Собрание сочинений. Том 10 - Маркс Карл Генрих - Страница 54

Замечу, en passant [между прочим. Ред.], что единственную достойную внимания речь в палате лордов произнес граф Дерби. Но его критика меморандума и секретной переписки, — и то же самое я могу сказать о дебатах в палате общин, — не содержит ничего такого, чего бы я уже не сообщил вам в сделанном мной обширном изложении этого рокового меморандума и этой необычайной переписки [См. настоящий том, стр. 137–148 и 149–164. Ред.].

«Право объявления войны, это — прерогатива, подлинная прерогатива короны; и если королева обращается к парламенту и сообщает ему, что сочла необходимым начать войну, то это не может служить поводом для палаты общин высказываться о том, уместна или неуместна война. При таких обстоятельствах долг палаты — сплотиться вокруг престола — и лишь впоследствии при подходящем и соответствующем конституции случае обсудить политику, которая смогла привести к войне».

Так заявил в палате общин г-н Дизраэли, и так говорили все члены палаты общин, и все же газета «Times» заполняет семнадцать столбцов их комментариями к этой политике. Почему? Да именно потому, что это был «неподходящий случай» и их болтовня должна была остаться безрезультатной. Я должен, впрочем, сделать исключение для г-на Лейарда, который заявил прямо:

«Если бы, выслушав его, палата пришла к убеждению, что поведение министров дает повод к парламентскому запросу, то он не отступил бы от возлагаемой на него этим обязанности и был бы готов просить министров назначить в ближайшем будущем день, когда он сможет поставить этот запрос».

Понятно теперь, почему «Times» начинает сомневаться в подлинности ассирийских открытий г-на Лейарда[114].

Лорд Дж. Рассел, читавший адрес в палате общин, отличался от лорда Кларендона только своеобразным произношением слов: неприкосновенность, независимость, свобода, цивилизация, которым он снискал аплодисменты со стороны более простой публики.

Г-н Лейард, выступивший с ответом, совершил два грубых промаха, испортивших впечатление от его в общем замечательной речи. Во-первых, он пытался доказать существование двух противоположных элементов в коалиционном министерстве — русского элемента и английского элемента, фракции Абердина и фракции Пальмерстона, между тем как в действительности эти обе фракции ничем не отличаются одна от другой, кроме языка и способа пресмыкаться перед Россией. Один лидер является приверженцем России, потому что ее не понимает, а другой — несмотря на то, что понимает ее. Первый поэтому является открытым сторонником России, второй — ее тайным агентом. Первый поэтому служит бескорыстно, второму за его службу платят. Первый менее опасен, так как становится в открытое противоречие с чувствами английского народа; второй приносит непоправимый вред, так как выдает себя за воплощение национальной враждебности к России. Что касается г-на Лейарда, то приходится предположить, что он не знает человека, которого выдвигает в противоположность Абердину. А для г-на Дизраэли, который ссылался на ту же противоположность, такого извинения нет. Ибо никто не знает лорда Пальмерстона лучше, чем этот вождь оппозиции, уже в 1844 г. заявивший, что никогда еще иностранная политика ни одного министра не была столь гибельной для британских интересов, как политика благородного лорда. Вторым промахом, совершенным г-ном Лейардом, было утверждение, что газета «Times» является прямым органом партии Абердина, на том основании, что она черпала материал для своих передовых из секретной и конфиденциальной переписки уже через два-три дня после ее прибытия, стремясь убедить страну согласиться на бесчестную сделку, намеченную в С.-Петербурге; в особенности это касается статей, появившихся в феврале и марте прошлого года. Лейард сделал бы лучше, если бы, подобно лорду Пальмерстону, допустил, что этот материал доставляется газете русским посольством в Лондоне; это дало бы возможность уличить и «Times» и министерство иностранных дел в том, что они оба являются органами с. — петербургского кабинета.

Полагая, что «Times» действительно представляет большую силу, чем коалиционное правительство, не из-за своих взглядов, а из-за тех сообщений, в которых раскрывается предательский характер этой секретной корреспонденции, я привожу полностью заявление г-на Лейарда против этой газеты.

«Первая из этих секретных депеш была получена в Англии 23 января 1853 г., а 26 числа того же месяца в «Times» появилась первая статья из тех, на которые оратор ссылался. Следующая депеша была получена 6 февраля 1853 г. и 11 числа того же месяца, спустя четыре дня, появилась экстренная статья в «Times», из которой приводится выдержка. В этой статье говорилось: «Мы не думаем, чтобы целью русской политики было ускорение катастрофы на Востоке; Англия снова окажет добрые услуги, чтобы смягчить опасность положения, которое становится критическим. Однако мы не должны забывать, что попытка продления грубой и дряхлой власти турок в Европе может быть осуществлена лишь ценой подчинения плодородных провинций и многолюдного христианского населения варварскому правлению; мы будем рады, если цивилизация и христианство исправят зло, причиненное оттоманским завоеванием».

Газета «Times» в номере от 23 февраля 1853 г. после ряда замечаний об истощении Турции снова заявила:

«Крайний политический упадок, полное отсутствие способных и неподкупных людей в числе ее правителей, уменьшение мусульманского населения и истощенное казначейство Порта по какому-то странному контрасту сочетает с господством над некоторыми из самых плодородных областей, лучшими портами и наиболее предприимчивым и одаренным народом Южной Европы… Трудно понять, как столь великое и несомненное зло еще может так долго находить защитников в среде политических деятелей, рассматривающих его как относительное благо; хотя мы и отдаем себе отчет в трудностях, вытекающих из каких-либо перемен на территории столь обширной империи, — мы все же склонны предвидеть не с тревогой, а с удовлетворением тот момент», — откуда «Times» знает, что этот момент близок? — «когда нельзя уже будет продлить господство такого правительства, как правительство Порты, над такой страной, как та, которая подчинена его власти. Может быть, этот срок менее далек, чем обычно его представляют, и, может быть, некоторые мудрые государственные деятели уже подготовляют меры на случай подобного исхода, дальнейшее неопределенное откладывание которого не в их власти. Мы не думаем и не намерены предполагать, что у Австрии и России имеются в настоящее время или были разработаны ранее без ведома других европейских держав какие-либо планы, враждебные территориальным притязаниям Оттоманской империи. У нас есть достаточные основания полагать», — когда «Times» заявляет это, мы знаем, что это значит, — «что князь Меншиков послан из С.-Петербурга в Константинополь в качестве чрезвычайного посла, со специальным поручением — заявить от имени императора Николая, что царь, как глава православной церкви, не может сам подчиниться и не может заставить подчиниться восточную церковь условиям фирмана, полученного недавно французским послом по вопросу о святых местах в святой земле».

Первое сообщение о миссии князя Меншикова содержалось в депешах сэра Г. Сеймура, полученных 14 и 21 февраля. Важно отметить, что 6 марта 1853 г. прибыла депеша, передающая весь план русского императора о разделе Турции. Ответ на нее, как уже сказано, был послан лишь 23 марта; до 13 марта не состоялось ни одного заседания кабинета, хотя некоторые члены правительства за неделю до этого получили предложение императора. Их коллегам это предложение было сообщено лишь 13 марта; зато оно заранее было сообщено в «Times», ибо 7 марта, на следующий день после получения депеши, о которой еще никто не мог знать, кроме двух или трех членов кабинета, и которую не мог видеть ни один служащий в министерстве иностранных дел, — в «Times» появилась подробная статья (Слушайте! Слушайте!), в которой между прочим говорилось: