Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 63

• Предыдущая
• 63/235
• Следующая

— А я этого и не хочу, — прорычал Марий. — Я презираю вас всех, за исключением единственного — моего тестя, которому, несмотря на древний род, чудом удалось остаться честным человеком!

Они давно уже перешли на крик. Кругом прислушивались.

— Давай, Гай Марий! — выкрикнул один трибун.

— Ударь его побольнее, Гай Марий! — подхватил другой.

— Обделай его, этого fellator, Гай Марий! — добавил третий, усмехнувшись.

Все в армии любили Гая Мария намного больше, чем Квинта Цецилия Метелла. Все, от высших чинов до солдата.

Крики были слышны далеко за пределами кабинета. Когда поспешно вошел сын проконсула Квинт Цецилий Младший, прочие постарались сделать вид, будто очень заняты работой. Не удостоив их взглядом, Метелл Поросенок открыл дверь отцовского кабинета.

— Ваши голоса слышны за милю, — сказал молодой человек, бросив на Мария презрительный взгляд.

Внешне он был очень похож на отца: среднего роста, средней же комплекции, темноволосый, черноглазый, симпатичный, по римским меркам. В нем ничего не было такого, что выделяло бы его из толпы.

Приход сына отрезвил Метелла, но отнюдь не охладил ярости Мария. Они продолжали стоять. Молодой Метелл пребывал в стороне, встревоженный и огорченный. Искренне преданный своему отцу, Поросенок переполошился, когда вспомнил об унижениях, которые сыпал на голову Гая Мария с тех пор, как отец назначил его командовать гарнизоном Утики. Сейчас он впервые увидел другого Гая Мария — огромных размеров, более мужественного, смелого и умного, чем любой из Цецилиев Метеллов.

— Я не вижу смысла в продолжении разговора, Гай Марий, — сказал Метелл, прижав ладони к столу, чтобы скрыть их дрожь. — По какому делу ты вообще пришел ко мне?

— Пришел сказать тебе, что в конце следующего лета я прекращаю участие в этой войне, — сказал Марий. — Я возвращаюсь в Рим — буду баллотироваться в консулы.

Метелл не мог поверить своим ушам.

— Что?!

— Возвращаюсь в Рим баллотироваться в консулы.

— Нет, ты не уедешь, — заявил Метелл. — Ты записался добровольцем как мой старший легат с полномочиями пропретора. На срок, пока я — губернатор провинции. Мой срок продлили. А это значит, что и твой продлен.

— Ты можешь отпустить меня.

— Если захочу. А я не хочу, — сказал Метелл. — По правде сказать, Гай Марий, будь моя воля, я похоронил бы тебя здесь, в провинциях, до конца дней твоих.

— Не делай мне гадостей, Квинт Цецилий, — дружески посоветовал Марий.

— Не делать тебе чего? О, Гай Марий, пошел-ка вон отсюда! Ступай и займись чем-нибудь полезным… Перестань мешать мне! — Метелл заметил, что сын смотрит на него, и подмигнул ему, словно заговорщик.

— Я настаиваю, чтобы ты отпустил меня с военной службы, тогда осенью я смогу выставить свою кандидатуру в консулы.

Осмелевший при виде отца, который уже опомнился и снова напустил на себя надменный вид превосходства, Поросенок захихикал. Это раззадорило его отца.

— Вот что я скажу тебе, Гай Марий, — сказал Свинка, улыбаясь. — Тебе уже почти пятьдесят лет. Моему сыну двадцать. Вы будете баллотироваться в консулы одновременно. К тому времени тебе предстоит получиться кое-чему, чтобы пройти экзамен на звание консула! Хотя я уверен, что мой сын с удовольствием тебя поднатаскает.

Молодой Метелл расхохотался.

Марий посмотрел на обоих из-под щетинистых бровей. Выражение его орлиного лица стало еще более гордым и надменным, чем у обоих Метеллов.

— Я буду консулом, — сказал он. — Будь уверен, Квинт Цецилий, я буду консулом — и не один раз, а целых семь.

И он вышел из кабинета, а двое Метеллов смотрели ему вслед с недоумением и страхом и удивлялись, почему их не рассмешило это нелепое заявление.

На следующий день Марий вернулся в Старый Карфаген и попросил аудиенции у Гауды-царевича.

Допущенный к претенденту на престол, он опустился на одно колено и поцеловал холодную, влажную и вялую руку.

