Жизнь, застигнутая врасплох (Сломанные побеги-2) - Март Михаил - Страница 19

• Предыдущая
• 19/70
• Следующая

Слепцов улыбнулся. Ему нравился этот добродушный прямой парень. Он мог себе позволить говорить, что думает.

— Надо еще бутылочку купить, — предложил писатель.

— У меня есть. Не хватит, купим.

Морячок разлил водку по стаканам.

Выпили.

— Что вас сюда занесло? Прилично одеты, не ханыга, а пришли в помойку?

— Почему, мне здесь нравится. А ты, старлей? Считаешь себя ханыгой?

— Живу напротив. У приятеля остановился. Он холостяк. В доме даже холодильника нет. В ведомственную столовую опоздал. Я неприхотливый. А вы на еду смотрите как на отраву.

— Внимательный. Все замечаешь.

— Еще бы, если по полгода в море плаваешь.

Фраза резанула уши писателя, но он от нее отмахнулся.

Выпили еще.

— Послушайте, приятель. Вас совсем развезло. Проводить до дома?

— Нет, морячок. Далековато.

— Идемте ко мне. На диване проспитесь. В таком виде вы никуда не доберетесь.

— Хорошая идея. В милиции мне дивана не предложат.

Лейтенант помог встать новому знакомому и, поддерживая его за талию, повел к выходу. Земля ходила ходуном под ногами. Давно он так не напивался.

Они перешли дорогу и свернули в переулок. Шел моросящий отрезвляющий дождь. Слепцову хотелось домой, в свою кровать под пуховое одеяло. Он все еще не понимал, что дома больше нет и завтра не будет.

Едва переставляя ноги, он с трудом преодолел ступени, и они вошли в темный подъезд, где пахло кошачьей мочой.

— Где это мы?

Ответ показался ему странным.

— Ты там, где тебе место.

Боли он не почувствовал. Яркая вспышка в голове и долгое падение в пропасть.

С ним разговаривала странная женщина. Ее густые пышные волосы, разделенные прямым пробором, не поддавались описанию. Левая сторона светло-русая, правая темно-каштановая. Один глаз ярко-зеленый, второй карий. Таких красных губ он еще не видел. Они словно кровоточили. Тело, окутанное дымом, все время передвигалось, а он сидел в железном кресле, привязанный ремнями к подлокотникам и ножкам.

— Каждый сам себе судья и адвокат. Никто не признает себя виновным, пока не предстанет перед судом Божьим.

Тихий женский голос напоминал змеиное шипенье и где-то вдали отдавался эхом.

— Кто дал тебе право осуждать других и выносить им приговоры? Ты чист перед Господом и людьми? Святой? Ни в чем не повинный? Но тогда почему ты летишь в ад, а не возносишься к облакам?

Он понял. Они падали вниз. Волосы женщины развевались, путая светлые и темные пряди. Зрачки превращались в алмазы, потом в рубины, золотые монеты и вновь принимали свой облик.

— Я тебя не убивал! — крикнул он.

Женский голос зашипел, а эхо рассмеялось.

Он почувствовал, как леденящий холод окутывает его тело, и оно каменеет.

Слепцов вздрогнул и открыл глаза. Темно. Три красных круга плавали в воздухе. Они сбежались и слились в одну точку. Над головой висела тусклая лампочка, засиженная мухами и испачканная побелкой.

Он лежал у решетки, ведущей в подвал. Несколькими ступеньками выше лестничная площадка и дверь.

Попытка приподняться причинила ему боль. Он ощупал затылок и вскрикнул. Волосы слиплись в засохшей крови.

Перетерпев боль, он повторил попытку. Получилось. Подниматься пришлось на четвереньках. Ухватившись за перила, Слепцов подтянулся и встал на ноги.

Его мотало из стороны в сторону, но он не упал. К вертикальному положению пришлось привыкать. Необходимо наметить цель и сконцентрировать на ней все внимание. Слабость и беспомощность ему претили. Он никогда не сдавался перед трудностями.

Смешно говорить о трудностях человеку с его биографией. То, что он считал проблемами, другие сочли бы за счастье. Одаренный баловень судьбы. Требовательный ко всем вокруг, кроме себя любимого, достойного поблажек и снисхождения. А то как же? Он же творец! Остальные подмастерья.

Два шага ему удалось сделать, и он дотянулся до дверной ручки. Нужен свежий воздух. Здесь он задохнется.

Но ветер с дождем его вовсе не обрадовали. На улице стояла темень. Холод пронизал его насквозь. От него он и проснулся.

Попятившись назад, он захлопнул дверь. Схватившись за перила, он удержал себя от падения и осторожно присел на ступеньки.

На нем не было плаща. Вот почему он замерз. Мозги долго соображали, пока он не додумался проверить карманы. Бумажник, деньги, права, мобильный телефон, кредитная карточка — все это он имел, но теперь карманы осиротели. Удар ниже пояса. Точнее, по голове.

Психолог хренов. Морячок ему понравился. Отличный малый. Но зачем этому бандюге нужен его паспорт?

Он глянул на часы, но и их на руке не оказалось.

Теперь для него время ничего не значит. Искать вора бесполезно, в милицию не пойдешь, жаловаться некому. Выбирать придется из двух вариантов. Первый — спать на улице. Второй — на чердаке.

Раздетый, побитый и усталый он встал и, опираясь на перила, пошел вверх. Черный ход старого дома. Возле обшарпанных дверей стояли ведра с мусором. Лампочки горели через этаж, полпути он шел на ощупь, каждый лестничный пролет давался как восхождение на Эверест. Страшно болела голова. Хотелось упасть, но здесь его могли найти и вызвать милицию. Нужно укрытие.

Чердачная дверь была приоткрыта. Из щели пробивался слабый свет. Он распахнул дверь и вошел в низкое, придавленное крышей помещение, как робот на прямых растопыренных ногах. Ящик, на нем свеча, консервы, водка, кружки. Вокруг сидели люди. Разглядеть он их не мог.

— Эй, деревянный! Вали отсюда. Квартира занята. — услышал он хриплый мужской голос, словно кто-то с ним разговаривал из глубокого колодца.

Павел улыбнулся и потерял сознание.

В слуховые окна чердака проникал дневной свет, по крыше стучал дождь. Одно то, что он открыл глаза и увидел убожество места, где находился, не могло не радовать. Он жив. Какая чушь! Слепцов просыпался каждое утро в течение пятидесяти с лишним лет и относился к пробуждению как к норме. Или никак не относился. Он не думал об этом, а шел в ванную, умывался и садился пить кофе в своем теплом махровом халате, поглядывая в окно.

Рядом с подстилкой из кучи хлама, на которой он лежал, сидели двое. Ящики заменяли им кресла. Мужчина лет шестидесяти и женщина неопределенного возраста. Их одежда не поддавалась описанию. Чего только они на себя не напялили. О санитарии и речи не шло. В хорошую компашку он угодил.

— Смотри, очухался. Здорово, мужик, — хриплым голосом произнес мужчина.

Женщина хихикнула. Зубов во рту у нее осталось немного.

Слепцов приподнялся на локтях. Что-то наподобие лоскутного одеяла сползло с его груди. Одежды на нем вовсе не осталось.

— Не обессудь, дружок. Твою белую рубашку пришлось порвать на бинты. Теперь она на твоей черепушке.

Голова перевязана. Он чувствовал тугую повязку.

— Все чин-чинарем. Максимыч у нас фельдшер с опытом, — шепелявила женщина, кивнув на приятеля. — В Склифе сорок лет протрубил. Свое дело знает. Сто граммов водяры на твою башку ушло. Бинтов не держим. Чище твоей рубахи ничего не нашлось. Не бери в голову, жить будешь.

— Кто это тебя ухайдакал, дружок? — спросил Максимыч.

— Морячок один. — Слепцов не узнал своего голоса. Осипший храп простуженного осла. — Сопляк. Я же понял, что он переодетый.

— Это как же?

— Он плавал. Говно в проруби плавает. Моряки по морю ходят. Уж лучше бы в танкисты подался.

— Не тот фасон, — рассмеялся Максимыч. — Значит ты из лохов? Есть у нас в округе шайка в погонах. Хорошее прикрытие. Менты не цепляются, и лохи им доверяют. Таких, как ты, десятками за день обчищают.

— Документы бы вернуть.

— Ишь какой умный, — захихикала женщина, — паспорт тоже денег стоит. По нему кредит в банке взять можно. Фирму однодневку открыть для афер. Машину в прокат взять. Паспорт вещь нужная. Иди в ментуру по месту жительства, новый выпишут.

• Предыдущая
• 19/70
• Следующая