья. Умер отец Юлии, а из ее рассказа Гай Марий узнал и о кончине собственного отца. Тот успел узнать, что старший его сын вновь стал консулом — да еще при столь выдающихся обстоятельствах. Смерть Мария-старшего была легкой и быстрой: удар хватил его, когда он разговаривал с друзьями.

Марий спрятал лицо на груди у жены и заплакал. Ему было хорошо. Выплакавшись, он утешил себя мыслью, что судьба была к его отцу милосердна. Старый Марий остался один, когда его супруга Фульциния скончалась. Это случилось семь лет назад. Если боги и не дали старику перед смертью повидать сына, то хотя бы позволили узнать о его успехе.

— Значит, мне нет смысла ехать в Арпин, — сказал Марий. — Мы останемся здесь, любовь моя.

— Скоро приедет Публий Рутилий. Как только новые народные трибуны немного освоятся. Руф боится, что им придется трудно, хотя среди них немало умных людей.

— Ну и ладно. Пока не заявился Публий Рутилий, моя дорогая жена, мы и думать не станем о вещах столь несносных, как политика.

• Предыдущая
• 121/235
• Следующая