— Встань, Гай Марий! — воскликнул Гауда, очарованный видом этого великолепного человека, оказывающего ему почести таким восхитительным образом.

Марий стал подниматься, но потом снова опустился — уже на оба колена и протянул руки.

— О царевич! — обратился он. — Я недостоин стоять в твоем присутствии, ибо я перед тобой — в качестве самого смиренного просителя.

— Встань, встань! — пронзительно закричал Гауда, еще более довольный. — Я не буду тебя слушать, пока ты на коленях! Вот, садись рядом со мной и расскажи, чего ты хочешь.

Кресло, на которое указал Гауда, стояло действительно рядом с троном царевича, но на ступеньку ниже. Низко поклонившись креслу, Марий пристроился на краешек, словно ему было страшно сесть поудобнее в присутствии столь блистательной особы.

— Когда ты выразил желание стать моим клиентом, царевич Гауда, я согласился, считая это за честь для себя. Ибо чувствовал, что смогу похлопотать за тебя в Риме. Я хотел осенью выставить свою кандидатуру в консулы. — Марий помолчал, глубоко вздохнул. — Но, увы, этому не бывать! Квинт Цецилий Метелл остается в Африке, срок его губернаторства продлен. А я как его легат не могу покинуть службу без его дозволения. Когда я сказал ему, что хочу баллотироваться, он отказался отпустить меня даже на день раньше себя.

Царственный отпрыск нумидийского дома вспыхнул гневом избалованного инвалида. Он очень хорошо помнил, как Метелл и не подумал встать при его появлении, не пожелал низко поклониться, не разрешил царевичу сидеть на троне в присутствии губернатора, как отказался дать ему римлян для эскорта.

— Но это выше всякого понимания, Гай Марий! — воскликнул он. — Как же нам заставить его изменить свое решение?

— О, я преклоняюсь перед твоим умом, твоим пониманием ситуации! — воскликнул Марий. — Это именно то, что нам надлежит сделать, — заставить его передумать. — Он помолчал. — Я знаю, что ты собираешься предложить. Однако, возможно, будет лучше, если мысль изложу я, а не ты, потому что это грязное дело. Я умоляю тебя: позволь мне говорить!

— Говори! — важно разрешил Гауда.

— О царевич, Рим, Сенат и даже народ за время двух собраний должны быть завалены письмами! Письмами от тебя и от каждого горожанина, селянина, земледельца, купца и менялы во всей Африканской провинции! Письмами, в которых Рим извещают о том, насколько неэффективно, некомпетентно Квинт Цецилий Метелл ведет войну против Югурты. Пусть Рим узнает, что теми успехами, которым мы радовались, мы обязаны Гаю Марию, а не Квинту Цецилию Метеллу. Тысячи писем, царевич! Пусть их пишут снова и снова, пока Квинт Цецилий Метелл не смягчится и не отпустит меня в Рим, где я мог бы стать консулом!

Гауда блаженно заржал.

— Разве не поразительно, Гай Марий, что мы с тобой мыслим одинаково? Письма — это именно то, что я собирался предложить!

— Как я уже сказал, я знал это, — сказал Марий. — Но возможно ли это осуществить?

— Конечно, это возможно! — заверил Гауда. — Нужно только время, влияние и деньги. Я думаю, Гай Марий, что у нас с тобой найдется куда больше денег, терпения и времени, чем у Квинта Цецилия Метелла, не так ли?

— Я определенно надеюсь на это, — сказал Марий.

Конечно, Марий на этом не остановился. Он сам лично пересек всю Африканскую провинцию вдоль и поперек, встретился с каждым влиятельным римлянином, латинянином, италийцем, объясняя, что выполняет поручение Метелла. При себе у него был секретный мандат от Гауды, где тот обещал все виды концессий в Нумидии, если он будет царем, и просил каждого стать клиентом Гая Мария. Дождь, грязь и реки, вышедшие из берегов, не могли остановить Гая Мария. Он ходил, вербуя клиентов и собирая обещания написать письма. Тысячи и тысячи писем. Достаточно, чтобы потопить Квинта Цецилия Метелла и покончить с его политической карьерой.

К февралю каждый важный человек в Риме стал получать письма из Африканской провинции. Письма прибывали с каждым кораблем. Вот, например, письмо Марка Целия Руфа, римского гражданина, владельца сотен югеров земли в долине реки Баграды, между Утикой и Карфагеном, крупного поставщика пшеницы для Рима:

• Предыдущая
• 63/235
• Следующая