Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 182

В здешнем воздухе чувствуется что-то отвратительное, главным образом из-за того, что тебе удалось уничтожить германцев, а народ Рима настолько тебе благодарен, что, выставь ты снова свою кандидатуру на должность консула, тебя бы вновь избрали. Но у всех высокородных на устах слово «Диктатор», и граждане первого класса уже начинают вторить им. Я, конечно, знаю, что у тебя в клиентах ходят много влиятельных всадников и есть друзья среди граждан первого класса. Но ты должен понять: политическая структура Рима и все его традиции предназначены для того, чтобы подавлять желающих возвыситься над людьми высшего общества. Единственный допустимый Первый — это первый среди равных. После пяти сроков консульства, когда три из них были получены в твое отсутствие, становится слишком понятно, что ты возвышаешься над твоей так называемой ровней. Скавр, конечно, возмущается, но с ним-то ты договоришься, если потребуется. Нет, настоящее дерьмо на дне праздничного пунша — наш с тобой друг Свинка, умело поддерживаемый своим сынком-заикой Поросенком.

Как только ты двинулся на восток от Альп, чтобы соединиться с Катулом Цезарем в Италийской Галлии, Свинка и его Поросенок задались целью раздуть вклад Катула Цезаря в кампанию против кимбров выше всех разумных пределов. Так что когда пришла весть о победе под Верцеллами и Палата собралась в храме Веллоны, было уже много желающих послушать, что скажет Свинка.

Говоря коротко, он предложил отметить лишь два триумфа: твой — за Аквы Сестиевы и Катула Цезаря — за Верцеллы! Тот факт, что в сражении при Верцеллах главнокомандующим был ты, а не Катул Цезарь, совершенно игнорируется! Его аргумент — чисто юридический: участие принимали две армии, одна под командованием консула, то есть тебя, а другая — под командованием проконсула, то есть Катула Цезаря. Количество трофеев, сказал Свинка, к сожалению, невелико. Недостаточно, чтобы праздновать три триумфа. Поэтому, поскольку ты еще не отмечал свой триумф за Аквы Сестиевы, ты можешь это сделать сейчас, а Катул Цезарь отметит Верцелльский триумф.

Второй триумф за то же сражение, положенный тебе, был бы излишеством.

Луций Апулей Сатурнин вскочил и начал было возражать, но его заглушили криками, поскольку в этом году он не занимает государственных постов и, следовательно, не может заставить уважаемых сенаторов уделить ему внимание. В результате Палата проголосовала за два триумфа. Твой — только за Аквы Сестиевы, прошлогоднее сражение, поэтому менее важное. А Верцеллы — сражение нынешнего года и поэтому в глазах всех самое важное — представлены чуть ли не исключительной заслугой Катула Цезаря. Таким образом народу будут навязывать мнение, что ты не имеешь никакого отношения к поражению кимбров в Италийской Галлии, что героем сражения был Катул Цезарь. Твоя собственная глупость отдала ему большую часть трофеев и все германские штандарты, захваченные на поле боя. Это окончательно решило вопрос. Когда у тебя хорошее настроение и твоя щедрость затмевает твой разум, ты совершаешь свои самые грубые ляпсусы.

Не знаю, что ты сможешь сделать по этому поводу. Все это было подготовлено заранее, подтверждено голосованием официально и записано в архивы. Меня душит гнев, но те, кто «делает политику» (как их называет Сатурнин), или «добрячки» (как их именует Скавр), одержали верх. Тебе не достигнуть заслуженного престижа. Много лет назад в Нуманции мы увековечили грязевую ванну, которую Метелл принял среди своих сотоварищей-свиней, навесив на него свиное прозвище. «Свинка» — вообще-то это словцо употребляют няни, говоря о гениталиях маленькой девочки. Я бы теперь сказал, что Метелл — гениталии не маленькой девочки, а вполне взрослой женщины. Что касается Поросенка, не может же он всю свою жизнь оставаться маленькой девочкой? Следовательно, и он — гениталии взрослой женщины. Ты знаешь это слово, нет нужды пачкать им пергамент.

Довольно, не то не миновать мне апоплексического удара. Закончу послание известием о том, что в Сицилии дела идут хорошо. Маний Аквилий великолепно справляется со своими обязанностями, и это выставляет Сервилия Авгура в совершенно невыгодном свете. Однако он выполнил обещанное — привлек Лукулла к суду за измену. Лукулл настаивал на том, что сам будет себя защищать, но ничего хорошего из этого не вышло — из-за этих проклятых сопливых всадников. Он выступал на суде с замораживающим высокомерием. Присутствующие и судьи тотчас вообразили, что это высокомерие направлено против них. Еще один упрямый идиот, этот Лукулл. Естественно, его признали виновным! Думаю, единогласно. Жестокость приговора невероятна. Его изгоняют из Рима. Отныне он имеет право проживать на расстоянии не менее тысячи миль от Города, а это означает лишь два места — Антиохию или Александрию. Лукулл предпочел Птолемея Александрийского Грипу Антиохийскому. По решению суда у него конфисковано все — дома, земли, инвестиции, все имущество в городе.

