Собрание сочинений, том 19 - Маркс Карл Генрих - Страница 53

А тем временем, для того чтобы продажа империи железных дорог оправдала труды, нужно было поднять цену акций. Для этого в 1873 г. создали «имперское бюро железных дорог»; его начальник, известный спекулянт, сразу повысил тарифы всех германских железных дорог на 20%, что должно было увеличить чистый доход, а следовательно, и цену акций приблизительно на 35%. Это — единственное мероприятие, проведенное этим господином; только ради этого он согласился занять этот пост; недаром вскоре он от него отделался.

Прежде всего, добились того, что соблазнили проектом Бисмарка. Но мелкие королевства проекту воспротивились; Союзный совет отверг его наотрез. Новая перемена фронта: было решено, что сначала все прусские железные дороги скупит Пруссия, с тем чтобы при первом случае уступить их империи.

К тому же у имперского правительства был еще один скрытый мотив, заставлявший его желать приобретения железных дорог. И он был связан с французскими миллиардами.

Из этих миллиардов были удержаны значительные суммы для образования трех «имперских фондов»: одного — для сооружения здания рейхстага, второго — для крепостей и, наконец, третьего — для инвалидов трех последних войн. Все эти суммы вместе составили 926 миллионов франков.

Из этих трех фондов самым важным и в то же время самым любопытным был фонд инвалидов. Он был предназначен пожирать самого себя; это значит, что со смертью последнего из этих инвалидов, должен был бы исчезнуть и самый фонд — как капитал, так и доходы с него. Фонд, сам себя расходующий, — можно снова сказать, что только сумасшедшие могли это выдумать. Но это были не сумасшедшие: изобрели этот фонд спекулянты из Учетного общества, — и не без основания. Недаром понадобился почти год, чтобы склонить правительство к принятию этой идеи.

Однако нашим биржевым игрокам показалось, что самопожирание фонда будет недостаточно быстрым. Более того, они считали нужным наделить и два других фонда тем же прекрасным свойством самопожирания. Средство для этого было простое. Еще до того, как закон установил характер ценностей, в которые будут помещены эти фонды, одному коммерческому предприятию, подведомственному прусскому правительству, было поручено закупить надлежащие ценные бумаги. Предприятие это обратилось к Учетному обществу, продавшему для трех имперских фондов на 300 миллионов франков железнодорожных акций, мы можем их точно обозначить, которые нельзя было тогда сбыть.

Среди этих акций было на 120 миллионов акций Магдебургско-Гальберштадтской — и объединенных с ней линий — железной дороги, бывшей почти на грани банкротства, дороги, предназначенной служить для обеспечения огромных прибылей мошенникам, но не имевшей почти никаких шансов принести хоть какой-нибудь доход акционерам. Это становится понятным, если принять во внимание, что правление выпустило на 16 миллионов акций для покрытия расходов по постройке трех железнодорожных веток и что деньги эти бесследно исчезли, между тем как постройка этих веток не была даже начата. А фонд инвалидов гордится тем, что обладает изрядным количеством этих акций несуществующих железных дорог.

Приобретение этих линий прусским правительством сразу легализовало бы закупку их акций империей; оно дало бы им некоторую реальную ценность. Вот в чем состояла выгода этого дела для имперского правительства. Недаром закупка линии, о которой идет здесь речь, была одной из первых предложена прусским правительством и санкционирована палатами.

Цена, уплачиваемая государством акционерам, значительно превышала действительную стоимость даже хороших линий. Это подтверждается непрерывным повышением их акций с того момента, как стало известно решение об их закупке, а особенно— условиями продажи. Две крупные линии, акции которых в декабре 1878 г. продавались по курсу 103 и 108, были затем приобретены государством; теперь эти акции котируются соответственно в 148 и 158. Вот почему для акционеров было очень трудно скрывать свою радость во время продажи.

Само собой разумеется, что это повышение принесло прибыль прежде всего крупным берлинским биржевикам, посвященным в тайные намерения правительства. Биржа, бывшая весной 1879 г. еще в довольно подавленном состоянии, вновь ожила. Прежде чем окончательно расстаться со своими дорогими акциями, спекулянты использовали их, чтобы организовать новую оргию ажиотажа.

Ясно одно: Германская империя в такой же степени находится под ярмом биржи, как и Французская империя во времена ее существования. Именно биржевики изготовляют проекты, которые — на благо их карманов — должно провести правительство. Но в Германии есть еще одно преимущество, которого не хватало бонапартистской империи: когда имперское правительство встречает сопротивление со стороны мелких государей, оно превращается в прусское правительство, которое, конечно, уж не встретит никакого сопротивления со стороны своих палат, подлинных филиальных отделений биржи.

Ну, так как же? Разве Генеральный Совет Интернационала не сказал тотчас же вслед за окончанием войны 1870 года: Вы, г-н Бисмарк, ниспровергли бонапартистский режим во Франции только для того, чтобы восстановить его у себя![113]

Написано Ф. Энгельсом в конце февраля 1880 г.

Напечатано в газете «L'Egalite» №№ 7 и 10; 3 и 24марта 1880 г., 2-я серия

Печатается по тексту газеты

Перевод с французского

РАЗВИТИЕ СОЦИАЛИЗМА ОТ УТОПИИ К НАУКЕ[114]

Написано Ф. Энгельсом в январе — первой половине марта 1880 г. 

Напечатано в журнале «La Revue socialiste» №№ 3, 4, 5; 20 марта; 20 апреля; 5 мая 1880 г. и в виде отдельной брошюры на французском языке: F. Engels, «Socialisme utopique et socialisme scientifique». Paris, 1880

Печатается по тексту немецкого издания 1891 г., сверенному с текстом французского издания 1880 г.

Перевод с немецкого 

Титульный лист первого французского издания книги Ф. Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» 

 Современный социализм по своему содержанию является прежде всего результатом наблюдения, с одной стороны, господствующих в современном обществе классовых противоположностей между имущими и неимущими, капиталистами и наемными рабочими, а с другой — царящей в производстве анархии. Но по своей теоретической форме он выступает сначала только как дальнейшее и как бы более последовательное развитие принципов, выдвинутых великими французскими просветителями XVIII века. Как всякая новая теория, социализм должен был исходить прежде всего из накопленного до него идейного материала, хотя его корни лежали глубоко в материальных экономических фактах.

Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй — все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего. Это было время, когда, по выражению Гегеля, мир был поставлен на голову(*), сначала в том смысле, что человеческая голова и те положения, которые она открыла посредством своего мышления, выступили с требованием, чтобы их признали основой всех человеческих действий и общественных отношений, а затем и в том более широком смысле, что действительность, противоречившая этим положениям, была фактически перевернута сверху донизу. Все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены, как старый хлам; мир до сих пор руководился одними предрассудками, и все прошлое достойно лишь сожаления и презрения. Теперь впервые взошло солнце, наступило царство разума, и отныне суеверие, несправедливость, привилегии и угнетение должны уступить место вечной истине, вечной справедливости, равенству, вытекающему из самой природы, и неотъемлемым правам человека.