Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 140

• Предыдущая
• 140/235
• Следующая

— До тебя доходили слухи? — спросил Метелл Нумидийский, поднимаясь вместе со Скавром по ступеням здания Сената и входя внутрь. Большинство сенаторов, прибывших рано, уже собрались в курии Гостилия, продолжая беседовать. Собрание должно было начаться с того, что магистрат, созвавший сенаторов, принесет жертву и прочитает надлежащие молитвы.

— Какие слухи? — спросил Скавр немного рассеянно. В эти дни голова его была занята исключительно заготовкой зерна.

— Луций Кассий и Луций Марций объединились и намерены поставить вопрос в Народном собрании, чтобы Гая Мария снова выдвинуть в консулы в его отсутствие!

Скавр резко остановился, немного не дойдя до того места, где слуга уже поставил его стул на обычное место в первом ряду. Принцепс Сената уставился на Метелла Нумидийского с огромным удивлением.

— Они не посмеют! — воскликнул он.

— Еще как посмеют! Ты можешь себе это представить? Третий срок консульства — беспрецедентно! Это значит сделать человека долгосрочным диктатором! Почему же в тех редких случаях, когда Рим нуждался в диктаторе, срок диктаторства ограничивался шестью месяцами? Это делалось для того, чтобы человек на этой должности не возомнил себя выше всех! А теперь — пожалуйста, какой-то крестьянин устанавливает свои собственные правила, желая постоянно быть консулом! — Метелл Нумидийский в ярости брызгал слюной.

Скавр тяжело, по-стариковски, опустился на стул.

— Мы сами в этом виноваты, — медленно проговорил он. — У нас не хватило смелости отделаться от этого ядовитого гриба! Почему так получилось, что Тиберий Гракх, Марк Фульвий и Гай Гракх были вовремя ликвидированы, а Гай Марий живет себе и живет? Его надо было уничтожить еще много лет назад!

Метелл Нумидийский пожал плечами:

— Он — крестьянин. Гракхи и Фульвий Флакк были аристократы. Ядовитый гриб! Какое точное определение! Ночью, незаметно, он вырастает, но когда придешь вырвать его, он уже где-то в другом месте.

— Это должно прекратиться! — воскликнул Скавр. — Никто не может быть выбран консулом в отсутствие, тем более дважды подряд! Этот человек больше вторгается в традиции правления Римом, чем любой другой за всю истории Республики! Я начинаю всерьез верить, что он хочет стать царем Рима, а не Первым Человеком в Риме.

— Согласен, — сказал Метелл Нумидийский, усаживаясь рядом со Скавром. — Но как мы можем отделаться от него? Он никогда не задерживается здесь достаточно долго, чтобы можно было организовать его убийство.

— Луций Кассий и Луций Марций, — удивленно проговорил Скавр. — Не понимаю. Аристократы из прекрасных старинных семей! Неужели никто не может напомнить им о необходимости соответствовать своему положению, воззвать к их чувству порядочности?

— Мы все знаем о Луции Марции, — сказал Метелл Нумидийский. — Марий скупил его долги. Впервые за всю свою довольно бурную жизнь он платежеспособен. Но Луций Кассий — это другое. Он стал болезненно чувствительным к мнению народа о некомпетентных военачальниках, вроде его покойного отца. Он очень хорошо знает, какой репутацией пользуется Марий среди простонародья. Думаю, он хочет, чтобы в Риме знали: он помогает Марию отделаться от германцев. Этим он желает восстановить репутацию своей фамилии.

Выслушав эту теорию, Скавр только хмыкнул.

Продолжать разговор стало невозможно. Палата вся собралась, и Гай Меммий, в эти дни изрядно осунувшийся, что делало его привлекательнее, поднялся, чтобы взять слово.

— Почтенные сенаторы, — начал он, держа в руке небольшой документ, — я получил письмо от Гнея Помпея Страбона из Сардинии. Оно было адресовано мне, а не нашему уважаемому консулу Гаю Флавию, потому что, как претор по делам граждан, я обязан наблюдать за судопроизводством Рима.

Он помолчал, со свирепым выражением лица всматриваясь в задние ряды сенаторов. В этот момент он был почти безобразным. Задние ряды поняли намек и сделали вид, что внимательно слушают.