Лукулл не стал ждать, пока его выдворят. Он даже не узнал, в какую же сумму оценили его имущество. Препоручил свою шлюху-жену заботам ее брата, Свинки — это ему небольшое наказание! — а старшего сына, шестнадцатилетнего и, с точки зрения государства, уже совершеннолетнего, предоставил самому себе. Он не поручил своего одаренного сына Свинке! Интересно, правда? Младшего, четырнадцатилетнего, усыновил Марк Теренций Варрон Лукулл.

Скавр говорил мне, что оба мальчика поклялись предъявить иск Сервилию Авгуру, как только Варрон Лукулл сможет надеть тогу мужчины. Прощание их с отцом было душераздирающим, можешь себе представить. Скавр уверяет, будто Лукулл уедет в Александрию и там покончит с собой. И что оба мальчика в этом не сомневаются. Но важнее всего для Лициниев Лукуллов то обстоятельство, что всю эту боль и нищету навлек на них выскочка, «новый человек», Сервилий Авгур. Вы, «новые люди», никогда не будете друзьями для сыновей Лукулла.

Во всяком случае, когда мальчики Лукулла будут достаточно взрослыми, чтобы вместе привлечь к суду Сервилия Авгура, это будет уже другой суд — за вымогательство. Подготовленный другим Сервилием, довольно неясного происхождения, — Гаем Сервилием Главцией. Клянусь Поллуксом, этот парень великолепный законодатель! Система суда жесткая и непривычная, но работает. Конечно, суд опять находится в руках всадников, что не по душе губернаторам, но — искусный. Любой обвиненный этим судом нигде не может выступать публично. Люди с латинскими правами, успешно обвинившие преступника, становятся гражданами Рима. Теперь в процессе судопроизводства разрешается делать перерыв. Старая процедура суда ушла в прошлое. Показания свидетелей, как продемонстрировали несколько слушаний, теперь не столь важны, как выступления самих адвокатов. Великое благо великим адвокатам.

И — последнее, но не менее важное. У этого странного человека Сатурнина опять неприятности. Правда, Гай Марий, я боюсь за его рассудок. Нет логики. Я считаю, что он заразился от своего друга Главции. У обоих блестящий ум, но иногда они так непостоянны, словно выжили из ума. Или, может быть, принимая участие в общественной жизни, они просто не знают, чего хотят. Даже самый отъявленный демагог имеет перед собой цель и идет к ней. Он хочет чего-то определенного — стать претором или консулом. Но ничего подобного я в этой паре не вижу. Они ненавидят старый стиль правления, они ненавидят Сенат. Но не могут предложить что-то взамен. Может быть, они — то, что греки называют «анархистами»? Я ни в чем не уверен.

Есть еще новость. Недавно чаша весов склонилась не в пользу вифинского царя Никомеда. Дело касается понтийского царя Митридата. Наш молодой друг с восточных окраин Эвксина прислал послов. И достаточно умных послов, которые сразу же разглядели тайную слабость всех нас, римлян, — деньги! Не добившись успеха с петицией о заключении договора о дружбе и союзе, они принялись подкупать сенаторов! И те хорошо отблагодарили — у Никомеда появился повод к беспокойству, скажу я тебе.

Тогда Сатурнин появился на трибуне и стал проклинать всех тех в Сенате, кто готов был предать Никомеда и Вифинию в пользу Митридата и Понта. «У нас уже много лет договор с Вифинией, — сказал он, — а Понт — извечный враг Вифинии. Здесь деньги, конечно, сыграли роль, — сказал он, — и Рим собирается предать своего друга и союзника ради того, чтобы несколько сенаторских кошельков стали еще толще!»

Передают — сам я не был там и не слышал, — что он сказал что-то вроде: «Мы все знаем, как дорого может обойтись трясущимся старым сенаторам женитьба на резвых девицах, едва окончивших школу, не правда ли? Я хочу сказать, жемчужные ожерелья и золотые браслеты значительно дороже бутылки того тоника, который Тицин продает в своем киоске сластей. И кто может сказать, что резвая девица не является более эффективным тоником, чем тоник Тицина?» О-хо-хо! Он высмеял еще и Свинку, а потом обратился к толпе: «А что же наши парни в Италийской Галлии?»

В результате несколько понтийских послов были избиты. Они пошли в зал заседаний Сената жаловаться. На что Скавр и Свинка привлекли Сатурнина к его же собственному суду, обвиняя его в сеянии раздора между Римом и аккредитованным посольством от иноземного монарха. В день суда наш народный трибун Главция созвал собрание Народного собрания и обвинил Свинку в том, что он организует еще одно слушание, чтобы отделаться от Сатурнина. Мол, раньше, будучи цензором, он не мог сделать этого, а теперь дорвался. И нанятые гладиаторы, которые, кажется, у Сатурнина всегда под рукой, окружили присяжных. Вид у них был такой, что присяжные предпочли не рассматривать иск. Понтийские послы быстро убрались домой без договора. Я согласен с Сатурнином: было бы гадко отказаться от нашего друга и союзника в пользу его традиционного врага только потому, что его враг теперь намного богаче и сильнее.

Все, заканчиваю, Гай Марий! Я же только хотел сообщить тебе о триумфах до того, как получишь официальное сообщение, с которым Сенат не будет спешить. Хотел бы я, чтобы ты что-то предпринял, но сомневаюсь.