Собрание сочинений, том 19 - Маркс Карл Генрих - Страница 21

[Шиллер. «Боги Греции». Ред.].

ВИЛЬГЕЛЬМ ВОЛЬФ[33]

Написано Ф. Энгельсом в июне-ноябре 1876 г.

Напечатано в журнале «Die Neue Welt» №№ 27, 28, 30, 31, 40, 41, 42, 43, 44, 45 и 47; 1, 8, 22 и 29 июля; 30 сентября;

7, 14, 21 и 28 октября; 4 и 25 ноября 1876 г. и в книге: «Die schlesische Milliarde». Von Wilhelm Wolff. Mit Einleitung von Friedrich Engels. Hottingen-Zurich. 1886

Подпись: Фридрих Энгельс

Печатается по тексту журнала, сверенному с текстом книги

Перевод с немецкого

Было это, если я не ошибаюсь, приблизительно в конце апреля 1846 года. Маркс и я жили в то время в одном из предместий Брюсселя; мы были как раз заняты вместе одной работой[34], когда нам сообщили, что с нами желает говорить какой-то господин из Германии. Мы увидели человека небольшого роста, но очень крепкого сложения; выражение лица настолько же свидетельствовало о доброжелательности, как и о спокойной решительности; фигура восточногерманского крестьянина в одежде восточногерманского захолустного бюргера. Это был Вильгельм Вольф. Преследуемый за нарушение законов о печати, он счастливо, избежал прусских тюрем. При первом взгляде на него мы не подозревали, какой редкостный человек скрывается под этой невзрачной внешностью. Не прошло и нескольких дней, как между нами и новым товарищем по изгнанию установились сердечные дружеские отношения, и мы могли убедиться, что имеем дело с отнюдь не заурядным человеком. Его ум, прекрасно воспитанный в школе классической древности, его богатый юмор, ясное понимание трудных теоретических проблем, его пламенная ненависть ко всем угнетателям народных масс, его энергичный и в то же время спокойный нрав, — все это раскрылось перед нами сразу; но понадобились долгие годы совместной деятельности и дружеского общения в борьбе, в победе и в поражении, в хорошие и плохие времена, чтобы мы могли во всей полноте оценить непоколебимую стойкость его характера, его абсолютную, не вызывающую никаких сомнений верность, его неизменное чувство долга, одинаково строгое по отношению к врагу и к другу, а также и к самому себе.

 Вильгельм Вольф родился 21 июня 1809 г. в Тарнау, в окрестностях Франкенштейна, в Силезии. Его отец был наследственно-зависимый крестьянин, содержавший вместе с тем «судейскую корчму» (трактир, по-польски — karczma, где происходили заседания сельского суда), что не освобождало его от обязанности вместе с женой и детьми отбывать барщину у помещика. Таким образом, Вильгельм с ранних лет не только узнал, но и лично испытал горькую долю крепостного крестьянина в Восточной Пруссии. Но он научился и большему. Его мать, о которой он говорил всегда с особенной теплотой и которая по образованию стояла выше своей среды, пробудила и воспитала в нем гнев против бесстыдной эксплуатации и унизительного обращения с крестьянами со стороны феодальных господ. Как бурлил и кипел в нем всю жизнь этот гнев, мы увидим, подойдя к тому периоду его жизни, когда он мог его, наконец, проявить публично. Скоро обнаружились способности крестьянского мальчика и его любовь к учению; необходимо было устроить его в гимназию, но каких только препятствий не пришлось преодолеть, прежде чем это было выполнено! Не говоря уже о денежных затруднениях, на пути стояли помещик и его управляющий, а без них ничего нельзя было сделать. Правда, в 1810 г. наследственная зависимость была на словах отменена, но сохранялись по-прежнему феодальные поборы, барщинная повинность, вотчинный суд, полицейская власть в поместье, а вместе с ними на деле продолжала существовать и наследственная зависимость. Господин помещик и его служащие предпочитали готовить из крестьянских мальчишек свинопасов, а не студентов. Однако все препятствия были преодолены. Вольф попал в гимназию в Швейднице, а затем в университет в Бреславле. И в том, и в другом учебных заведениях ему приходилось большую часть средств на свое содержание добывать

самому частными уроками. В университете он с особой любовью отдался занятиям классической филологией, но он вовсе не был филологом-буквоедом старой школы; великие греческие и римские поэты и прозаики встречали у него полное понимание и оставались излюбленным его чтением до конца жизни.