— Чтобы напомнить тем из обитателей задних рядов, кто лишь изредка оказывает честь этому помещению своим присутствием, Гней Помпей Страбон является квестором губернатора Сардинии, которым — напоминаю вам! — в этом году является Тит Анний Альбуций. Всем понятны эти сложные взаимоотношения, почтенные сенаторы? — осведомился он с сарказмом.

Послышалось общее бормотание, которое Меммий принял за положительный ответ.

— Хорошо! — сказал он. — Итак, я зачитываю письмо Гнея Помпея ко мне.

Меммий развернул свиток и, держа его перед собой, начал читать — у него была четкая дикция хорошо обученного оратора, к которой никто не мог придраться.

— «Я пишу, Гай Меммий, с просьбой разрешить мне подать в суд на Тита Анния Альбуция, губернатора-пропретора нашей провинции Сардинии, сразу же после нашего возвращения в Рим в конце года. Как известно Палате, месяц назад Тит Анний сообщил, что ему удалось разделаться с разбойниками в своей провинции. Он просил отметить его работу овацией. Просьба была отклонена — и совершенно справедливо. Хотя некоторые гнезда этих негодяев и были порушены, провинция все же не освободилась от разбоя. Причина, по которой я намерен подать в суд на губернатора, заключается в следующем. Узнав об отказе ему в овации, он повел себя не как римлянин. Он не только считает уважаемых членов Сената „сборищем неблагодарных irrumatores“, но он еще не поскупился и устроил грандиозное шутовское триумфальное шествие по улицам Каралеса! Это обошлось ему в большую сумму денег. Я считаю его действия угрозой Сенату и народу Рима, а его триумф — предательским. Я твердо убежден в том, что только я смогу быть обвинителем на этом суде. Пожалуйста, ответь мне, когда сможешь!»

Меммий положил письмо при полной тишине.

— Я был бы признателен нашему ученому принцепсу Сената Марку Эмилию Скавру, если бы он высказал свое мнение по этому поводу, — заключил оратор и сел.

С суровым лицом Скавр прошел на середину.

— Как странно, — начал он, — но я говорил почти об этом же как раз перед этим собранием. Я говорил о вещах, указывающих на разрушение наших древних систем правления и личного поведения членов правительства. В последние годы этот высочайший орган, состоящий из благороднейших людей Рима, теряет не только свою власть, но и свое достоинство. Нам — благороднейшим людям Рима! — больше не дозволяют прокладывать для Рима пути. Мы — благороднейшие люди Рима! — уже привыкли к тому, что народ — переменчивые, неквалифицированные, жадные, неразумные, кратковременные политики-дилетанты — сует нас лицом в грязь! С нами — с благороднейшими людьми Рима! — попросту не считаются! Наша мудрость, наш опыт, знатность наших семей, традиции, заложенные за время жизни многих поколений со времени основания Республики, — все это уже ничего не значит. Теперь значение имеет только народ. А я говорю вам, почтенные сенаторы, что народ не умеет править Римом!

Он повернулся к открытым дверям, в сторону колодца комиций.

— Какой народ участвует в Народном собрании? — очень громко продолжал он. — Люди второго, третьего и даже четвертого классов, второстепенные всадники, амбициозные, желающие ворочать Римом, как своей лавочкой, торгаши и мелкие землевладельцы и даже кустари. Люди, называющие себя патронами, которые набирают себе клиентов среди сельчан и всяких дурачков! Люди, которые называют себя агентами, представителями, но даже не знают, что именно они представляют! Их личные дела им надоели, поэтому они зачастили в комицию, льстя себе надеждой, что они в своих драгоценных трибах могут управлять Римом лучше, чем мы в своей курии. Политические лицемеры треплют языками, и это действует как рвотное. Они несут чепуху, они встают на сторону того или другого народного трибуна и аплодируют, когда сенаторские прерогативы передаются всадникам! Они — средние люди! Ни достаточно известные, чтобы принадлежать к первому классу центурий, ни достаточно низкие, чтобы заниматься лишь своим делом, как люди пятого класса и неимущие! Я повторяю, почтенные сенаторы, что народ не умеет править Римом! Слишком много власти дано плебсу! В своем самонадеянном высокомерии, при поддержке и подстрекательстве различных членов этой Палаты, плебс теперь игнорирует наши советы, наши директивы и наших людей!

• Предыдущая
• 140/235
• Следующая