Он уже почти закончил свои университетские занятия, когда со стороны Союзного сейма[35] и правительств Австрии и Пруссии возобновились затихшие было в 20-х годах гонения против демагогов[36]. Как член студенческой корпорации, он был в 1834 г. арестован; годами таскали его для следствия из тюрьмы в тюрьму, и, наконец, он был осужден. За что? Не думаю, чтобы он когда-нибудь считал, что стоит об этом говорить. Как бы то ни было, он попал в крепость Зильберберг. Там он встретил товарищем по несчастью, между прочим и Фрица Рейтера. — За несколько месяцев до смерти Вольфу попала в руки книга Рейтера «Из времен моего заключения», и, узнав в авторе своего старого товарища по несчастью, он тотчас же написал ему через издательство[37]. Рейтер сразу же ответил ему пространным и очень сердечным письмом, которое лежит передо мной и которое доказывает, что, по крайней мере 12 января 1864 г., старый демагог был чем угодно, только не смиренным раскаявшимся грешником.

«Я сижу здесь», — пишет он, — «вот уж добрых 30 лет, мои волосы уже поседели, а я все жду настоящей революции, в которой, наконец, энергично проявилась бы воля народа. Но что толку?.. Если бы все же прусский народ отказался, по крайней мере, от уплаты налогов: это — единственное средство отделаться от Бисмарка и компании и до смерти рассердить старого короля».

Вольф испытал в Зильберберге все бесчисленные страдания и маленькие радости заключенных в крепость демагогов, так живо и с таким богатым юмором описанные Фрицем Рейтером в упомянутой книге. Слабым вознаграждением за сырые казематы и жестокие зимние холода служило лишь то обстоятельство, что старый застенок охранялся престарелыми инвалидами так называемого гарнизона, которые вовсе не отличались строгостью и частенько не могли устоять перед водкой или несколькими мелкими монетами на пиво. В конце концов, в 1839 г. здоровье Вольфа пошатнулось так сильно, что он был помилован.

Он поехал в Бреславль и рассчитывал просуществовать там в качестве учителя. Но расчет этот сделан был без хозяина, а хозяином было прусское правительство. Его университетские занятия были прерваны арестом, так что он не успел окончить положенный трехлетний курс, а тем более — сдать экзамен. А в прусском Китае в цех ученых принимался лишь тот, кто все это выполнил соответственно предписаниям. Всякий же другой; будь он даже таким знатоком своего дела, каким был Вольф в области классической филологии, стоял вне цеха и был лишен права в официальном порядке применять свои знания. Оставалась надежда перебиваться частными уроками. Но для этого требовалось разрешение правительства, а когда Вольф обратился за этим, ему было отказано. Демагогу пришлось бы умирать с голоду или вновь вернуться в родное село отбывать барщину, если бы в Пруссии не было поляков. Один познанский помещик взял его домашним учителем; у него он прожил несколько лет, о которых говорил всегда с особенным удовольствием.

По возвращении в Бреславль ему удалось, наконец, после долгих мытарств добиться от достопочтенного королевского правительства разрешения давать частные уроки, и теперь он мог по крайней мере обеспечить себе скромное существование. Большего этот непритязательный человек и не требовал. В то же время он снова вступил в борьбу против существующего угнетения, насколько это было возможно при тогдашних тяжелых условиях. Ему приходилось ограничиваться тем, чтобы предавать гласности отдельные факты произвола со стороны чиновников, помещиков и фабрикантов, но и в этом деле он встречал препятствия со стороны цензуры. Это, однако, не смущало его. В только что учрежденном в то время высшем суде по делам цензуры не было более упорного, неизменно повторявшего свои визиты завсегдатая, чем учитель Вольф из Бреславля. Не было для него большего удовольствия, чем оставить в дураках цензуру, что при глупости большинства цензоров было не так уж трудно для того, кто сколько-нибудь знал их слабые стороны. Так, он до крайности скандализировал благочестивые души, опубликовав в провинциальных силезских газетах следующую популярную «песнь» кающегося грешника, которую он обнаружил в старой книге церковных песнопений, бывшей еще кое-где в употреблении: